Эссе на тему: "Диалектичная основа"

Леви-Стросс сообщает, что набор жестких взглядов, с каковым он оставил стены общефилософского факультета, немного различался от того, который был у него в возрасте пятнадцати лет, а знания, полученные в институтские года, сводились к возможности за 10 минут создать диалектичную основу для часовой лекции о превосходствах автобусов над трамваями либо наоборот. Бесспорно, в подобных заявлениях есть часть кокетства.
Управлять общефилософскими категориями способен далеко не каждый. другая проблема, в том, что юный Леви-Стросс никак не посчитал философию приличной точкой дополнения сил. И взамен вымучивания искусственного происхождения категориальных концепций, чье новшество берется крючкотворскими ухищрениями и затемнением значения, выбрал характеризовать и подвергать анализу ранее имеющиеся. Однако в то время абсолютно уже необычным может показаться на первый взгляд позиция Леви-Стросса к выбранному мастерству, чувственный цвет определенных изображений. Он утверждает, что терпеть не может поездки странников, и без любой ностальгии согласно временам собственной кочевой юности, сообщает о моральных и физиологических мучениях этнографа. Наиболее мощное с их — непрерывное подозрение в нравственной льготе научного работника во вмешательство в жизнедеятельность исследуемого народа. Взгляд Леви-Стросса, гораздо разумнее оставить измученных голодом и заболеваниями индейцев в покое. Тем не менее это только лишь кажущаяся противоестественность.
Рядом целой собственной сумбурности совокупность оценок и расположений, из-за которого Леви-Стросс делается этнологом, — событие абсолютно логическое и известное. Данное — руссоизм. В “Печальных тропиках” мы видим, как руссоизм преобразуется в актуальный проект предстоящего этнолога, актуальная схема — в его биографию, а история жизни — в киносюжет книги. В следствии область становиться замкнутым. Порожденное литературой жизнетворчество вновь делается литературой. Руссоистский призыв дорогой культуры преждевременно либо запоздало порождает мучительную проблему “а ссудьи как?”. При всем стремлении кандидатуру безнравственной культуры прежнего старого света в бразильских тропических зарослях отыскать никак не получится. Вслед за тем ведь похоронено и масса прочих иллюзий.
Собственно поэтому «Печальные тропики» выглядит как рассказ знаменитого этнолога собственных незадачах, погрешностях, недосмотренных с целью урока потенциалах. Академические свершения остаются за рамками книжки, и мы обретаем их абсолютно перед иными оглавлениями.
Прозрения этнолога затрагивают в главную очередность себе наиболее, с-из-за что повествование Леви-Стросса о сельных изучениях обретает четкие особенности образного творения. Его устройство создается в изоморфизме происшествий внутреннего проекта и поездки в месте (перемещению в глубина Бразилии и возвращению в родные места отвечают углубление в культуру краснокожих и раскрытие в себя европейца).
Прозрения этнолога касаются в первую очередь себя самого, из-за чего рассказ Леви-Стросса о полевых исследованиях приобретает отчетливые признаки художественного произведения. Его структура строится на изоморфизме событий внутреннего плана и путешествия в пространстве (движению в глубь Бразилии и возвращению домой соответствуют погружение в культуру индейцев и открытие в себе европейца).
Согласно критерию этого, равно как ряд экспедиций подходит к окончанию, собственная деятельность может показаться на первый взгляд Леви-Строссу всегда более и более абсурдной. Вдобавок никак не определенный либо, наоборот, в собственный период забитый в подсознание, проблема, в том, что же собственно вынудило его бросить отчизну, товарищей, институтскую карьеру и общественно-политическую работа, обретает с целью этнолога особенную актуальность.
Озарение прибывает в бедной индейской деревушке, где цель Леви-Стросса, равно как это ранее не единожды случалось, проваливается согласно причине голода из числа информантов и их враждебности. Все, что остается Леви-Строссу, — погрузиться разбору ранее подобранных сведений. В разгар деятельность этнограф концентрирует созданный им способ дешифровки домысла в дешифровку своей участи: на обороте анкет и могиканских вокабул он пишет пьесу “Апофеоз Августа”. Оговорю сразу, что пьеса никак не была дописана вплоть до окончания и знакома только по пересказу. Сюжет “Цинны” Корнеля сильно изменяется вплоть до неузнаваемости. Согласно сопоставлению с первоисточником сочинение Леви-Стросса — глухая архаика (с примесью модернизма, безусловно). В случае если классицист занимал эталон царской правительство, в таком случае замысел Леви-Стросса абсолютно другой. Конфликт “монарх — тираноборец” у него пропадает совсем, уступая положение непосредственно проблеме апофеоза, то есть обожествления. У Корнеля это — заслуга за милосердие, присваивание монарху очередного титула, у ЛевиСтросса— вселяющий страх превращение в сверхчеловека, что подчиненные императора разъясняют как изгнание из мира, превращение живого лица в абстракцию. Тем не менее вдобавок ужаснее Страстный образ предстоящей метаморфозы, что Августу открывает орел, посланник Юпитера. Согласно его обещаниям, главное — это никак не божественный порыв и никак не умение творить чудо, а отсутствие чувства отвращенья к насекомым, микробам и продуктам их жизнедеятельности.
Первоисточником здесь служит не Корнель, а перевернутый с ног на голову вымысел американских краснокожих с “Мифологик” — о том, как человек потерял шанс получить бессмертие дерева и камня, преступив вето и отреагировав на нежный голос разлагающегося бревна. Леви-Стросс наделяет
всемогуществом и вечной жизнью осязаемыми свойствами кончины.
Сообщение Орла копируется рассказом Цинны, которого Камилла (возлюбленная в Цинну сестрица Августа) просит предупредить императора о его предстоящей участи на примере собственной судьбы Цинны. В случае если Августа к апофеозу приводит постановление сената, то Цинна когда-то предпринял попытку сам приобрести священную натуру. Из-за немало лет вплоть до обрисовываемых происшествий он разорвал с цивилизацией и удалился в пустыню (несложно отметить, что же тут Леви-Стросс повествует о себя), где, утратив все, никак не обрел ничего. Стремясь хоть символически вернуться в общество, он желает убить Августа. Непосредственно император усматривает в близкой смерти от руки тираноборца собственное спасение.
Запутанность и парадоксальность плана никак не дали возможность Леви-Строссу отыскать согласие с целью данной коллизии и дорисовать пьесу. Но проблема самоидентификации была разрешена: с сверхчеловека этнограф разжалован в посланцы творцов, что же, в совокупном, также много.
Его асоциальность призвана восполнить Излишнюю общественную динамичность его антиподов, ведущую людское общество к самоуничтожению.
Следующий эпизод насыщеннее показывает обретенное Леви-Строссом мифологическое зрение. Собственное положение в европейском обществе ему может помочь понять не что-нибудь, а стакан сделанного согласно старой технологические процессы. С целью Леви-Стросса некто делается метафорой своих отношений с дорогой культурой, “привлекательность каковой, в сути, сопряжена с отстоем, что обдает в себя нее процесс, к тому же я никак не в состоянии противостоять неминуемой чистке данного осадка”.
Автобиографическая часть “Печальных тропиков” — это повествование о тех мучениях, в которых появлялось сегодняшнее понятие гуманизма. Непосредственно Леви-Стросс никак не считает себе спасателем Людей и целиком дает себе отчет в несовершенстве предложенных им приборов. Этнолог, порвав с своим окружением, не имеет возможность длительное время находиться в этом состоянии.
Идеализация исследуемой культуры и неприязнь к своей, настолько отличительные с целью агентов данной специальности, должны преодолеваться так же, как была осилена прежная убежденность в преимуществе своей цивилизации. В таком случае, что, хотя бы один человек проделал такой путь, сейчас можно полагать общечеловеческим достижением.