Эссе на тему: "Благотворительность и экономика: философское осмысление"

Введение
В жизненном процессе индивидов не бывает «помощи вообще», а есть исключительно помощь конкретная и многообразная, из которой только и могут складываться всеобщие представления о «помощи в принципе», руководящие благотворительными устремлениями людей. Все богатство солидарных действий в процессе решения социальных проблем в обществе укладывается в различные формы общественных отношений, одна из которых, наиболее древнейшая – благотворительность.
Общественный характер возникновения и развития человека, при котором от рождения и до глубокой старости он удовлетворяет свои потребности посредством отношений с другими людьми, выступает аксиоматическим основанием для выделения солидарного характера удовлетворения потребностей в трудной жизненной ситуации. Только вместе, во взаимодействии, в солидарной опоре друг на друга люди добиваются индивидуального благополучия, на чём и основано любое благое дело.
Однако делать добрые дела можно только обладая ресурсами для этого, прежде всего временем и материальными благами. Поэтому, говоря о благотворительности, мы всегда подразумеваем и экономические отношения, материальный расчёт, онтологическую основу добрых дел, которая существует независимо от сознания, охваченного тем или иным благостным порывом.
Целью данного эссе является попытка рассмотреть диалектику благотворительности и экономики с философской точки зрения, абстрагируясь от конкретных форм практического взаимодействия людей, от сиюминутной конъюнктурной составляющей. Я постараюсь докопаться до всеобщих оснований благой деятельности в её связи с экономическими факторами.
Мысли о переплетениях благотворительности и экономики.
Начну с того, что любая жизненно важная потребность, которая по определенным причинам не удовлетворяется (немощь нуждающегося), является первым основным признаком любой помощи. Обстоятельства и условия возникновения таких причин, именуемые так называемой трудной жизненной ситуацией, являются вторым основным признаком благотворительности. Однако далеко не всякая ситуация является трудной жизненной, а лишь та, которая силами самого нуждающегося непреодолима социально приемлемым способом.
Социально приемлемый способ преодоления трудной жизненной ситуации можно определить как способ, исходящий из жизненного принципа ненанесения ущерба самому индивиду, ущерба окружающим, и берующий за свою основу социокультурные и духовные идеалы и ценности данного общества. Социальная приемлемость означает априорную ориентацию человека, нуждающегося в помощи и человека, оказывающего помощь, на сложившиеся идеалы, ценности, нормы общества в целом, которые образуются не иначе, как в процессе совместной деятельности людей, в условиях складывающихся независимо от индивида общественных отношений.
Так, например, решение известного комплекса проблем путем эвтаназии в качестве помощи неизлечимо больным имеет разные уровни социальной приемлемости в разных странах. Поэтому благотворительность в сфере эвтаназии в одной стране одобряется, а в другой запрещена законом. Где же начинается тот рубеж, на котором добрые дела и ценности взаимопомощи (социально приемлемые или даже нет) сталкиваются с экономической деятельностью и рыночными ценностями?
Думаю, начать лучше с исторического момента зарождения основ европейской культуры. Ориентация древней гражданской общины на равенство привела к появлению в античном обществе правил, сглаживавших имущественное расслоение. Богатые сограждане облагались специальными почетными повинностями в пользу общества. В Греции они назывались литургии. За свой счет состоятельные граждане, помимо организации различных празднеств, оказывали разного рода помощь неимущим. Суть такой помощи по сей день осталась неизменной, но с той лишь разницей форм, что литургии современного общества берет в свои руки государство, изымая на “литургические” цели прибавочную стоимость у того, кто ее присваивает и создает.
Чем больше продуктов создается обществом, чем более сложно устроено само общество, тем активнее государственная власть выступает в роли субъекта процесса оказания социальной помощи, его организатора.
В современном терминологическом обиходе можно встретить самые разные понятия, отражающие сущность благотворительности: благодеяние, благотворение, благодарение, подаяние, услуга, социальная работа, меценатство и мн. др. Аристотель в своё время отмечал: рука, оторванная от тела, лишь по названию рука. А я по аналогии скажу: благотворительность в качестве деятельности, оторванной от экономического общественного отношения, есть лишь по названию благотворительность.
Это значит, что если некто уронил и потерял свой кошелек, после чего некто бедный нуждающийся в жизненных средствах нашел его, то это еще не благотворительность. Если же некто как субъект социального действия намеренно открыл кошелек и поделился деньгами с неимущим, то это действие уже по имеющемуся налицо факту благотворительной воли является благотворительностью. Однако социальная философия не останавливается на этом и идет дальше: чтобы увидеть сущность данного акта дарения как формы общественных отношений, она учитывает следующее. Содержимое кошелька становится собственно деньгами, а трудоспособные неимущие – нищими уличными попрошайками лишь на определенной ступени развития общества, в определенных отношениях. Только обобщенно взяв эту ступень, описав ее качественное отличие от предыдущих ступеней, мы получим в итоге те условия, в которых нуждающийся нуждается в помощи, а помогающий оказывает помощь.
Производя материальные блага, человек получает возможность их распределять сообразно своей воле, своим ценностям. Поэтому, оказывая помощь, человек обнаруживает в себе глубокий потенциал нравственного творчества, духовного самосовершенствования, который раскрывается в религиозной деятельности, филантропических мероприятиях или иных делах, которые принимают самые разные формы поддержки человека в беде. Как отмечает Е. Холостова, «нищий служил для древнерусского человека, независимо от его положения, орудием душевного спасения, особенно в минуты важных семейных и личных событий».
Таким образом, духовное творчество и его материальный носитель в благотворительности выступает стержнем той диалектики, о которой чаще всего говорят как о противоположности бытия и сознания. В определенных случаях и условиях одно определяется другим, а в других - наоборот. В свете толкования церковной благотворительности, замечательно наметил ее специфику П. Гольбах, задавшийся в свое время вопросом: «Много ли выиграет человеческий ум от того, что в трудных случаях его отсылают к глубинам божественной премудрости, одновременно убеждая его в том, что эти глубины недоступны для смертных».
Взгляд современных отечественных теоретиков на проблему философского осмысления благотворительности состоит в том, что “перед нами предстает, с содержательной точки зрения, жизнедеятельность, понятая как «человеческая реальность». При этом она не только существует на уровне явления, но и раскрывает потенции мира через творческую, сознательную силу деятельности”. Деятельностная природа оказания помощи при этом не идет вразрез с ее духовностью, так как именно деятельность раскрывает глубокие потаенные возможности человека в улучшении жизни, именно на практике осуществляются устоявшиеся формы общения людей и немедленно заявляют о себе формы новые, отрицающие старые.
Многие философы и ученые, размышляя о благотворительности и экономике, пытались связать процесс становления системы оказания социальных услуг с некоторой исторически сложившейся структурой благотворительности. То, что такое помощь, в сущности, часто пытаются объяснить через то, кому она оказывается.
Один из сторонников такого подхода пишет: “К началу ХХ века общество, объединяясь все более, выделяет как минимум три уровня благотворительности. Имущие и среднеимущие получают ее как ПОДДЕРЖКУ в виде кредитов и страхования, малоимущие трудоспособные используют ПОМОЩЬ для возврата в нормальное гражданское состояние, недееспособным общество оказывает опеку и берет на себя ПРИЗРЕНИЕ условий их существования”. В данном рассуждении, как и во многих других, ему подобных, не ясно, во-первых, как можно “получать благотворительность”, во-вторых, почему благотворительность является исходным для всех уровней явлением, в-третьих, в чем состоит сущность этого явления и, наконец, в-четвертых, на каких основаниях благотворительность так жестко увязана с материальным положением объектов помощи.
Если сущность деятельности по передаче материальных благ нуждающимся соотносится с экономическими диспозициями определенной группы (имущего класса), то получается, что значение этой помощи варьируется от группы к группе и, в итоге, лишается какого-либо постоянства. Ведь с таким же успехом можно было бы, например, разделить упомянутое понятие на части, соответствующие благотворительной деятельности, направленной на мужчин и женщин, старых, взрослых и молодых, русских и нерусских, обозначив благотворительность в отношении мужчин «поддержкой» (так как они сильны), а в отношении женщин – «призрением» (так как они слабы) и т.д. и т.п. Бесспорно, философию не устраивает подобное положение дел (как, впрочем, и социологию).
Взаимосвязи благотворительности и экономики могут быть, с одной стороны, предметом собственно исторического (в известной мере описательного) изучения, а, с другой стороны, предметом логико-теоретического исследования, задачей которого состоит в выявлении наиболее общих форм этого процесса, открытие внутренне присущих ему закономерностей развития.
В философии существует мнение о том, что «способность давать» поддерживает и объединяет все четыре базовые свободы современного запада, регулируя тем самым степень несвободы, степень отчуждения. И правда, вряд ли можно отрицать «свободу помогать» как чрезвычайно важную. Но любая свобода подразумевает как ответственность, так и несвободу. Если есть «способность давать» как свобода, то существует и адекватная ей великая ответственность за подаяние, а также не менее важная свобода не помогать вообще, то есть, «способность не давать» как свобода. В таком случае, весь «песочный замок» призывов к гуманизму и состраданию немедленно рушится: в обществе, где средства производства находятся в частных руках, где планку отношений устанавливает рынок и капитал, «свобода не давать» будет такой же либеральной маской, или идеологической формой, что и «свобода давать».
И это не говоря уже о том экономическом факте, что «передача денег» дарителя получателю как форма помощи в масштабе всего общества представляет собой передачу части присвоенного неоплаченного труда наемных работников в пользу тех, кто не обладает возможностью этот труд присваивать, то есть в пользу тех же самых наемных работников. В. Ленин в своих конспектах особо подчеркивает это обстоятельство: «…сама человеческая нищета, бесконечная отверженность, вынужденная принимать милостыню, должна служить забавой для денежной аристократии и аристократии образования, должна существовать для удовлетворения их себялюбия, для щекотания их тщеславия, для развлечения. Многочисленные благотворительные союзы в Германии, многочисленные благотворительные общества во Франции, многочисленные благотворительные донкихотские предприятия в Англии, концерты, балы, спектакли, обеды в пользу бедных, даже сбор пожертвования для потерпевших от несчастных случаев, - все это не имеет никакого иного смысла».
Если смотреть на вопрос исторически, то занятые оказанием социальной помощи одиночки-альтруисты и богатые благотворители уже не играют какой-либо серьезной детерминирующей роли в масштабах общества, как это было всю древнюю историю человечества. Труд по оказанию помощи обобществляется и благотворительность становится рудиментом, перерастая в социальную защиту. Все реже некто частным образом может сказать: «Содержание таких-то немощных людей – дело моих рук и ничьих других!». Наоборот, защита и поддержка таких людей через услуги и материальную помощь становится делом всего общества, общественным делом, возложенным на государство. Частная благотворительность при этом не умирает, но сильно видоизменяется.
Разделение труда по оказанию помощи усложняет (“тотализирует”) процесс поддержки неимущего так, что выход из трудной жизненной ситуации для индивида за счет содействия соответствующих специалистов есть выход, обусловленный всей целостной общественной совокупностью специалистов самого разного толка, а не только специалистов по оказанию данного вида помощи.
В общественном бытии форма государственной социальной помощи приобретает тенденцию к обобществлению, тогда как в общественном сознании данная тенденция складывается в образ особой профессиональной деятельности – социальной работы. Профессиональное оказание социальной помощи как институт, как наука, как оплачиваемая деятельность специалиста приходят на смену непрофессиональной, благотворительной, милосердно-богоугодной деятельности. Социальная работа становится инструментом государства.
Основную роль в глобальном масштабе начинают играть разного рода общественные и частные фонды, благотворительные организации, экономические клубы и союзы, международная деятельность которых направлена на «гуманизацию жизни», «развитие демократических устоев», «формирование рыночных отношений», «становление открытого общества» и т.п.
Скрытая цель многих международных неправительственных благотворительных организаций – по большей части всего лишь контроль над ситуациeй на местах и в конечном счете достижение целей, не связанных с самим благоденствием. Роль многих благотворительных организаций можно сравнить с ролью жены барона в ХIХ веке: в то время, как её муж эксплуатирует рабочих в бесчеловечных условиях, баронесса раздает бесплатный суп у заводских ворот. Она «заботится о бедных», – возможно, для того, чтобы успокоить свою собственную совесть, но также и для предотвращения восстаний. Слишком часто помощь развитых западных государств развивающимся и отсталым странам служит интересам помогающих, и слишком мало прав у ее получателей на полноправное участие в осуществляемых проектах.
И в этой связи я хочу вернуться к той экономической подоплёке, которая таится за любым добрым делом, если дело приобретает крупный масштаб и размах. Пока люди производили лишь столько продуктов, сколько необходимо для их физического выживания, распределение продуктов в пользу нуждающихся происходило силами самой общины, рода. Но с тех пор, как люди научились регулярно производить больше, чем необходимо для их выживания, весь общественный продукт делится на необходимый и прибавочный. Присвоение последнего предоставило возможность части общества, стоящей так или иначе во главе государства, жить за счет труда других людей. Эксплуатация человека человеком в экономическом смысле и есть присвоение прибавочного продукта. Помощь же человека человеку по мере развития форм эксплуатации совершенствовалась как механизм распределения прибавочного продукта посредством благотворительных инициатив имущего класса и государства. С ростом производительности труда, увеличением присваиваемого прибавочного продукта и общим укреплением роли государства в обществе, благотворительность всё чаще становилась делом местечковым, не способным решать системные проблемы системно.
Таким образом, с историко-экономической точки зрения, социальная помощь берется под контроль государства потому, что труд стал производить больше продуктов, нежели это необходимо для простого поддержания жизни. Именно из данного избытка и возникает тот материальный фонд, который ныне можно назвать социальным. Этот фонд, концентрируемый и управляемый государством, дает ему право именовать себя социальным государством. Без этого фонда никакая государственная защита или поддержка нуждающихся в действительности была бы невозможна.
Заключение.
Исследуя общество в его внутренней целостности, а не как простую совокупность индивидов, надо признать существование в нем неких объективно существующих связей, отношений и закономерностей, которые существуют независимо от воли людей в той мере, в какой их воля эти законы ставит себе на службу. Классовая структура общества – это именно такой существенный факт, который следует признать. В современном обществе одна группа людей за счет частной собственности на средства производства присваивает труд другой группы людей.
Поэтому сейчас уже давно не метафизический альтруизм и эгоизм создают «благотворительный ландшафт» повседневной социальной реальности, а реальный эгоизм и альтруизм преследующих свои цели людей, занимающих определенное место в исторически сложившейся системе производства.
Главным субъектом благотворительности становится уже не благотворитель, а государство как социальный посредник между капиталом и трудом, между классом собственников средств производства и классом наемных работников. Государственная помощь гражданам, попавшим в трудную жизненную ситуацию, становится преимущественной практикой. Частная благотворительность остаётся, но уже играет не ту историческую роль, что прежде, в Древней Греции или на Руси.
Именно экономические законы перераспределения позволяют государству брать на себя функции частных благотворителей и гордо заявлять о себе как о «социальном государстве всеобщего благоденствия», «социальном государстве».
Список использованных источников, помимо указанных в сносках
Баранова И. Отношение населения к благотворительности в России. / Баранова И., Здравомыслова О., Кигай Н., Киселева К. – М.: 2001.
Воронин С. В. «Благотворительные фонды» США. (Мифы и действительность). Ленинград: Изд-во Ленинградского университета им. А. А. Жданова, 1978.
Воронин С. В. Теории «филантропии». – М.: Мысль, 1981.
Мостовской Г. Н. Верить ли в благотворительные займы? // Социс. – 1998. – №1. – С. 108.
Якимец В. Некоммерческие организации США: некоторые аспекты современной деятельности // О взаимодействии организаций третьего сектора с государственными органами в сфере социальной политики. Международный опыт. М.: Благотворительный гуманитарный фонд им. П. А. Флоренского. 1999. – С. 63 – 64.