Эссе на тему: "Человек и техника шпенглер"

Немецкий мыслитель первой трети ХХ века Освальд Шпенглер (1880-
1936) не был основоположником философии техники как относительно
самостоятельного направления в философии, но он был ярким его
представителем. Уже в те годы он смог увидеть в развитии техники
нарастающую угрозу человеческой цивилизации.
Всемирная история с позиции философии техники Шпенглера — это
история единой преемственной и кумулятивной цивилизации. Главным
выражением цивилизации является машинная техника. Но машина появилась
не сразу. Шпенглер считает, что история технических изобретений — это
история борьбы человека за власть в соперничестве с другими людьми и
природой. Основная характеристика техники, ее сущность — это
искусственность. Техника присуща человеку.
В первой трети предыдущего столетия он смог увидеть в развитии
техники нарастающую угрозу человеческой цивилизации.
Анализ роли техники в истории Шпенглер начинает с обзора
существующих в философской литературе точек зрения, традиций. Первая
точка зрения — это тривиальный исторический оптимизм и иллюзии по
поводу того, что техника есть благо и с ее помощью можно построить
демократическое общество, где все будут жить хорошо и справедливо.
Вторая точка зрения — это традиция недооценки роли техники в
общественном развитии, ее значения для судьбы человека. Согласно этой
точке зрения, техника, производство, экономика — все это низко, не это
главный фактор жизни. Главное — это духовное развитие, развитие культуры
и духа человека. Эту традицию Шпенглер называет филологической и
критикует не менее резко, чем первую.
Антропосоциогенез Шпенглер представляет следующим образом:
человек сразу, внезапно выделился из животного мира с помощью одного
изобретения. Таким изобретением было техническое мышление и действие.
Затем был совершен переход от индивидуального использования орудия
труда к предпринимательскому действию, то есть к действию, адресованному
многим. При этом сложилось фундаментальное и неустранимое разделение
труда — на работу ведущих, вождей и работу ведомых, подчиненных масс.
Техника не представляет собой ничего исторически особенного.
Будучи ядром цивилизации, техника — это чудовищно всеобщее. Поэтому
техника — это не столько производство орудий, машин, сколько
производство самой жизни.
Далее Шпенглер ставит вопрос: что такое прогресс техники? Многие
ошибочно полагают, что это развитие производства или навыков. Шпенглер
вполне резонно утверждает, что производство орудий консервативно, косно,
точно так же как техника изготовления скрипки или техника игры на
скрипке. Здесь есть развитие, но не оно определяет прогресс техники.
Прогресс техники состоит в изобретении новых технических средств и новых
способов их использования, новой организации жизни.
О технике Шпенглер размышляет во втором томе «Заката Европы»
(1922  г.), в 5 главе: «Мир форм экономической жизни». Однако, более
подробно данную проблему он рассматривает в специальном трактате
«Человек и техника», вышедшем в Мюнхене в 1932 году. Между вторым
томом своего «эпохального», по его словам, труда и трактатом о технике
прошло целое десятилетие и, естественно, имел место сдвиг в оценке
феномена техники и ее роли в судьбе «фаустовской» цивилизации. Технику
он понимает широко, полагая, что она также стара, как и сам человек.
«Техника, – пишет он в «Закате Европы», – имеет тот же возраст, что и
свободно движущаяся в пространстве жизнь вообще».
Ранним цивилизациям, конечно, сопутствовала примитивная техника.
К тому же, по мнению Шпенглера, импульс к техническому прогрессу далеко
не одинаков в различных культурах и цивилизациях. «Вряд ли нужно кого-то
убеждать в том, – замечает он, – что античному человеку с его эвклидовым
ощущением окружающего мира враждебна уже сама идея техники».
Созерцательная культура не ориентирует на преобразование мира, человек
является мерой всех вещей, но человек, созерцающий, стремящийся к
автаркии, ставящий теорию, размышление неизмеримо выше практики,
действия, ремесла. Автоматы Герона воспринимались не более как
развлечение, а китайские и ассирийские военные машины значительно
превосходили античные катапульты. Имели место, конечно, технические
идеи, но они не опредмечивались в жизнетворчество.
Что касается восточных культур и цивилизаций, то и они не были
заряжены духом технического творчества. Индийская культура
разрабатывала технику медитации, т. е. провоцировала на преображение
субъекта, а не объекта. К тому же проповедь недеяния, особенно в
джайнизме и буддизме, вообще игнорировала интерес к научным
исследованиям и техническим изобретениям. В этом плане почти полярной
индийской была китайская цивилизация, чуждая мистицизма и с сильной
струей рационализма, как это имело место в конфуцианстве.
Таким образом, техника – это система воли к власти, что в потенции
содержалась и в прежних цивилизациях, особенно в египетской и китайской,
но полностью проявилась лишь в западноевропейской.
Францисканский монах Роджер Бэкон уже в XIII веке определяет
естествознание как «экспериментальную науку» и обдумывает в своей келье
паровую машину, пароход и самолет, а доминиканец Петр Перегрин мечтает
о вечном двигателе, с помощью которого человек лишил бы Бога его
всемогущества. Они создали идею машины, с помощью которой, в случае
опредмечивания идеи, можно стать Богом и подчинить космос своей воле. В
этом и суть фаустовских дерзаний, которые выводят за границу
молитвенного благочестия к богоборчеству, к греху, ибо Машина – от
Дьявола, как это и воспринималось подлинной Верой. В глазах верующего
человека она означает ниспровержение Бога. На волне этих стремлений,
усиленных рационализмом Нового времени и возникает паровая машина,
спровоцировавшая промышленную революцию.
Шпенглер постоянно подчеркивает, что этот технический триумф –
завоевание лишь одной культуры – «фаустовской» - и только на
ограниченное число столетий. Промышленную экономику создала буржуазия
– и в этом пункте он согласен с К. Марксом – но буржуазия одной
единственной цивилизации, а именно: западноевропейской. Шпенглер
полагал, что после гибели восьмой, т.е. западной цивилизации на смену ей
придет девятая: «русско-сибирская» цивилизация.
В трактате «Человек и техника» акценты несколько смещаются. Во-
первых, он отходит от жесткой концепции цикличности и пытается
проследить историю не только «фаустовской» техники, но техники вообще,
«как тактики всей жизни», т.е. ее истоки в докультурном состоянии
человечества и линию технического прогресса вплоть до современности. Во-
вторых, более четко, чем в «Закате  Европы» проводится мысль о том, что
техника, прежде всего, есть средство борьбы с природой, которое
«фаустовский» человек использует, чтобы утвердить свою волю к власти, к
могуществу, к господству над природой. В-третьих, здесь он не отходит от
тезиса, проводимого в «Закате Европы», что европейская техника внутренне
чужда другим расам: русскому, японцу, китайцу, индусу, арабу. Но
Шпенглер констатирует тенденцию к усвоению другими расами и народами
технических достижений Запада, с тем, чтобы использовать их против
европейского мира, в результате чего европейская культура может стать
жертвой других рас. Восприимчивость к технике не исключает её чуждости
этим культурам. В-четвертых, и это главное, в отличии от «Заката Европы» в
трактате «Человек и техника» Шпенглер не просто предрекает неминуемый
конец европейской цивилизации, как завершения «фаустовской» культуры,
но указывает на непосредственную причину ее гибели. Ею станет
безудержное и неконтролируемое развитие техники: «Творение восстает
против своего творца… Властелин мира становится рабом машины. Она
вовлекает его, нас и всех без исключения, знаем ли мы это, и хотим или нет, в
свой бег. В этой бешенной упряжке свергнутый победитель будет загнан
насмерть».
Когда это произойдет? Не трудно вычислить, исходя из
шпенглеровского предположения о существовании изолированных и
замкнутых на себя культурах-монадах, приблизительно, в 1000 или в 1200
лет. Отсчет западноевропейской культуры начинается с 1000 года. Стало
быть, 2200 год может стать ее концом. Но вот какой нюанс: вместе с
«фаустовской» цивилизацией, по его мнению, погибнет и сама
«фаустовская» техника. Шпенглер рисует во истину апокалипсическую
картину. Железные дороги и пароходы, так же как когда-то римские дороги и
китайская стена; гигантские города с их небоскребами, так же как дворцы
старого Мемфиса и Вавилона, однажды будут разрушены и забыты.
«История этой техники быстро приближается к неизбежному концу. Она
будет исчерпана, как и все великие формы любой культуры».
Значит ли это, что вместе с «фаустовской» культурой и порожденною
ею техникой погибнет все человечество? Нет, конечно. Шпенглера сразу же
после выхода «Заката Европы» обвинили в пессимизме, на что он, возражая,
ответил в 1921 году брошюрой «Пессимизм?». Он пессимист лишь в оценке
судьбы западноевропейской культуры. В концепции Шпенглера культуры
временны, но человечество вечно.
Таким образом, понятие прогресса и регресса Шпенглер относит
только к изолированным культурам, а никак к человечеству в целом.
Во втором томе «Заката Европы» О. Шпенглер фиксирует
противоречивый характер развития техники. Какое-то удовлетворение от
функционирования техники получают только вожди технического
творчества, ибо они заняты умственным, организаторским и творчески
изобретательским трудом. Другое дело – исполнители, то есть большинство,
занятое однообразным, монотонным трудом, не получающее никакой
радости от работы на самых совершенных машинах.
Я считаю, что массовая техническая организация уничтожает всякую
индивидуальность, всякое своеобразие и оригинальность; все становится
анонимным и лишенным образа. 
В заключении можно сказать, что философия техники О. Шпенглера
была действительным прозрением для его времени. Но тогда она не была по
достоинству оценена. Однако, последующее расширение техносферы и
достижения философии техники ХХ столетия выявили дальнодействие идей
немецкого мыслителя.