Тема красоты и мира в русской литературе 20 века

СОДЕРЖАНИЕ
Введение 3
ПОИСКИ ДУХОВНОЙ КРАСОТЫ В ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА ВЕКА 4
КРАСОТА В ТВОРЧЕСТВЕ А.И. КУПРИНА ДООКТЯБРЬСКОГО ПЕРИОДА 9
3. ТЕМА КРАСОТЫ В РАССКАЗАХ Т. ТОЛСТОЙ «СОНЯ» И « САМАЯ ЛЮБИМАЯ» 13
МИР В ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА 15
ТЕМА СТРАШНОГО МИРА В ПОЭЗИИ БЛОКА 16
РЕАЛИЗМ. ОСМЫСЛЕНИЕ НОВОГО МИРА В ПРОЗЕ 17
ОСМЫСЛЕНИЕ МИРА В РОМАНЕ М. БУЛГАКОВА «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ» 19
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 21
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 22

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность работы. Начало XX в. характеризуется обогащением литературы критического реализма, появлением произведений социалистического реализма, развитием модернистских течений. Но, несомненно, одно, тема красоты и мира трансформируется, создаются новые мировоззренческие позиции, расширяется видение проблемы, однако стремление дойти до самых глубин человеческой души, понять не только социальную сущность личности, но и ее психологию и подсознание остаётся актуальным в любой период развития литературы.
В реализме начала XX органично вписывались импрессионистические, экспрессионистские стилевые черты, усиливалась роль жизнеощущений самого писателя в повествовании.
Поэзия начала XX в. переживает небывалый взлет. Недаром этот период назван «серебряным веком» русской поэзии. Кризис характеризовался разочарованием в прежних общественных идеалах, пересмотром моральных ценностей, утратой веры в силу научного познания, вспышкой увлечения мистицизмом и идеалистически-религиозной философией; ощущение отчужденности мира от человека, враждебность действительности, неустойчивость и относительность всего выводили к метафизическим, надличностным основам и ценностям, к уходу в
субъективный мир личности.
Цель работы: изучить тему красоты и мира в русской литературе XX в., осмыслить вопросы трансформации данной проблемы в произведениях русских писателей и поэтов XX в.
XX в. связан со сменой общественных отношений, войнами и революционными преобразованиями, перестройкой взглядов на вечные темы войны и мира, красоты и гармонии, поэтому существует многожанровость художественных произведений, разное отношение к одним и тем же явлением.
1.ПОИСКИ ДУХОВНОЙ КРАСОТЫ В ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА XX ВЕКА
XX век утвердил в истории человечества трагическое мироощущение, а в качестве ключевых понятий — войны и насилие, технократизированное сознание, экологическую катастрофу, кризис гуманистических идеалов. Наряду с этими разрушительными процессами появляются в начале века модернистские течения, в произведениях которых осмысливаются вопросы внутреннего мира человека, гармонии и красоты.
Освоению новых (модерн - новый) принципов и форм искусства – общая черта всех течений этого направления – придавалось назначение жизнестроения. Понималось оно, конечно, неоднородно. Не только в связи с разными программами символистов, акмеистов, футуристов, но и в пределах каждой группы.
Поражаешься самосжигательной страсти авторского поиска. Жизнь, вера, творчество, поиск красоты этого мира неразделимо слиты
Художником-жрецом у алтаря «зари восходящей», ею вдохновленного искусства был великий А. Блок. Но его прозрения так удивительны, безграничны, открыты всему нашему и последующим векам, что их просто невозможно воспринимать в общем ряду символистского творчества.
Для раннего творчества Брюсова очень важен образ Мечты. Он реализуется в разных лицах и существах. Их природные склонности и сообщают Мечте небывалые возможности.
Чаще Мечта посещает поэта в облике прекрасной женщины: возлюбленной властительницы, музы-чаровницы. Поэт любуется её внешней красотой и приоткрывает на миг то, что составляет тайну: красоту и гармонию чувств, исходящую от неё. Слияние столь разных начал и передает волшебно-земной феномен Мечты:
Томился взор тревогой сладострастной,
Дрожала грудь под черным домино,
И вновь у ног божественно-прекрасной,
Отвергнутой, осмеянной, родной,
Я отвечал: «Зачем же ты со мной!»
«Воплощение мечтаний» то придает зримому сказочные формы и краски: «этот мир очарованный, Этот мир из серебра!» Все дышит необузданными порывами, влечет к неожиданным ассоциациям. В этой стихии самые, казалось бы, привычные определения: «божественный», «прекрасный», «дрожащий», «тревожный» приобретали некий новый смысл или небывалую степень качества.[3]
Был у Брюсова и более активный, чем Мечта, побудитель переживаний. Как заклинание звучали строки: «Умрите, умрите, слова и мечты,— Что может вся мудрость пред сном красоты?» Автор ответил на вопрос десятками стихотворений о красоте любви, ее таинствах, очарованиях, болях. Тут не редок совсем уж экзотичный мир. Настолько подвижно, остро внутреннее состояние, что оно требует особых, нездешних соответствии: «Моя любовь — палящий полдень Явы, Как сон разлит смертельный аромат...»
Понятие красоты разорвано на два мира- обыденная, предстающая перед глазами читателя, и божественная, исходящая из его произведений, обращённых к прошлому.
Удивительно раскованными и новыми оказались обыденные брюсовские любовные признания: о «счастливом безумии», «угрюмом и тусклом огне сладострастия», «сладострастных тенях на темной постели», но и об «озаренном, смущенном, ребенке влюбленном...». Они заставляют переосмысливать реалии окружающей жизни, находить в них гармонию, дающую понимание красоты.
С другой стороны, появляется экстатичная душа, ищущая новых идеалов, обращенная и к великому, грозному либо прекрасному, прошлому. В его образах («Ассаргадон», «Психея», «Александр Великий», «Скифы», «Дон-Жуан» и т. д.) обреталось представление о сильной личности, ее свободном творчестве, разрушающем скучную действительность, прозревающем величие вечных ценностей. Понимание красоты соизмеримо с осознанием вечных ценностей и вселенских законов..
К. Бальмонт по-своему понимал Вселенную — как тайну Хаоса, дающего человеку лишь отдельные непосредственные впечатления. Именно поэтому появилась неудержимая потребность: «к Стихиям людям бледным показал я светлый путь». В стихотворениях поэта порой идеал красоты противопоставлен мировому Хаосу отношений и только в прекрасной природе самозабвенно ищет поэт идеал красоты, неустанно повторяя: «Будем, как Солнце!» И сам несет в себе незатухающее горение[3]:
Я спросил у высокого Солнца,
Как мне вспыхнуть светлее зари.
Ничего не ответило Солнце,
Но душа услыхала: Гори!
Красота в понимании Брюсова обширна: вершина её в Космосе. Для лирического героя Бальмонта пример подлинных чувств таится в небесах. «Золотая звезда» «горела, сгорала, в восторге любви пламенея». Однако и от печальных земных картин воспринято возвышенное и снова предельно острое ощущение:
Есть в русской природе усталая нежность,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Скопление отрицательных приставок «без» создает предельно грустное настроение, чутко уловленное от сокровенного лика русской природы. Но только ли это волнует?
Природа дарит переживание редких масштабов — безбрежности, выси, далей. О них, несовместимых с узкими человеческими возможностями, тоскует лирический герой. В другом стихотворении образ «богом обделенных на празднике мечты» позволяет в противоположность им открыть подлинные ценности: «небо дальнее», счастье, «девичью красу». За первым планом горьких эмоций у Бальмонта всегда есть второй, главный — идеальных представлений.
Поэт склонен к усилению всех обычных состояний: «терзанья совести, просроченные сроки», «любви несознанной огонь и трепетанья», «неподражаемо-стыдливые свиданья...» Но даже в таком качестве людские обманчивые страсти («любите, но страсти не верьте») не совместимы с истинным духовным величием. Поэтому:
Одна есть в мире красота —
Любви, печали, отреченья
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.
Далекий от мистических упований Бальмонт открывает в текучих, зыбких, двойственных переживаниях непознанный высший смысл жизни, «случайный свет во мгле земной», будит «чувства тайно-спящие». Этот свет зовётся Красотой, насыщая поэта Жаждой небывалого, небесного, божественного совершенства. «Неисчерпанность мечты» «зовет — вперед!». Но этот сладостный путь не имеет ни пределов, ни определенной сферы назначения[3].
Совсем иным колоритом были отмечены искания Ф. Сологуба (Тетерникова). Его поэзия исполнена горьких эмоций, болезненных самоощущений: «...если я раб, Если я беден и слаб»; «...Сам я беден и мал, Сам я смертельно устал...» Мотивы надломленности, близкой смерти настойчиво звучат в стихах Сологуба, поэт свое творчество свел к столь мрачной теме. В противовес ей он славил «безумный мир чудес». А силу для духовного подъема черпал в художественной фантазии. Так возникало страстное желание — «...в совершенном созданьи одном Чистым навеки зажечься огнем». Вдохновение не обманывало; приходило твердое убеждение:
Я — Бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах.
Сологуб поистине обрел свободу и красоту, «разрушив» преграду между своими порывами и вечно прекрасным царством земли и неба. Слияние с ними изживало печаль и горечь: «Я бреду, бесприютен и сир, Но зато вся природа — моя, Для меня наряжается мир». Красота в представлении Сологуба находится в не гармонии мира, она включает в себя стремление к свободе от чувств и желаний.
Это было лишь малой частицей поэтических свершений. Художник проникал в неведомое: встречал лесных «светлых дев», которых «не видывал глаз», ловил «в лепетанье Прозрачных тихих струй Безгрешное мечтанье, невинный поцелуй». И сам владел властью над могучими просторами:
И я заклятием молчанья
Воззвал к природе,— и она
Очарованью заклинанья
Была на миг покорена.
Таинства вольной красоты открыла поэзия Сологуба. Но отнюдь не ради чистого эстетизма. О возвращении естественности, гибкости, богатства человеческим чувствованиям и отношениям мечтал поэт.
Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой, и ничей.
Личность, освобожденная от любых унижений, социальных пут, развивающая свои природные потенции,— вот идеал Сологуба[3].
Неисчерпаемой мечте старших символистов А. Белый противопоставил мысль о «последнем бое» — «революции духа». Уже в ранних прозаических «Симфониях» А. Белый отразил наступление на земное зло божественной гармонии, восход «солнца любви», победу свободного духа. В поэзии царствовали предчувствия «радости духовной», «близкой, священной войны», вера в «Арго крылатого». Мир щедро был расцвечен «златосветными», «лучезарными», «пурпурно-огневыми», «пьяняще багряными» красками.
Новые ценности, обостренне впечатлениями от революционных бурь 1905 года А. Белый воссоздаёт в образ околдованной злой волей «спящей красавицы» — родины.
По собственному признанию, поэт был захвачен «тягой к народному духу». В его глубинах почерпнул надежду на пробуждение России. Вместе с тем сопереживание разоренной стране нарастало до болезненного потрясения. Тема русской земли, ее калек, арестантов, жандармов была развернута в обилии «говорящих» деталей («горбатые поля», «скорбные склоны») и емких символов: цепкого, колкого бурьяна; откосов, над которыми «косами косят... людей». Отсутствие красоты в реалиях временных этапов, обнажает трагический мир человека, отчаявшегося, способного прорыдать свою муку «в сырое, пустое раздолье» родины.
Мироощущение лирического героя имело разные истоки. Один — гибнущая деревни с «жестокими, желтыми очами кабаков», «немым народом», «злыми поверьями», «убогими стаями людей».
2.КРАСОТА В ТВОРЧЕСТВЕ А.И. КУПРИНА ДООКТЯБРЬСКОГО ПЕРИОДА
Тема красоты занимает одно из важных мест в творчестве А.И. Куприна. Об этом упоминают ряд исследователей писателя: А.А. Волков, В.Н. Афанасьев, П.Н. Берков, Ф.И. Кулешов и другие.
Тема красоты у Куприна непосредственно связана с личностью
Одним из эстетических принципов Куприна является утверждение красоты в мире, в жизни человека. Не случайно он затрагивает этот вопрос и в ряде своих публицистических работ (например, «Памяти Чехова», «Солнце поэзии русской»).
Кроме того, представление Куприна о гармонично развитой личности непосредственно связано с красотой.
Тема красоты человека занимает одно из важных мест и в прозе Куприна, что подтверждают исследователи его творчества. П. Н. Берков в качестве одного из мотивов в произведениях писателя отмечает пристальный интерес к красоте человека: «Куприн на всем протяжении своей литературной деятельности любил человека, любил цельную, неиспорченную буржуазной, мещанской культурой, красивую человеческую личность» [1].
Мысль о постоянном стремлении купринских героев к правде и красоте развивает А.А. Волков. В таком стремлении исследователь видит следование традициям Чехова: «Он, как и Чехов, хотел, чтобы у человека были прекрасны и душа и тело» [1]. Этой позиции придерживаются и такие исследователи, как: В.Н. Афанасьев [2].
Кроме того, В.Н. Афанасьев представление Куприна о гармоничной красоте как соединении физической и духовной красоты связывает с проявлением гуманизма писателя. О гуманистическом отношении к личности в произведениях Куприна писал и К.Г. Паустовский. И. В. Корецкая сближает Куприна с Чеховым в их способности чувствовать «жизнь, которая должна быть», проносить мечту о свободном и гармоничном человеке будущего. В. Н. Айдарова [2, с. 57], также называют Куприна последователем «чеховской школы», отмечая общность их индивидуальной творческой манеры.
Действительно, в прозе Куприна развитие темы красоты, прежде всего, связано с личностью, то есть можно проследить линию «красота - человек». Но вместе с тем, встречаются персонажи, лишённые красоты, а также такие персонажи, у которых преобладает либо внешняя, либо внутренняя красота.
Следовательно, представляется возможным в рамках намеченной линии выделить три группы персонажей:
1. персонажи, наделённые гармоничной красотой (те, у которых физическая красота сочетается с внутренней, духовной (Олеся, Суламифь, Соломон, Арбузов и другие));
2. персонажи с дисгармоничной красотой (те, у которых преобладает либо внешняя (Нина Зиненко, Шурочка), либо внутренняя красота (музыкант Сашка, Бобров, Ромашов и другие));
3. персонажи, вовсе лишённые красоты (Раиса Петерсон, Мотька, Ребер, Квашнин, Свежевский и другие).
Все перечисленные группы встречаются как среди мужских, так и среди женских образов. При этом гармоничной и дисгармоничной красотой могут быть наделены как главные, так и второстепенные персонажи, а лишёнными красоты оказываются только второстепенные. Вероятно, такая закономерность не случайна. Куприн стремился к утверждению позитивных ценностей, таких как природа, искусство, любовь, рядом с которыми стоит и красота.
Персонажи, в которых в полной мере реализуется представление автора о гармоничной красоте, достаточно ярко представлены в повестях «Олеся» (1898), «Суламифь» (1908). Особенно отчётливо гармоничное сочетание внешней и внутренней красоты можно проследить на примере женских образов: Олеси, Суламифи. Но Куприн не лишает такой красоты и мужских персонажей, например, царя Соломона. Таким образом, не проводится гендерного разделения персонажей, надёлённых гармоничной красотой.
Яркой природной естественной красотой наделена полесская девушка Олеся из одноимённой повести. Исследователи Куприна (А.А. Волков [1], В.Н. Афанасьев сходятся в оценке образа этой героини. Обаяние и прелесть Олеси они видят в красоте ее внешнего облика, ее лица: «Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперед с решительным и капризным видом». Олеся очаровывала не только своей внешностью. Замечательными были в ней «... ее цельная, самобытная, свободная натура, ее ум, одновременно ясный и окутанный непоколебимым наследственным суеверием...» [2, с.161].
Наряду с красотой и незаурядным умом, героиня обладает чуткой душой. Несмотря на сильное чувство к Ивану Тимофеевичу, она покидает его, так как понимает невозможность дальнейших с ним отношений. Тема разделенной любви сменяется в повести другой, постоянно звучащей в творчестве Куприна темой - недостижимого счастья: «Не сердись, мой дорогой ... Я не хочу тебя обидеть. Я ведь только о твоем счастье думаю» [5, с.193-194].
А. А. Волков отмечает связь между образом Олеси и полесской природой и считает, что в этом проявляется «эстетическое отношение писателя к действительности»: «В красоте Олеси, в гордой силе, исходящей от нее, писатель воплощает красоту и гордую силу природы, которая как бы сформировала человека по своему подобию» [1].
Восхищение красотой женского и мужского тела, воспевание чувственной любви находит отражение в повести «Суламифь» (1908). Для критика В.В. Воровского эта повесть стала «гимном женской красоте и молодости» [1]. Исследователь П.Н. Берков основной пафос произведения увидел во «всесилии любовного чувства, в веках прославившего безвестную пастушку Суламифь» [1]. Однако гармоничной красотой в данной повести наделена не только главная героиня (Суламифь), но и её возлюбленный Соломон. При описании внешности героев автор чаще всего прибегает к сравнению и детализации.
При этом сравнение обычно вкладывается в уста самих героев, что позволяет лучше понять их отношение друг к другу. Соломон воспринимает свою возлюбленную как явление природного мира. Её красота естественна, возможно, потому при описании внешности героини чаще встречаются сравнения с растениями, природными явлениями: «Тяжёлые, густые тёмно-рыжие волосы...пламенеют, пронзённые лучами солнца, как золотой пурпур» [2, с. 16]. В данном случае вновь можно проследить взаимосвязь красоты человека и природы, что является одним из эстетических принципов писателя.
При описании внешности героев Куприн часто делает акцент на изображении лица человека. Такой выбор не случаен, поскольку «детали внешности, особенности черт лица могут стать той «изюминкой», по которой мы легко можем понять и особенности психологии, поведения персонажа», при этом сравнение позволяет «внешние» черты какого-нибудь человека сделать доступными «внутреннему взору» собеседника, передать субъективный образ предмета описания. Сравнение даёт возможность индивидуализировать облик человека» .
Так, душевное спокойствие, кротость героини передаётся с помощью такого сравнения: «Глаза твои, как два голубя, сидящих у истока вод» [2, с. 46]. Это сравнение звучит в речи персонажа, оно передаёт восхищение героя красотой своей возлюбленной. О чём бы он ни рассказывал, в его речи неизменно возникает образ любимой Суламифи.
Итак, в рассмотренных выше повестях действительно прослеживается гармоничная связь между внешней (физической) и внутренней (душевной) красотой персонажей (Олеси, Суламифи, Соломона). Внешне прекрасные герои наделены автором естественностью, способностью проявлять глубокие и сильные чувства, бескорыстно дарить эти чувства друг другу. Куприн в качестве идеала утверждает красоту.
3. ТЕМА КРАСОТЫ В РАССКАЗАХ Т. ТОЛСТОЙ «СОНЯ» И
« САМАЯ ЛЮБИМАЯ»
Тема  любви  и  красоты  вечная  тема  русской  литературы,  но 
понимались  эти  категории  разными  писателями  по-разному.
Как  бы  ни  относились  к  любви  русские  классики  19  века,  она 
оставалась  великим  чувством,  определяющим  человеческую  жизнь, 
судьбу. 
Татьяна  Толстая - наследница  русской  классической  традиции. Рассказы  «Соня»  и  «Самая  любимая»   о любви. В  центре  событий женщины, жизнь  которых  не  сложилась,  но которые  были  по-своему счастливы. Обе  героини  не  молоды,  но  автор называет их  по  имени, здесь звучит какая-то  детскость.
  Соня  и  Женечка  имеют  много  общего  во  внешнем  облике,  обе  
некрасивы.  Стало быть, Соня шила…А как она сама одевалась? Безобразно, друзья мои, безобразно Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее. Ну вообразите себе: голова, как у лошади Пржевальского, - подметил Лев Адольфович, под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма и рукава всегда слишком длинны. Грудь впалая, ноги такие толстые, - будто от другого человеческого комплекта - и косолапые ступни. Обувь набок снашивала. Ну грудь, ноги - это не одежда… Тоже, одежда, милая моя. Это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно соображать, чего можно носить, а что нельзя. Брошка у нее была - эмалевый голубок"[7]. 
Соня  спасает  жизнь  Аде  во  время  блокады,  а  сама  погибает.  Брошь с голубками остается  единственной  памятью  о  ней. 
Толстая  пишет, что  Ада  не  могла  сжечь  брошь,  «ведь  голубков  огонь  не берет». Голубки  прошли  трудное  испытание,  но  сохранились.  Значит,  и любовь,  душевная  красота,  остаются  неизменными, несмотря  ни  не  что. 
4.МИР В ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА
 
Общественный процесс этого периода сопряжён с ситуацией войн и социально-политических катастроф, трагедией личности, стремящейся к свободной самореализации и подвергаемой насилию, ищущей справедливость и теряющей душевную гармонию, проблемы веры и безверия, соотношения личного и коллективного, нравственности и политики, духовного и этического.
В центр мира Бальмонт ставил солнце – «источник света и совести», источник жизни. Стихи его музыкальны, в них – журчание весенних ручьев, искрящиеся солнечные блики, брызги и пенящееся море, одухотворенность, грусть и светлая надежда.
Удивительны строки Андрея Белого: «Рыдай, буревая стихия, в столбах громового огня! Россия, Россия, Россия, безумствуй, сжигая меня!»
Максимилиан Волошин поначалу привлекает мелодичностью, легкостью, изяществом своих стихов, а затем – глубиной жизненной программы.
Вся Русь – костер. Неугасимый пламень
Из края в край, из века в век
Горит, ревет. И трескается камень,
И каждый факел – человек.
Главное в поэзии серебряного века – её причастность к великой и трагической эпохе. В ощущениях поэтов звучит мотив их потерянности. «Один среди враждебной рати», - писал Волошин.
И все же русский серебряный век незабываем и неповторим. Никогда: ни до ни после – не было в России такой взволнованности художественного осознания эпохи, таких напряженных исканий и чаяний, как тогда, на изломе времени[3].
Постулаты русских символистов – мир есть хаос, общество хаос, который несет катастрофу всему (уничтожение); необходимо познать, как выжить в хаосе. Все, что есть в мире – символы, все остальное – временное и бренно (материально).
Постулаты русского акмеизма – мир безобразен, лишен гармонии, но, несмотря на ужасное состояние мира, человек должен оставаться человеком и встретить гибель достойно. Весь мир – материален, только человек способен на творчество, духовность – особая сфера человека.
Постулаты русского футуризма – мир есть хаос, он будет разрушен, не просто разрушен, а разрушен нами самими, и после разрушения мы построим новый мир и создадим гармонию; от акмеистов – мужественно и достойно встретить гибель.
5.ТЕМА СТРАШНОГО МИРА В ПОЭЗИИ БЛОКА
В лирическом цикле поэта, состоящим из нескольких стихотворений, прослеживается тематика страшного мира, имеющая несколько различных трактовок, наиболее распространенной из которых – изобличение буржуазной действительности.
По мнению поэта, это лишь поверхностное отражение, более глубокий смысл же заключается в том, что, живя в окружении страшного мира, человек постоянно испытывает на себе его негативное влияние. 
Автор связывает эту тему с бездуховностью городской жизни, где господствуют пагубные, тлетворные страсти и социальные противоречия.  
Лирические герои стихов страдают от собственной грешности, безнравственности опустошенности, усталости от жизни, поскольку страшный мир лишен человечности и естественности, любовь в нем не существует, а присутствует лишь низменная страсть (стихотворения «Черная кровь», «Унижение»).
Поэт использует яркие мотивы, характеризующие безысходность темного мира. Фатальный вихрь жизненного водоворота («Ночь, улица, фонарь, аптека»), собственная гибель и смерть окружающих («Демон»), дряхлеющий юноша («Двойник»). При этом автор применяет емкие метафоры и необычный прием гиперболы.
Понятие счастья в страшном мире автор раскрывает через черствость души, моральную пустоту, безнравственность лирического героя, который понимает все свои грехи. Наиболее выражено это в стихах «Незнакомка», повествующих о человеке, полностью угнетенном окружающим миром и пытающимся избавиться от этого. Поэт иллюстрирует это трагическое состояние героя, описывая немногочисленные, но выразительные детали окружающего его пространства («женский визг», «пьяница с глазами кролика»)[5].
Символизирует темный мир и изображение пейзажа («весенний тлетворный дух»), который затуманивает человеческое сознание и приводит к чувству дисгармонии в душе и жизни, кажется, что природа враждебна человеку и в ней отсутствует красота и гармония.
Трагизм лирических героев страшного мира отражают и образы цивилизации города («Фабрика»), а также многочисленные мрачные образы мертвецов, скелетов, безносых людей, заставляющие думать о том, что в страшном мире невозможно существовать («Пляска смерти»).
6.РЕАЛИЗМ. ОСМЫСЛЕНИЕ НОВОГО МИРА В ПРОЗЕ
Реализм представляет собой направление в литературе и искусстве, правдиво и реалистично отображающее типичные черты действительности, в котором отсутствуют различные искажения и преувеличения. Данное направление следовало за романтизмом, и было предшественником символизма.
Описывая события начала XX века, революционные пожары, разрушение старого уклада жизни и строительство «нового мира», многие современники И. Бунина- В. Брюсов («В неконченом здании»), Д. Мережковский («Сердце человеческое и сердце звериное»), М. Волошин («Россия распятая»), Г. Федотов («Новая Россия») - увидели в зареве «окаянных дней» повторение столпотворения. Вавилонская башня стала в этих произведениях символом нового апокалиптического мироощущения. Но этот «новый» образ зверя, как считал Бердяев, еще страшнее, чем «старый», ибо выяснится, что «зверь этот не индивидуальное существо, а существо коллективное». Приход к власти большевиков, несущих в своей идеологии ярко выраженное коллективное сознание, воспринимался в свою очередь Буниным как приход именно такого «нового» апокалиптичного зверя.
В одной из записей «Окаянных дней», после увиденного на улицах Одессы, писатель воскликнет: «Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно...»[4] .
После событий 1917-го года для современников Бунина связь «окаянной» действительности с мифом Откровения станет уже очевидной: «на русской революции, быть может больше, чем на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса» (Н.А. Бердяев).
Может быть, поэтому трагическое полотно «Окаянных дней», являющееся своего рода отражением современного художнику мира, охваченного революционной распрей, воспринимается сегодня как «национальная, апокалипсического масштаба трагедия», как исполнившееся пророчество.
В основу его положен не только принцип аналогии эпох (библейского прошлого и революционного настоящего), но гораздо более сложная система непрямых связей, скрытых параллелей, иносказаний и символов, насыщенных многослойной духовной семантикой. Можно предположить, что Бунин неслучайно ощутил весь масштаб произошедшей в России катастрофы именно в Петербурге, к которому всегда относился неоднозначно.
Посетив Петербург в апреле 1917 года, Бунин пришел к выводу, что в «тысячелетнем и огромном доме», имя которому Россия, «случилась великая смерть, и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев» [4].
Петербург, воссозданный на страницах «Окаянных дней», это уже не «Град Петра», которому Бунин желал «красоваться» и «стоять неколебимо, как Россия», а город, в котором: Хлябь, хаос - царство сатаны,/ Губящего слепой стихией....
Трагический и мрачный образ Петербурга в «Окаянных днях» ассоциируется с другим произведением Бунина - рассказом «Петлистые уши». В этом рассказе писатель предсказал и предугадал то, к чему шла, а затем и пришла революционная Россия - к «окаянным дням».
7. ОСМЫСЛЕНИЕ МИРА В РОМАНЕ М. БУЛГАКОВА «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ»
В романе “Белая гвардия” главным является проникновение в проблему «Человек и эпоха».
Это книга о судьбах классической культуры в грозную эпоху лома вековых традиций.
В романе Булгакова два пространственных масштаба — малое и большое пространство, Дом и Мир. Пространства эти находятся в противостоянии, подобно звездам на небе, каждое из них имеет свою соотнесенность со временем, заключает в себе определенное время.
Малое пространство дома Турбиных хранит прочность быта: “Скатерть, несмотря на пушки и на все это томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна ... Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в матовой, колонной вазе голубые гортензии и две мрачных и знойных розы”.
Цветы в доме Турбиных — красота и прочность жизни. Уже в этой детали малое пространство дома начинает вбирать в себя вечное время, сам интерьер дома Турбиных — “бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкафы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры” — все это огороженное стенами малое пространство вмещает в себя вечное — бессмертие искусства, вехи культуры.
Дом Турбиных противостоит внешнему миру, в котором царят разрушение, ужас, бесчеловечность, смерть. Но Дом не может отделиться, уйти из города, он часть его, как город — часть земного пространства. И вместе с тем это земное пространство социальных страстей и битв включается в просторы Мира[6].
Турбины иначе встречают грозное время. Они ни в чем не изменяют себе, не меняют своего образа жизни. Ежедневно собираются в их доме друзья, которых встречают свет, тепло, накрытый стол. Звенит переборами Николкина гитара — отчаянием и вызовом даже перед надвигающейся катастрофой. Все честное и чистое, как магнитом, притягивается Домом.
Сюда, в этот уют Дома, приходит из страшного Мира смертельно замерзший Мышлаевский.
В «Белой гвардии» интеллигентная семья Турбиных оказывается втянута в события гражданской войны в не называемом по имени Городе, за которым легко угадывается родной для Булгакова Киев.
Главный герой романа, старший брат Алексей Турбин, — военный медик, много повидавший за три года мировой войны. Он — один из тысяч офицеров старой русской армии, которым после революции приходится делать выбор между противоборствующими сторонами, вольно или подневольно служить в одной из враждующих армий. Когда писатель заканчивал свой роман в первой половине 20-х годов, он еще верил, что при советской власти возможно восстановить нормальную жизнь, без страха и насилия[8].
В финале «Белой гвардии» он предсказывал: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
Симптом духовной катастрофы в Советской России налицо, делает вывод своим произведением писатель.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Глубоко изучив широкий спектр литературно-художественных произведений прошлого столетия, проанализировав литературную критику, можно утверждать, что тема революции и гражданской войны надолго стала одной из главных тем русской литературы XX века. Эти события не только круто изменили жизнь Российской империи, перекроили всю карту Европы, но изменили и жизнь каждого человека, каждой семьи. Гражданские войны принято называть братоубийственными. Братоубийственна по своей сути любая война, но в гражданской эта ее суть выявляется особенно остро.
Возникновение собственного взгляда на вечные проблемы в произведении литературы зависит от индивидуального типа творчества, а следовательно, склада мышления и мировосприятия писателя, часто тяготеющего к изображению сферы эмоциональной, к анализу внутренней жизни.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Волков А. А. Творчество А. И. Куприна. М.: 1962. URL: http://www.kuprin.org.ru/lib/ar/author/335 / (дата обращения: 02.10.2010).
2. Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX вв. М.: Издательство МГУ, 1990. 336 с.
3. Кормилов А. История русской литературы. Основные имена: http://lit.wikireading.ru/36639 4. Трусова, А.С. «Живые черты времени» («Окаянные дни» И. Бунина как повествовательно-описательный документ на уроке истории) / А.С. Трусова // Актуальные проблемы преподавания гуманитарных дисциплин в школе и вузе. Межвузовский сборник статей. - Мичуринск: Изд-во МГПИ, 2002. -С.128-131.
5. Огольцева Е. В. Лицо человека в зеркале сравнения.// РЯШ. 2006. №5. С. 86-91.
6. Попович Н.А. Художественная концепция мира и человека в русской прозе конца XX века: Венедикт Ерофеев, Саша Соколов, Татьяна Толстая https://www.dissercat.com/content/khudozhestvennaya-kontseptsiya-mira-i-cheloveka-v-russkoi-proze-kontsa-xx-veka-venedikt-erof 7.Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, Изд-во Око, 2005.
8. Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2001.