Политика памяти и культурные коды в пространстве неформальных социальных норм

Содержание

Введение 3
Основная часть 4
Заключение 18
Список использованных источников 19

ВВЕДЕНИЕ

Понятно и очевидно то, что множество норм, которые диктуются человеку с рождения, идут не только от общества, но и от общественных традиций, уходящих корнями в глубокое прошлое. В связи с этим возникает закономерный вопрос: насколько актуальны сейчас эти традиции и каким образом они влияют на формирование у людей социальных норм?
Этой проблемой занимается множество ученых социологов всего мира, так как предположительно, в ее истоках можно найти решение множества современных изъянов западной цивилизации. Однако, подобные вопросы задавались и в прошлом, так как эта тема является важным источником исторической и социологической информации.
В данной работе мы также изучим данную тему, взяв за основу научные статьи, прежде всего статью Э. Хобсбаума "Изобретение традиций". Целью работы является получение собственного представления по данной теме.
Основная часть

Э. Хобсбаум в книге "Изобретение традиций" отмечает то, что традиции идут с глубокого прошлого. Традиции играют большую роль в религиозных институтах (в традициях католической церкви), в политических (гербы, флаги) и в социальных. Последние более сложны, так как представляют собой более сложную структуру.
В социальных институтах традиции передаются посредство этноса, народных мероприятий и культуры (песен). Это более заметно в культуре западноевропейских и дальневосточных стран, где популярны фестивали с масками, фейерверками и аттракционами.
Иногда социальные традиции могут пересекаться с политическими и религиозными (конец XVIII в.). Тогда, к примеру, после революции, могут быть соединены народные традиции с религией или символами нации, которые происходят из далекого прошлого народа.
В современном мире такие традиции сохранились в виде коронаций, ритуалов инаугурации, судебных ритуалов и пр. Они играют большую роль в сознании людей, так как формируют у них что-то общее как с другими людьми своей нации, так и с далекими предками.
Политика памяти как термин появилась в Германии, в 1980-х гг. Она получила распространение сначала в Европе, затем в России. При этом отмечается, что политика памяти в России очень политизирована. Это является следствием большой тоталитарности Советского Союза. Такой эффект можно заметить в намеренной популяризации образа СССР взамен формирования нового образа России. Можно сказать, что политика памяти позволяет государству облегчить поддержание стабильности и культурной связи между разными группами граждан (жителей СССР и молодого поколения, а также с уехавшими из СССР и России). Также политика памяти выполняет и контрольную функцию, поддерживая сложившийся за рубежом образ России.
Однако здесь есть и отрицательная сторона. Поскольку повышенное внимание обращается к прошлому страны, то рано или поздно будут замечены не только явные и безоговорочные черты СССР, но и отрицательные. Поэтому в последнее время появляется множество трудов, посвященных к переосмыслению роли Сталина в судьбе СССР, идеи коммунизма в целом, деятельность Ленина и многое другое. С одной стороны, это развивает историю как науку, а с другой, создает опасность появления противников России как правопреемника «негативных» традиций СССР.
Что касается более точных данных, то наибольшего размаха политика памяти Россия достигла при правительстве Д. А. Медведева в конце 2000-х гг. 8 мая 2099 года президент отметил, что имеет место слишком большое число попыток фальсификации истории. Далее, Д. Медведев создал комиссию по борьбе с этим негативным явлением. Отмечается, что целью комиссии было искать и исправлять несоответствующую действительности информацию, которая портила имидж России за рубежом.
Другим важным признаком исторической политики памяти являются слова С. Шойгу о том, что отрицание факта победы СССР в Великой отечественной войне была только его заслугой, является преступлением. Это говорит о том, что в этом случае политика памяти находится практически в состоянии противоречия с исторической наукой. Великая отечественная война играет такую важную роль потому, то в формировании политике памяти определенной страны, необходимо знаменательное событие, которая запечатлеется в памяти огромного числа людей.
Не менее важную роль в такой стратегии играют и культурные коды, для которых исследователь П. Нора ввел понятие «коммеморации», то есть те моменты, которые сохраняются в памяти о прошлом. Здесь идет рядом понятие «изобретенной традиции» (Э. Хобсбаума) — совокупности общественных практики ритуального и символического характера, созданных с целью внедрения в общества определенных ценностей или норм поведения посредством их повторения. Для этого политика обычно во время острых кризисов прибегают к «изобретенным традициям».
Отмечается также, что для создания нации необходима легенда или миф, закрепленный каким-то важным для страны историческим событием, которым граждане будут гордиться. Из этого следует, что далеко не все традиции являются «естественной памятью», которая передается из поколения в поколение, а являются результатом деятельности политической пропаганды, тщательно замаскированной в СМИ, система образования и культуры, экономике, политологии и социологии.
Известны и некоторые феномены данного явления: критика «официальных версий», развенчивание мифов об известной исторической личности, мода на генеалогические исследования, появление ранее неизвестных или засекреченных фактов и тому подобное. Все это создает повышенный интерес у общественных масс, тем самым выполняя задачу политики памяти.
Наиболее радикальное направление политика памяти получила в настоящее время в странах Центральной Азии и на Украине, где политика настаивают на переписывании историю, чтобы превознести влияние своей страны и ее положительные черты в каких-то важных событиях, чаще всего в формировании своей нации (подчеркивается независимости и сила государства) или в огромной роли, которую та или иная страна оказала в победе над фашистами во время Второй мировой войны (чтобы впечатлить другие страны). В странах Азии такая политика проводится в Туркменистане, Таджикистане и Узбекистане. К примеру, известно историческое творчество «отца всех туркмен» Сапармурата Ниязова и его книга «Рухнама» (2001 г.), где он философски и нравственно убеждает читателя в том, что туркменский народ является богоизбранным, созданным самим Аллахом 5,000 лет назад. Похожая книга выходила в 1997 в Узбекистане, под названием «Узбекистан на пороге XXI века: угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса», автором который был Ислам Каримов. В Таджикистане Эмомаль Рахмон издал книгу «Таджики в зеркале истории», где превозносятся достоинства таджикской нации. После ее публикации, она стала обязательной для изучения в средней школе и вузах, а ее отрицание стало под строгим запретом, как отрицание истории.
Что касается западных стран, то широко известно, как популярны в Соединенных Штатов День Благодарения или День Независимости. Если первый праздник прежде всего является народной традицией, то второй во многом является предметом пристального интереса со стороны государственных деятелей, отвечающих за политику памяти. Вероятно, что по аналогии с Россией, где за важное знаменательное историческое событие, объединяющее людей, в Соединенных Штатах такую роль играет привлечение внимания к единству всей нации, гордости за их основателей и важности государства в ее роли в установлении мира для граждан США (и для всех других людей, что особенно заметно во внешней политике, когда она не всегда сочетается с интересами тех, кому этот мир предлагается).
Отмечается и то, как политика памяти может идти с разной интенсивностью. Например, наибольшего размаха она достигла в России конца 2000-х гг., когда произошел финансовый кризис, заставивший многих богатых людей менять свою стратегию ведения бизнеса, а также конфликт с Грузией в августе 2008 года. Тогда и была подключена политиками пропаганда посредством «мягкой силы», чтобы максимально подключить СМИ к текущей проблеме и в реальном времени формировать у Запада «правильное» представление о случившемся. Причем сама проблематика по-прежнему концептуализировалась в рамках когнитивной метафоры «войны»: существует глобальный информационный фронт, на котором Россия различными методами должна отстаивать свои позиции.
Аналогичная политика «мягкой силы» была и в западной терминологии американского политолога Дж. Ная, когда он в начале 1990-х гг. пытался изучить ненасильственные способы правительства США сохранить свое господствующее положение в мире во время краха СССР, террористических атак и Войны в заливе и в Югославии. Тогда США взяли за основу идею лидерства, основанную на моральном приоритете и умении предложить всем остальным странам определенную модель развития.
Новое возрождение политики памяти произошло после ее переосмысления в начале 2000-х гг., когда примерно с 2014 года, во время конфликта с Украиной и начала войны в Сирии появилась возможность сформировать новый образ России, чтобы отойти от устаревшей традиции рассмотрения государства лишь как наследника СССР. Частично это было связано и с усилением политических дискуссий в стране совершенно на разные темы, касающиеся как внешней, так и внутренней политике страны. Некоторые исследователи, тем не менее, отмечают, что Россия при этом не слишком выделяется в плане политике памяти среди стран Северной Америки и Европы, для которых характерен повышенный интерес к истории, начавшийся с 1980-х гг.. По мнению исследователя А. Ассман, это говорит о темпоральном сдвиге в сознании людей, который стал следствием утраты четкого образа будущего и началом повышения интереса к прошлому.
Другими причинами увеличения интереса к истории среди политиков и пропагандистов можно назвать ослабление национальных суверенитетов, становление глобального информационного медийного пространства, интенсификация культурных контактов между разными странами, нарастание политической, социально-экономической взаимозависимости.
Другим важным фактором, влияющим на современную политику памяти, является формирование в 1990-х гг. общеевропейской культуры памяти, в центре которого лежит проблема Холокоста, падение Берлинской стены и крах СССР, которые повлек за собой создание новых национальных интересов среди представителей стран СНГ. Проблема Холокоста позволила сформировать и укрепить связи в новой карте Европы, направленные на осознание всех славянских и европейских народностей причин и последствий такой трагедии, что, в свою очередь, используют политики для формирования неформальных социальных норм.
С другой стороны, изменение карты Европы повлекло за собой еще и ослабление национально-ориентированных нарративов во имя общеевропейской идеи. Это заставило в начале 2000-х гг. некоторых политиков говорить о появления глобальной политике памяти, объединяющей в какой-то мере весь цивилизованный мир. Прежде всего это явление должно быть интересно Европейскому Союзу, так как те страны, вступившие в него в 2000-х гг. не всегда хотели признавать западноевропейские ценности или признавать свою вину в соучастии в преступлениях нацистов, а наоборот, позиционируя себя как жертв фашистов или режима СССР. В свою очередь, такая позиция восточноевропейских стран заставила Россию изменять свою политику.
Повышенный интерес к прошлому для целей политики памяти можно объяснить по разным причинам. Можно выделить главные из них:
Легитимация международных интеграционных проектов (описанный выше случай ЕС); — экономические императивы (развитие исторического туризма или, наоборот, подкрепление требований компенсаций от другой страны за преступления прошлого);
обоснование территориальных претензий или существующих границ;
поддержка или дезавуирование существующих международных институтов (например, активность Веймарской республики по борьбе против условий Версальского мира 1919 г. проявлялась и в финансировании исследований, отрицавших вину кайзеровской Германии в развязывании Первой мировой);
развитие гуманитарного сотрудничества (историческое прошлое как фактор становления транснациональных научных, культурных и пр. сетей);
эстетическая функция (во время официальных визитов обращение к славным страницам совместного прошлого призвано задать нужный эмоциональный тон переговорам и сформировать позитивный образ в средствах массовой информации).
Большую роль играют здесь связи между исторической памятью и культурными и общественными ценностями, когда политики используют ссылки на прошлое, чтобы морально и этически обосновать правильность своих решений, так как в этом случае включается влияние на бессознательного человека, как правило, патриотично настроенного гражданина, который в большинстве случаев не особо задумываясь и не вникая в подробности, признает правоту говорящего. Хорошим примером может стать манера европейских (прежде всего немецких) политиков обращаться к Холокосту для того, чтобы усилить внимание других к тому, что нынешние немцы — полная противоположность своих предков. Такая политика памяти, при внимательном рассмотрении, на самом деле аморальна, так как манипулирует универсальными ценностями каждого человека (понятием о жизни, воле, свободе и пр.). Для России примером такой политики памяти является отсылка к фигуре некоторого Героя, которому должен соответствовать каждый гражданин (обычны сильно похожий на стахановца, который в современном контексте должен набраться терпения и работать еще больше ради блага, которое ему за это со временем будет). Это напрямую отсылает опять же к теме Великой отечественной войны, чтобы пробудить в слушающем определенные настроения, которые значительно повлияют на его поведения и решения (на выборах, при выборе специальности или работы, места жительства, личные убеждений и т.п.).
Более того, обращение к прошлому в рамках политики памяти является и главной опорой политики формирования образа России на международной арене как великой державы, способной противостоять США и вести активную внешнею политику, поддерживая или же осуждая дела, происходящие в странах, расположенные на другом конце мира (отправка солдат и гуманитарной помощи в Сирию, строительство атомных станций во Вьетнаме, общение отечественных священников с православными священниками из Африки или Южной Америки и пр., казалось бы, совершенно не нужные вещи на самом деле имеющие совершенно иную цель, отличающиеся от самой очевидной).
Если представить себе, что Россия не внесла вклада в победу над нацистами, то иностранцы будут представлять современную Россию как скорее Германию, которая пережила тяжелую эпоху националистов, коммунистов, Сталина и массовых репрессий. Поэтому, тема Второй мировой войны является для России основой для политики памяти до сих пор, и останется ей до иного, нового значимого для политиков события (к примеру, в XIX веке вместо Второй мировой войны была тема о большом вкладе России в победу над режимом Наполеона, что практически один в один совпадает с современной политической картиной).
Что касается других тем, которые следует популяризировать, то политика памяти обращается к другим личностям или событиям. Когда на фоне упадка Роскосмоса и постоянных аварий следует поднять космическую сферу, телевидение, СМИ и государственные и общественные деятели тратят огромные ресурсы на возвеличивание подвигов советских космонавтов в освоении космоса, снимают множество документальных фильмов на эту тему, показывают то, что СССР в любом случае был гораздо лучше США в космической гонке, показывают все слабые стороны противников СССР, создают культ Ю. Гагарина и т.п. Конечно, здесь у СССР есть и достоинства, и недостатки, впрочем как у США, Китая и любой нормальной страны, но очевидно, что здесь ярко видна политика, направленная на формирование у граждан гордости за космические достижения своей страны, повышение интереса к «космическим» специальностям, чтобы создать новых специалистов (как видно было за 10 лет такой политики, это вовсе не помогло, так как причины гораздо сложнее, но эффект политики памяти полностью сработал) и впечатлить другие страны за счет создание искусственного положительного имиджа современной России.
Другой же целью такой политики было привлечение к определенной отрасли зарубежных специалистов. В рамках такой программы Россия поставила на территории Франции шесть памятников, посвященных Русскому экспедиционному корпусу, символизирующего российско-французский союз. Россия также активно показывает подвиги своих советских космонавтов в музеях США и Европы. В Сербии напротив президентского дворца в 2014 г. появился памятник Николаю II: именно он во время «июльского кризиса» заступился за Сербию. Список при желании можно продолжить.
Связь с прошлым, очевидно, является слабым местом России, так как объясняет болезненную реакцию политиков на любые заявления, даже незначительно оспаривающие величие подвигов СССР или принижающие его роль в каком-либо деле. Часто это заметно на теме Великой отечественной войны, когда президент, его заместитель или другой политики или известный общественный деятель резко и жестко отвечает на любую, даже невинную или вполне обоснованную критику СССР или России. Так, на заседании РОК «Победа» в марте 2015 г. В.В. Путин напрямую связал очернение истории Великой Отечественной войны с подрывом морального авторитета страны.
Политика памяти современной России делится на два типа:
Символические жесты
Это ограниченные по времени и кругу участников обращения к прошлому, которые позволяют наиболее четко зафиксировать желаемые смыслы (проведение торжественных церемоний; поддержка различных конференций; официальные заявления на историческую тематику; организация передвижных выставок). Особо стоит отметить использование площадок различных международных организаций для принятия совместных заявлений на историческую тематику. Так, ежегодно в декабре на заседании Генассамблеи ООН по инициативе России принимается резолюция «Борьба с героизацией нацизма, неонацизмом и другими видами практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости». В 70-летний 139 юбилей Победы ряд резолюций, заявлений и деклараций был принят в рамках различных исполнительных структур СНГ (октябрь 2014), ОБСЕ (декабрь 2014), Совета Европы (март 2015), ООН, ШОС (май 2015) и ОДКБ (сентябрь 2015).
Создание мест памяти
Места памяти более долговечны и устойчивы, однако их символическое значение, если его не поддерживать, может трансформироваться со временем или даже быть вообще утраченным. Здесь мы говорим о следующих видах деятельности: — установка памятников (в 2012–2017 гг. различные памятники, мемориалы, памятные доски, бюсты открывались практически во всех странах Европы, а также в Южной Корее, Индии, Китае, Армении, Уругвае, Казахстане, Египте, Монголии и других странах); — формирование музеев (в 2012 в. в словацкой Ришневце открылся дом-музей М.И. Кутузова; в 2013 г. в Пинске появился музей истории 85-го гвардейского Смоленско-Берлинского Краснознаменного ракетного полка РВСН; в 2014 г. в Словении создали музей на месте концлагеря Морибор);
— обустройство воинских и гражданских захоронений (например, по данным начальника военно-мемориального отдела Управления Минобороны по увековечению памяти погибших при защите Отечества А.В. Фомичева, с 2008 по начало 2013 г. были паспортизированы 725 выявленных захоронений, отремонтировано совместно с дипломатическими представителями 326 захоронений. Всего же на постоянной основе на начало 2013 г. представители Минобороны работали в шести государствах: Венгрия, Германия, Польша, Румыния, Чехия и Китай);
— переименование топонимических объектов (так, в 2012 г. в сербском городе Чачак появилась улица Красной Армии);
— публикация в рамках работы совместных комиссий историков книг по «сложным вопросам» (прежде всего, стоит выделить российско-польские и российско-японские издания) и совместных учебников (в 2018 г. презентовано российско-польское учебное пособие по истории).
Таким образом, в политике памяти большую роль играет определение Дж. Ная «мягкой силы» — «формы политической власти, способность добиваться желаемых результатов на основе добровольного участия, симпатии и привлекательности, в отличие от «жесткой силы», которая подразумевает принуждение против воли. По его мнению, желаемых результатов во многих случаях можно добиться при помощи таких факторов, как духовная и материальная культура, общественные и политические принципы, качество проводимой внешней и внутренней политики и т.д. Эти дополнительные факторы в идеальном исполнении безотказно работают на повышение привлекательности имиджа страны, формируют особый ресурс, определяемый как «мягкая сила». Таким образом, согласно Дж. Наю, ««мягкая сила» государства основана на привлекательности его культуры, ценностей, политических и социальных программ. Она связана с культивированием чувства симпатии, с притягательности идеала и позитивного примера…. По сути, «мягкая сила» является следствием позитивного образа государства, сформировавшегося у других государств, в том числе, благодаря целенаправленному информационному воздействию на них».
В Украине в период президентства В. Ющенко сложилась другая ситуация в отношении проводимой исторической политики и ее соответствия европейским ожиданиям. В отличие от коммунистов в Молдове, Ющенко и поддерживавшая его коалиция пришли к власти как прозападная альтернатива воспринимавшемуся как пророссийский Виктору Януковичу. Ющенко ставил целью сближение с Европой, в том числе и в сфере политики памяти, что было заметно в его попытках отмечать окончание Второй мировой войны, вписывая Украину в общеевропейский контекст и традиции коммеморации. Тем не менее, подход Ющенко в отношении героизации ОУН-УПА и широкомасштабной национальной и международной кампании признания Голодомора геноцидом с числом жертв, превышавшим Холокост, вызвал значительный международный резонанс. Оба этих направления в исторической политике противоречили европейской тенденции общеевропейской ответственности, которая в те годы еще доминировала. Попытки признания Голодомора геноцидом с числом жертв, превышающим Холокост, ставили под сомнение уникальность последнего для европейской истории и памяти. С другой стороны, позиция президента В. Ющенко к коммеморации окончания Второй мировой войны служил и другой цели — попытке вытеснить нарратив Великой Отечественной войны, который во многом противоречил проводимой Ющенко политике памяти. В свою очередь, героизация ОУН-УПА, известных на Западе участием в Холокосте и антипольских акциях, отрицала ответственность местного населения за трагедию. Чтобы преодолеть противоречия между героизацией ОУН-УПА, их антисемитизмом и негативным восприятием среди западных партнеров, близкие группы Ющенко продвигали концепцию ОУН-УПА как плюралистской силы, которая спасала евреев. Парадоксальным образом основные элементы исторической политики прозападного президента Ющенко шли вразрез с основными тенденциями европейской политики памяти; в то же время эти противоречия стимулировали разносторонние академические и общественные дискуссии по вопросам истории и памяти. Это вызывало недовольство, а иногда и протесты на общеевропейском уровне и в рамках отдельных европейских стран.
Заключение

Политика памяти — хороший и полезный инструмент в руках всех современных политиков, который позволяет им с помощью «культурной памяти» формировать социальную обстановку в стране. Чаще всего им пользуются во время кризисов или в условиях возможной угрозы, т. к. в это время люди нуждаются в объединении, что дает им культурная целостность. Важно осознавать наличие таких явления, как «политика памяти» или «мягкой силы», явно имеющих пропагандистский характер с целью сформировать политиками у граждан определенной страны нужное настроение, ход мыслей, убеждения, которые могут отличаться от их собственных, но способных значительно повлиять на социокультурную, политическую или экономическую ситуацию в стране или в мире, а также создать определенную обстановку, сформирующую на международной арене нужны имидж страны. Однако, гражданам следует уметь отличать искусственную культурная память от естественной, когда передача из поколения в поколение информации о важных исторических событиях действительно положительно влияет на отдельного человека, а не побуждает его подчиняться чужой воле.
Список использованных источников

Ассман А. Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна. М., 2017
Богатуров А. Д. Лидерство и децентрализация в мировой системе // Международные процессы. 2006. Т. 4. №12. С. 5–15
Воронович А.А. Роль Европейской политики памяти в государственной исторической политике Молдовы и Украины в 2000-х годах. 2018 г.
Заседание Российского оргкомитета «Победа» // Президент России [Офиц. сайт]. 17.03.2015. URL: http://kremlin.ru/catalog/keywords/117/events/47867Касьянов Г. «Национализация» истории в Украине // Национальные истории на постсоветском пространстве-II. Десять лет спустя / Под ред. Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-ХХI, 2010. С. 117–118
Конева Е. Д. Политика памяти в России как систематическая работа с прошлым. УДК 327
Миллер А. И. Россия: власть и история // Полит.ру, 25.11.2009. [Электронный ресурс]: http://polit.ru/article/2009/11/25/miller/.
Миллер А.И. Политика памяти в посткоммунистической Европе и ее воздействие на европейскую культуру памяти // Полития. 2016. № 1. С. 111–121.
Пахалюк К.А. «Мягкая сила» и политика памяти в контексте внешней политики современной России точки пересечения в контексте внешней политики современной России
Российско-японские отношения в формате параллельной истории / под общ. ред. А.В. Торкунова и М. Иокибэ. М., 2015.
Указ Президента РФ от 15 мая 2009 № 549 «О Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». [Электронный ресурс]: http://ria.ru/society/20090519/171517015.html.
Хархордин О. Основные понятия российской политики. М., 2011. С. 269–277. 15
Хмелевская Ю. Ю. Историки и «полезное прошлое»: к вопросу о дисциплинарных границах и дисциплинирующих функциях истории в современном обществе // Вестник Пермского университета. Серия История. 2016. № 1. С. 162–173.
A commission to counter the falsification of history //BBC News, 19.05.2009. [Electronic resource]: http://www.vesti.ru/doc.html?id=286094&cid=5.
Kucia M. The Europeanization of Holocaust Memory and Eastern Europe // East European Politics and Societies and Cultures. 2016. Vol. 30. No.1. P. 97–119.
Levy D., Sznaider N. The Holocaust and the Formation of Cosmopolitan Memory // European Journal of Social Theory. 2002. Vol. 5. No 1. P. 87–106
Nora P. Between Memory and History: Les Lieux de Memoire // History and Memory in African — American Culture / Ed. G. Farbe, R. O`Meally. N.Y., Oxford, 1994. P. 19
Nye J.S. Jr. The Future of Power. N.Y., 2011