Эссе на тему: "Петербургский текст в творчестве поэтов серебряного века: сознательное создание мифа или попытка постичь сущность города?"

Аналитическое эссе на тему «Петербургский текст в творчестве поэтов Серебряного века: сознательное создание мифа или попытка постичь сущность города?»
Известно, что генетически петербургский миф относится к моменту царствования своего создателя – Петра I. Принято считать, что зародился он на основе слухов, поддерживаемых антипетровской оппозицией в связи с пугающими событиями, происходившими в Троицком соборе. О начале 19 века, полагаю, можно говорить как о времени зарождения собственно Петербургского текста, поскольку образ города с этого времени начинает активно использоваться в произведениях фольклора. Конкретно же привнесение образа Петербурга в художественную литературу и создание из него мифологемы, вероятно, уместно связывать с именем А. С. Пушкина («Медный всадник»). Пушкинский Петербург словно двуликий Янус: с одной стороны, он – дивное творение, с другой – порождение антихристово. Петербургский текст по особому трансформируется, внося, соответственно, коррективы и в содержание Петербургского мифа как такового в творчестве Н. В. Гоголя. У Гоголя Петербург – город-призрак, город-видение. Новые коннотации получает образ Питера в творчестве Ф. М. Достоевского, для которого он – средоточие гиперболизированной пошлости, жестокости, возведённой в своеобразный «болезненный» эстетизм.
Почти каждый поэт Серебряного века, так или иначе, коснулся в своём творчестве темы разработки Петербургского текста.
Одним из самых значительных произведений этого периода (правда, написанном прозой) стал роман А. Белого «Петербург». В полном соответствии с направлением, представителем которого и являлся, автор воплощает Петербург в своём романе; то есть, его город – город-символ, в котором всё взаимодействует посредством символов и символами же определяется, и каждый символ в полном соответствии с эстетикой символизма – не образ, не аллегория, а знак, указующий на какой-то иной, высший смысл. Так, к примеру, душевные переживания героев изображаются посредством цветописи. Колористика эта весьма скудна: в описании преобладает монохромия, превалирует «импрессионистический», будто сделанный словесными мазками способ изображения окружающего.
В. Ю. Прокофьева в статье «Концепт Петербург в поэзии Серебряного века пишет»: «Анализ функционирования в поэтических фрагментах лексической экспликации концепта Петербург выявил следующие парадигмы, основанные на его ключевых семантических компонентах: 1) «город как феномен», «город как миф» <…>; 2) «город как структурированное пространство»: номинации городских ландшафтов <…>; 3) «город как фиксированное в пространстве образование» <…>; 4) «город как временное пространство» <…>; 5) персонифицированные гештальты города, антропоморфные и зооморфные» [2; 106-107].
Анализ даже небольшого количества стихотворений поэтов Серебряного века, посвящённых Петербургу, наводит на мысль, что все перечисленные исследователем парадигмы являются лишь конкретизацией первой парадигмы, ею же названной, которая есть генерализация далее перечисленных, то есть парадигмы «город как феномен», «город как миф».
Возьмём в качестве объекта анализа стихотворение Г. В. Иванова «Как осуждённые, потерянные души…». Стихотворение написано в 1923 году, то есть, относится к тому времени, когда Иванов уже переехал во Францию. Вероятно, по этой причине его Петербург – не город продажной любви, грязи на улицах и в душах, а несколько идеализированный топос, почти «город золотой»: «Наш чудный Петербург припоминаем мы». И хотя, поддерживая и развивая традицию, поэт именует Питер «туманным городом на берегу Невы», но строки произведения пронизаны трепетной, почти болезненной ностальгией по утраченной родине (а ведь это только первые годы эмиграции!): «Быть может, города другие и прекрасны… / Но что они для нас! Нам не забыть, увы…». Уже первая строфа вносит этот мощный метафорический образ: «Как осужденные, потерянные_ души/ Припоминают мир среди холодной тьмы…». Стихотворение не лишено сформированной ещё Пушкиным двойственной интерпретации Петербурга, но в этом стихотворении Г. Иванова даже эта противопоставленность максимально «сглажена»: «Быть может, города другие и прекрасны…/ Но что они для нас!», и отступает перед чувством щемящей тоски и огромной любви к покинутому городу. И как справедливо замечает Л. Н. Алдонина в своей статье «Петербург в поэзии Серебряного века» в отношении Петербурга «… Г. Иванова никогда не покидает «прикосновенье музы» [1; 32].
Георгий Иванов
***
Как осужденные, потерянные душиПрипоминают мир среди холодной тьмы,Блаженней с каждым днем и с каждым часом глушеНаш чудный Петербург припоминаем мы.Быть может, города другие и прекрасны…Но что они для нас! Нам не забыть, увы,Как были счастливы, как были мы несчастныВ туманном городе на берегу Невы.
1924
Принципиально иным предстаёт для читателя Петербург в стихотворении Саши Чёрного «На Невском ночью». В нём развита и углублена тенденция изображения Петербурга не в традиции Пушкина (как, например, у Г. Иванова или у В. Набокова), а в традиции Достоевского, которая представляет северную столицу квинтэссенцией пороков и, одновременно, городом-иллюзией, городом-бредом (воспалённого и больного сознания): в этом отношении очень показательна потрясающая по силе образности метафора, соотносящая проститутку с «чумой любви (чума – как знак болезни) в накрашенных бровях». Здесь даже небеса – символ чего-то девственно чистого и Высокого «привычной грязью скрыты». Важное значение, как думается, имеет время создания стихотворения. Если стихотворение Г. Иванова было написано в эмиграции, после октябрьского переворота, когда безвозвратно была утеряна прежняя Россия (и большинство поэтов осознавало это, а потому её прежний образ, в том числе образ Петербурга теперь виделся ностальгически), то стихотворение Саши Чёрного создавалось до Октябрьской революции. Ещё не зародилось чувство этой невосполнимой утраты, а ведь известно: что имеем, не храним…
В стихотворении названы важнейшие петербургские топонимы: Невский проспект, Казанский собор… Однако в целом лексический состав стихотворения, коннотативная окраска большинства используемых лексем формирует образ города гибнущего и губящего (как духовно, так и физически): «в вялой (вспышке)»; «хрипят ночных красавиц голоса»; «чума любви»; «кого-то/ Давно истлевшего»; «гнусит»; «зевающий»; «тоскливо». Атмосферу болезненной иллюзии, нереальности происходящего усиливают последние три строки: «Проплыл городовой, зевающий тоскливо,/ Проплыл фонарь пустынного моста,/ И дева пьяная вдогонку им свистит».
Саша Чёрный
На Невском ночью
Темно под арками Казанского собора.Привычной грязью скрыты небеса.На тротуаре в вялой вспышке спораХрипят ночных красавиц голоса.Спят магазины, стены и ворота.Чума любви в накрашенных бровяхНапомнила прохожему кого-то,Давно истлевшего в покинутых краях...Недолгий торг окончен торопливо –Вон на извозчике любовная чета:Он жадно курит, а она гнусит.Проплыл городовой, зевающий тоскливо,Проплыл фонарь пустынного моста,И дева пьяная вдогонку им свистит.
1913
В. Н. Топоров в работе «Петербургский текст русской литературы. Избранные труды» отмечает: «Петербург познавал самого себя не столько из описания реалий жизни, быта, своей всё более и более углубляющейся истории, сколько из художественной литературы» [3; 5]. Опираясь на это высказывание (судя поверхностно, не проникнув в суть сказанного) можно было бы ответить на вопрос, заданный в теме эссе однозначно: да, Петербургский текст, использование образа Петербурга – сознательная установка поэтов Серебряного века на формирование (с продолжением традиций, начатых великими предшественниками) Петербургского мифа. Однако противоречие, существующее в вопросе к эссе является, на мой взгляд, диалектическим противоречием, философски отражающим единство и борьбу противоположностей, а именно: как творчество поэтов Серебряного века, опираясь на традиции прошлого, сознательно формирует свой Петербургский миф, так и в свою очередь, опора на традиции русской литературы и создание собственного Петербургского мифа поэтами Серебряного века способствует более глубокому постижению его сущности, в том числе нами, современными читателями.