Поэзия В.А. Жуковского

Поэт В.А. Жуковский родился вдали от Москвы и Петербурга, в глуши Тульской губернии, в селе Мишенском, 29 января 1783 г. В поэтический мир В.А. Жуковский ворвался с романтическим энтузиазмом в конце 10-х — начале 20-х годов XIX века. Мотив юношеского веселья и радости, такой привлекательной своей непосредственностью, постоянно звучит в его стихах и письмах. У Жуковского юность — это не златокудрая, голубоглазая, улыбающаяся, влюбленная дева, или парящий от восторга на облаках юноша, пьющий полную чашу бытия, как в легкой поэзии Батюшкова. У Жуковского она ассоциирована с невинно-чистым обликом серьезного юноши с широко открытыми на мир очами, задумчивыми, глубокими. Юность философична, она разгадывает мир, сердцем постигая его неизведанные глубины, полна внутреннего трепета, но и бесстрашна в решениях [1].
Образ юности у Жуковского отражает ранний этап жизни, предшествующий периоду скептицизма. Состояние очарования так близко душе, так легко воссоздается в памяти, как только что покинутый отчий дом. Здесь какая-то переходная стадия от очарования к разочарованию. Представленные в стихах и ранней прозе Жуковского люди очень юны: Марии из «Марьиной рощи» 15 лет, столько же Лизе, видно, столько же Минване, Светлане - героиням его
Юность и грядущее почти тождественны, поэтому в ней так много света и простора, окрыленности и порыва, поэтому устремлен ее взор в туманную даль века. Жуковский воплотил в стихах и в собственной личности романтический облик юности. Рубеж столетий ознаменовался у него стихотворениями с социально-исторической проблематикой в основном одического жанра: «Стихи на новый, 1800 год», «К Тибулу. На прошедший век», «Мир», «Герой». Эти почти самые ранние из его опубликованных стихотворений говорят о формирующемся у поэта чувстве истории. Он стремится угадать ее смысл.
Поэт ощущает ничтожество человека перед лицом Истории, ведь «Вся наша жизнь - лишь только миг...». Однако семнадцатилетний поэт мечтает победить тленность человеческой индивидуальности и приходит уже теперь — и на всю жизнь — к выводу: «Любя добро и мудрость страстно / Стремясь друзьями миру быть — / Мы живы в самом гробе будем!..» [3].
Входящий в жизнь В.А. Жуковский определял свои социально-нравственные позиции. Его первые произведения, написанные в стихах и прозе, органично связанные проблематикой, да и в художественном отношении, говорили о живой, непосредственной реакции автора на общественно-историческую действительность. Он не уходил от острых социальных коллизий, давал на них свой страстный ответ.
Тема преступления и наказания, возникшая в сентиментально-предромантической период Жуковского в 90-е годы, будет занимать все больше места в его поэзии и станет центральной в его балладах. Причины преступлений не уяснены, объективные и субъективные факторы скрещиваются, личная моральная неустойчивость и «море заблуждений, море несчастий» поглощают и убивают человека морально: «Смертный! берегись совращаться с истинного пути, иначе ты, подобно источнику, будешь поглощен неизмеримым морем несчастий» («Жизнь и источник», 1798) [3].
Поэзия В.А. Жуковского включает в себя несколько жанров, послания в стихах, элегия, песни и романсы, баллады, стихотворные повести.
Послания Жуковского многоголосны — с каждым корреспондентом поэт разговаривает на «его языке». Стихотворение оказывается близким письму в том отношении, что автор в него не вносит ничего искусственного. Характеризовать друга, рисовать его портрет нет необходимости, адресат сам себя знает, но открыть ему о нем и о себе нечто новое и значимое следует. Отсюда образ адресата послания возникает опосредованно, в интонациях речи, в ритме стихотворения, в лексике, образной системе языка и, конечно, в тематике письма в стихах [4].
В стихах и воображении Жуковского он предстает как создатель «легкой поэзии», и наш поэт говорит голосом друга, в его воздушном, будто окрыленном ритме, изящным поэтическим слогом, языком цветов: «Там ландыши перловы, / Там розовы кусты, / Тюльпан, нарцис душистый / И тубероза — чистой / Эмблема красоты...». Но Жуковский учит друга увидеть ценность жизни в призвании поэта и возвышенной любви (не в сладострастии, воспетом другом-эпикурейцем в раннюю пору творчества, а любви к добродетели и верности ей) [3].
Философское послание В.А. Жуковского выдержано в стиле легкой поэзии, он достойный собеседник Батюшкова, овладел его стилем, его образной системой, но остался самим собой в нравственной позиции, понимании назначения поэзии. «Певец во стане русских воинов» - отнюдь не единственный отклик поэта на Отечественную войну 1812 года. В жанре посланий больше всего отзвуков на нее.
В том же 1812 году он создает обширное, торжественное, одического звучания послание М.И. Кутузову «Вождю победителей», написанное, по обозначению самого автора, «после сражения под Красным», которое происходило 3 — 6 ноября 1812 года. Традиционные одические приемы сочетались в послании с живой непосредственностью переживания происходящего исторического события: «Но как молчать? Я сердцем славянин!» [3].
Нужно было проявить гражданскую смелость, чтобы воспеть в стихах в качестве «вождя победителей» не царя, который претендовал на эту роль, а старца Кутузова: «О старец-вождь! я мнил, что над тобою / Тогда сам Рок невидимый летал». Жуковский обозначил функции полководца: «О вождь славян». Им противопоставлены в одическом послании «тевтоны», «хищных рать», возглавленная Наполеоном с его «безумной гордыней». Жуковский, продолжив традиции военно-патриотических од Ломоносова и Державина, приняв их торжественную архаику слов и выражений, славянизмы, ораторские приемы, вместе с тем оказался зачинателем патриотических, политических стихотворений, подготовив поэтическую почву для Пушкина, Вяземского, Лермонтова, Тютчева.
Стихотворные ответы Жуковского Вяземскому отразили прежде всего профессиональные интересы. Главный предмет его размышлений здесь — искусство поэта, его этические нормы, его жизненный удел, а затем и разговор о самом мастерстве. Только единомышленники и родственники по духу способны понять главный смысл творчества: «Поэзия есть добродетель». Жуковский повторяет эту мысль в письме Вяземскому 19 сентября 1815 года: «Пиши более для собственного счастия, ибо поэзия есть добродетель, следственно счастье! Наслаждение, какое чувствует прекрасная душа, производя прекрасное в поэзии, можно только сравнить с чувством доброго дела; и то и другое нас возвышает, нас дружит с собою и делает друзьями со всем, что вокруг нас! Пиши более для чести и славы своего времени...» [3].
Золотое время элегий в русской литературе началось с Жуковского, продолжилось и распространилось надолго — на всю первую треть XIX века и далее. В России создателем жанра в его классической форме оказался Жуковский, и элегическая стихия окрашивает все его творчество, все разновидности его лирики.
В стихотворении «Мир» (1800) он впервые нашел элегическую метрическую форму — шестистопный ямб, который и станет преобладающим в этом жанре и войдет в самые знаменитые образцы. И все же «Мир», как и элегическое стихотворение «Человек» (1801), — это еще подступы к элегии, но не жанр в своем завершенном виде. Образцом жанра явилось стихотворение «Сельское кладбище» (1802), названное самим Жуковским «элегией» [5].
1803 год открылся в поэзии Жуковского глубоко личными стихотворениями: «Стихи, сочиненные в день моего рождения. К моей лире и друзьям моим», «На смерть Андрея Тургенева», «К К. М. Соковниной». Теперь этика становится для поэта не сводом отвлеченных нравственных правил, а надежным компасом его личной жизни, теоретическая мораль - практической. Моралист говорит не об абстрактных нормах, а о собственных: «Мое младенчество сокрылось; /Уж вянет юности цветок <...> Судьба ужасна лишь злодею, / Судьба меня не устрашит».
Личные нравственные правила, о которых заявлено в посвящении самому себе, в элегии «На смерть Андрея Тургенева» показаны в опыте личных переживаний дружбы как высшей ценности в жизни; вторая идея элегии - отрицание страха смерти: свидания с милыми друзьями состоятся в запредельном «там». В этой элегии впервые так высоко оценена дружба, которая переживается как священная; дружба для Жуковского — духовная родина человека, без нее он в «чуждой стороне». Оксюморонный образ - «с каким веселием я буду умирать» - отразил силу дружеского чувства, жажды свидания хотя бы «во гробе».
Идея нравственной победы над смертью — одна из ведущих в этике Жуковского. Элегический сонет «К К.М. Соковниной» запечатлел диалектику нравственных переживаний наслаждения в скорби, душевных страданий и надежд. Этот сонет - образец лирически выраженного сострадания, поэтическая проповедь обращена к невесте безвременно скончавшегося друга. Поэт ищет утешение в высокой философии; он выявляет смысл человеческого существования, отрицая скепсис, безнадежность мечтаний. Здесь, пожалуй, впервые мысль о неумолимом роке он заменяет верой в благое Провидение. Цель жизни - блаженство, провозглашает элегия, страдания и слезы будут искуплены, и, в конце концов, «мы радостно вздохнем». Так формируется в элегиях этический оптимизм, который окрасит знаменитый финал «Светланы»: «Здесь несчастье — лживый сон; /Счастье — пробужденье» - и войдет в пушкинскую миниатюру: «Если жизнь тебя обманет, / Не печалься, не сердись, / В день уныния смирись, / День веселья, верь, настанет...» [3].
Прославленная элегия «Вечер» (1806) снова, как в «Сельском кладбище», воспроизвела обстановку этических размышлений - тихий вечер в сельских окрестностях - и срастила размышление и переживание; этика для поэта - не столько система идей, не теория, а практика активной душевной жизни. Он выявляет и структуру нравственных чувств. Основа их - общение с природой, любование ею, погружение в задумчивость. Ряд нравственных выводов навеян тоской о дружбе. Друзья — это спутники жизни, их круг воспринимается как «свяшенный»; дружеские связи равны братским, переживаются как нетленные. Охлаждение дружбы — нравственное оскудение, дань суетному свету. Жуковского увлекало интимно-личное, духовное общение с людьми близкими, симпатичными, «милыми сердцу». Он виртуоз, мастер такого общения. Поэт рано научился дружить, быть верным, находить в дружбе большой жизненный смысл и свою опору [6].
Большое стихотворение о дружбе этого периода — элегическое послание «К Филалету» (1808). Под условным именем скрывался, скорее всего, тот же А.И. Тургенев (хотя есть и другое мнение). Поэт отдавал дань аллегорическим перифразам — из любленному литературному приему ранних романтиков.
Этика Жуковского в наиболее завершенном виде предстала в элегической балладе «Теон и Эсхин» (1814). Поэт решает проблему смысла жизни через вопрос о счастье человека, о путях к нему. Два друга, два лиро-эпических героя — выразители противоположных этических норм. Эсхин обращен к внешней жизни, Теон — к внутренней. Эсхин ищет счастья, скитаясь по свету: «Он долго по свету за счастьем бродил — / Но счастье, как тень, убегало». Поиски счастья как материальной реальности оказались безуспешными: «И роскошь, и слава и Вакх, и Эрот — / Лишь сердце они изнурили» [3].
Написанные им в последующие годы элегии «Славянка» (1815), «На кончину ее величества королевы Виртембергской» (1819), «Море» (1822) не внесли существенно нового в этическую концепцию Жуковского. Они свидетельствовали об усилении религиозных настроений поэта. Ожидание вестей из запредельного мира, «голоса с того света», вера в свидание «там» с усопшими укрепляют нравственные устои человека, по мнению Жуковского, и примиряют с несовершенствами жизни.
Элегия «Море» — показатель эволюций жанра в творчестве поэта. Четырехстопный амфибрахий, сменивший шестистопный ямб, имитировал движение, колыхание волн, как бы всей морской поверхности. Здесь море — новый для элегий Жуковского образ. «Море» заметно выделилось в творчестве поэта. Элегические настроения у него обычно не связаны с морскими пейзажами.
Психологический анализ Жуковского в элегиях тесно связан с этическим анализом. Поэта интересует не психика человека вообще, а нравственное сознание и мир нравственных переживаний. Такой психологизм Жуковского в элегиях несет печать романтизма. Сентиментальная чувствительность, культ ощущений уступают место романтическим предчувствиям, интуициям, морально-философским раздумьям.
В конце XVIII — начале XIX века песенный жанр сделался особенно любимым и у самих поэтов и в дворянских домах; речь идет о песнях литературного происхождения. Жанры песен, романсов, да и баллад взаимодействовали, иногда грани между ними стирались. У Жуковского эти процессы развертываются в русле романтических переживаний и художественных исканий; широко распространенные жанры приобретали новый вид, отражающий личность поэта. Его песенное творчество расцветает в основном на почве любовных переживаний. Он создавал песни влюбленного сердца [5].
Гениальный переводчик- именно в этих жанрах достигал поразительной адекватности собственного лирического переживания настроению переводного текста. Но многие его песни не были переводами, они принадлежали самому автору и отличались высокой художественностью.
Большой след в жизни Жуковского и формировании особого мироощущения оставила его юная ученица и племянница Маша Протасова, которую он беззаветно любил. Это чувство получило литературную реализацию, поэт писал о нем в письмах, в своем дневнике, в стихах. Перипетии отношений с ней отразились в содержании его песен. Стимулы песенного творчества Жуковского в основном интимно-личные, исключение составляют некоторые стихотворения типа «Песнь барда над гробом славян-победителей», «Певец во стане русских воинов». Но вообще-то песня как жанр, привлекает поэта для воссоздания задушевно-личного, для обнаружения скрытых движений сердца, связанных с тайнами и чудесами любви, ее власти над человеком [6].
Начиная разговор о песнях и внутренне связанных с ними романсах, прежде всего напомним главный песенный образ - любимой, которая присутствует в них явно или в подтексте. Личные отношения в песнях Жуковского обычно глубоко запрятаны в текст, они хранятся в тайниках сюжета, образного слова, в самой ритмике. Свое субъективное чувство автор иногда передоверяет девушке, и его лирическая героиня чувствует подобно самому автору. Так было в песнях «Тоска по милому» (из Шиллера), «Мальвина» (из Коттен); эти девицы, тоскующие по милому, соотнесены больше с самим поэтом, тоскующим и предупреждающим о трагических последствиях безответной любви. Лишь Нине своих стихов он доверил быть условным обозначением Маши, во всяком случае в этот образ он вложил черты, обаятельные для него (см.: «О Нина, о мой друг! ужель без сожаленья...»).
В песенном творчестве Жуковского можно выделить своеобразные «циклы», обусловленные душевным состоянием поэта, движением его настроений. Их, пожалуй, четыре. Правда, они не обозначены самим поэтом и не организованы с заранее принятой целью. Однако стихотворения каждого из “циклов” внутренне связаны, подчинены единой психологической задаче, написаны на одной эмоциональной волне, определяемой в основном перипетиями отношений с Машей Протасовой и ее матерью [7].
Можно сказать, что в начале XIX века именно Жуковский был создателем балладного жанра в русской литературе. Отдельные образцы этого жанра у поэтов-предшественников крайне редки и малохудожественны. Жанр русской баллады был еще теоретически мало осознан, и обычно баллады соотносились с произведениями западноевропейских поэтов.
Баллады Жуковского — оригинальные для той поры романтические произведения. Невзирая на то, собственные они или переводные, баллады воспроизводили мировоззрение Жуковского, его этические убеждения и эстетическое восприятие человека в общении с близкими. Гуманизм поэта подразумевал высокие нравственные требования к личности и суровость наказания и самонаказания за проступки [7].
Жуковский, предвосхищая Достоевского, показал в балладах, как морально истребляет самого себя личность, совершившая преступление. И праведники в его стихах одновременно продолжили традицию и подготовили дальнейшее литературное изображение прекрасного человека. Для поэта-романтика надежнейшим показателем положительной натуры оказывается верная любовь. В его балладах больше всего подвижников любви. Наш поэт придал русской балладе, которая была уже известна, художественную выразительность и новое очарование. Он оживил поэтические возможности, заложенные в старинный жанр.
Его баллады не только лиро-эпические произведения. Их острый драматизм пластически-музыкальный; движение человека в малом пространстве весьма занимает поэта. Психологический анализ внешне выразителен, «невыразимое» выявляется на «языке тела». И в этой пластике движений, и в музыке стихов, имитирующих музыкальные инструменты и танцы, - особый лиризм баллад. Лирико-романтична философия балладных имен, выявляющих человеческие характеры, отношения, судьбы, имя приобретает символический смысл [7].
Никто не превзошел Жуковского в этом жанре, он так и остался поэтом-балладником, говорящим чудесными, фантастическими, ужасающими и прекрасными образами грациозно-музыкальным языком большие истины о морали человека.
К жанру поэмы Жуковский тяготеет с начала 10-х годов. В 20-е годы он создает большие лиро-эпические произведения, называя их «повестями». Отметим, что и в 30-е и в 40-е годы - времена активного и успешного развития русской прозы — он остается верен традициям «золотого века» поэзии. Нередко прозаический текст он переводит стихами, трансформируя его, наполняя лиризмом и высокой поэзией, но сохраняя такие особенности оригинала, которые побуждали именовать его «повестью», а не поэмой. Жуковский выделил в излюбленном лиро-эпическом роде четыре жанровые разновидности: «сказку», «повесть», «быль», «поэму» [8].
Главный признак сказки — опора на фольклор в сюжетостроении и образах, особенно на фольклорную поэтику волшебной сказки, с ее фантастикой («сказка-ложь»), романтически интерпретированной.
В историко-литературном процессе тех лет стихотворная сказка, жанр популярный, не сливалась с поэмой, обособляясь от нее. Иная судьба у стихотворной «повести» и «были». Терминология эпических жанров в первой половине XIX века не была упорядочена, и слово «поэма» в то время связывали с высоким жанром классицизма и античности, с поэтическим повествованием о возвышенном. Такое использование терминов отражается и в определениях Жуковского. Он не назвал «повестью» «Аб- бадону», лиро-эпическое повествование о падшем ангеле, о Сатане, о темной и светлой безднах; для него это поэма.
Поэмой назван и «Камоэнс» — повествование о великом поэте, о возвышенном, славном, хотя и скорбном предназначении человека, о самоотречении во имя служения высокой творческой цели — Поэзии. Все остальные лиро-эпические произведения, за исключением древнего эпоса, названы «повестями» [8].
Сложившимися образцами романтической стихотворной «повести» могут служить «Шильонский узник» (из Байрона), «Суд божий» (из Шиллера), «Суд в подземелье» (из В. Скотта), «Ундина» (стихотворный перевод повести Ламот-Фуке) и «были», которые по своей жанровой природе также являются разновидностями стихотворных повестей. Главные признаки жанра: временная определенность (изображены средние века, а в былях - современность), социальная конкретность (герои — «женевский гражданин» патриот Бенивар, графы и рыцари, их слуги, простой люд — ремесленник, рыбак, сокольничий, рудокоп, служанка гостиницы); сюжет организуют реальные социально-этические коллизии (здесь и борьба за свободу, и тяготы узничества, и отношения господ со слугами, и беспросветная бедность, которую провоцируют на преступление, и жестокие нравы монастыря) [9].
Фантастический элемент в стихотворных повестях Жуковского 20—30-х годов почти полностью отсутствует. Сюжет в своей основе реален. У Жуковского есть стремление к прозаической точности, хотя вводится религиозная тенденция, и где- то на заднем плане повествования выделяется образ беса, «врага» человека. Но принципы социально-психологической типизации в «повестях» Жуковского незначительны, у него не реальные, полнокровные характеры людей, а воплощение какого- либо одного нравственного принципа. Автор выступает в образе объективного рассказчика, особенно привлекателен для него лик дедушки, наставляющего внуков.
Смысл «были» - открыто назидательный, а в «повести» назидание может оставаться в подтексте, в читательских выводах. В «повесть» всегда включены монологи и диалоги, выявляющие моральные устои личности; в разговорах сталкиваются разные, обычно противоположные этические нормы; диалоги и монологи конфликтны, драматичны, а «повесть» «Нормандский обычай» представляет собой отдельную сцену, где рассказ о происшествии полностью включен в монологи главного персонажа [9].
И все же и «повести» и «были» Жуковского — романтические произведения. Художественный мир «повестей» включает готическую мрачность и таинственность тюремного подземелья, узнического мученического прозябания, феодальных деспотических нравов. В художественном мире «повестей» совершаются преступления: гражданин-патриот прикован на многие лета к тюремному столбу, он на цепи; монахини погребают заживо молодую послушницу, осмелившуюся любить; господин бросает в пылающий горн своего слугу; совершаются и готовятся ночные убийства. Снова, как и в балладах, рисуются страшные романтические ночи, бурные и грозовые или полные таинственного значения.
Романтические «повести» объединяют стихотворная гармоническая речь (особенно любит поэт шестистопный дактиль или четырехстопный ямб), поэтическое одушевление, лиризм, романтические сюжеты, близкие балладам. Художественный мир лиро-эпических произведений Жуковского заключает в себе романтическую концепцию жизни и человека в ней.
Национально-историческая эпическая тема прослеживается в его стихах, и хотя специальная поэма не создана, но тяготение к ней, лиро-эпическое подводное течение есть в его поэзии. Ему нравятся объемные стихотворные произведения, позволяющие свободно выразить личное, но общественно значимое отношение к выдающимся событием национальной истории, к ее героике. Такое событие — Отечественная война 1812 года, которая постоянно жила в сознании поэта, неоднократно напоминала о себе и заставляла осмысливать ее значение. Знаменитая «Песнь барда над фобом славян-победителей» (1806) была одической прелюдией цикла, связанного с героикой Отечественной войны [2].
Стихотворный цикл составляют «Певец во стане русских воинов» (1813) «Песня в веселый час» (1813), «Вождю победителей» (1813), «Императору Александру» (1814), «Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение в.кн. Александра Николаевичу» (1818), «Русская слава» (1831), «Бородинская годовщина» (1839). Здесь важно отметить генезис поэмных начал в творчестве Жуковского, он уходит в победно-патриотические оды. Но это лишь один корень, второй — в песенном творчестве типа гимна. «Певец во стане русских воинов» по объему, по теме — поэма, но выполнена в форме песни, сочетающей сольное и хоровое пение. «Певец...» - лирико-публицистическое сочинение, как бы мобилизующее ратников на бой за родину против «варваров», «супостатов» - французов [7].
В поэмах и стихотворных повестях Жуковского - этическая проблематика. К ведущим проблемам относятся размышления поэта о совести. Молодого литератора занимает «моральная жизнь» человека, а в ней - как главнейший первоэлемент - совесть. В письме А.И. Тургеневу 9 апреля 1813 года он цитировал строчки из своего «Певца во стане русских воинов», сближая совесть с дружеским отношением к человеку, так как друг – «Он наша совесть! Он для нас - Второе Провиденье!» [3].
Совесть имеет следствием «нравственное достоинство» человека, и без него нет истинной жизни. Самое счастье для Жуковского подразумевает гармонию с совестью альтруистически. настроенного человека. «И может ли быть для меня свое счастие? Я бы себя возненавидел и рад бы разбить себе голову первою пулею, если бы мог быть на это способен» [3].
Поэмы иной идейно-эстетической тональности — «Орлеанская дева» (И.Ф. Шиллера), «драматическая поэма», по определению Жуковского (хотя с современной точки зрения это стихотворная драма), «Сид» (из И.Г. Гердера), «Рустем и Зораб» (отрывок из поэмы «Шах-Наме» Фирдоуси) — несут в себе героическую тему, рисуют людей мужественных, одушевленных высокими патриотическими идеалами.
Особенность переводов эпических произведений, созданных Жуковским в 40-е годы, - «Рустем и Зораб», «Одиссея», первая и вторая (в отрывке) песни «Илиады» Гомера, - обращение к глубинам истории, к мифологическим героям. От русского и западноевропейского средневековья, отраженного в «Слове о полку Игореве», «Сиде» и «Орлеанской деве», утверждающих величие и красоту героического подвига, поэт- романтик, следуя принципу ретроспекции, уходит все дальше в глубь времен, осмысливая истоки общественного бытия [6].
Меркантильности, мелочности и приземленности людей «железного» XIX века поэт противопоставил характеры героев, жизнь которых - подвиг. «Одиссея» была созвучна философским устремлениям поэта, понимавшего жизнь как странствие. Странствования Одиссея получали аллегорический подтекст; близок этическим идеалам поэта и образ верной Пенелопы. Образ Одиссея, влюбленного в свое отечество, в свой дом и родные берега Итаки, любовь и верность которого выдержали многие испытания, бесспорно, импонировал поэту и перекликался с другими его образами.
В заключении, хочется отметить, что авторитет В.А. Жуковского как поэта и высоконравственной личности сложился рано, и поэтическая молодежь, да и поэты старшего возраста стали смотреть на него как на учителя.
Список использованной литературы
Алфёров А.Д. Жуковский В.А. Биографический очерк. — М.: Издание Т-ва Сытина И.Д., 1902. — 131 с.
Веселовский А.Н.В.А. Жуковский: Поэзия чувства и сердечного воображения. - СПб.: Типография Императорской академии наук, 1904. — 571 с.
Жуковский Василий. Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения. - М.: Гослитиздат, 1959. — 480 с.
Канунова Ф.З. Вопросы мировоззрения и эстетики В.А. Жуковского (По материалам библиотеки поэта)//Монография. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. — 184 с.
Касаткина В.Н. Поэзия В.А.Жуковского. - М.; Изд-во МГУ, 1998.— 112 с.
Огарков В.В. Жуковский В.А. Его жизнь и литературная деятельность. - Спб: Общественная польза, 1894. — 80 с.
Осокин В.Н. Его стихов пленительная сладость: В.А. Жуковский в Москве и Подмосковье//Биографические сведения. — М.: Московский рабочий, 1984. — 192 с.
Пахсарьян Н.Т. Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. - М.: Рудомино; Радуга, 2001. — 256 с.
Янушкевич А.С. Этапы и проблемы творческой эволюции В.А. Жуковского//Монография. — Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1985. — 286 с.