Деникин А.И., о нем

Ярослав Бутаков, Люберцы

Ахиллесовой пятой Белой идеи был не яркий, жертвенный русский патриотизм, ей присущий. И не рыцарская преданность союзническим обязательствам. И, тем более, не стремление объединить под общим внепартийным знаменем возможно больше национальных сил, что было возможно только без преждевременных споров по вопросу о будущей форме правления...

Рыцарь "Единой и неделимой"

(К перезахоронению праха А.И. Деникина)

«Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте,… генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твёрдого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда… он независимо, смело и твёрдо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства» [i] .

Так писал о нём генерал П.Н. Врангель, соратник и, одновременно, соперник, приложивший немало усилий к тому, чтобы заменить Деникина на посту Главнокомандующего Вооружённых сил на юге России, резко отзывавшийся о политике Деникина как во время их борьбы за власть, так и после, в эмиграции.

«Впечатление, которое я получил от первого свидания с генералом Деникиным…, было впечатление неотразимого обаяния… Ничего величественного. Ничего демонического… Прямо пленительна застенчивая суровость его неловких, как будто связанных, манер, и прямой, упрямый взгляд, разрешающийся добродушной улыбкой и заразительным смешком. Говорят, что по первому впечатлению можно судить о призвании человека. В генерале Деникине я увидел не Наполеона, не героя, не вождя, но просто честного, стойкого и доблестного человека, одного из тех “добрых” русских людей, которые, если верить Ключевскому, вывели Россию из Смутного времени» [ii].

Это впечатление К.Н. Соколова, будущего «министра пропаганды» в Особом совещании – правительстве Деникина.

Вместе с адмиралом А.В. Колчаком генерал Деникин стал главным олицетворением, знаковой персонификацией Белого дела. Другие локальные вожди Белого движения масштабом всё-таки уступают этим двум фигурам, имевшим подлинно общенациональное значение не только как символы, но и как реальные политические альтернативы, в качестве лидеров страны, вождям большевизма. Альтернативы, обладавшие шансами воплотиться в историческую действительность.

Часто повторяют, что история не терпит сослагательного наклонения. Но в отношении тех моментов истории, которые кажутся ключевыми, узловыми, рассмотрение альтернативных сценариев неосуществившегося прошлого (и, соответственно, настоящего) напрашивается само собой. И в этом нет ничего «антиисторического». Как писал В.О. Ключевский, «явления человеческого общежития регулируются законом достаточного основания, допускающим ход дел и так, и этак, и по-третьему, то есть случайно» [iii] .

Революция 1917 года и Гражданская война принадлежат к числу таких узловых моментов русской истории. В них на первый план выступают личности. Кажется, что всё произошедшее в подобные периоды времени полностью детерминировано верными или неверными шагами немногих человеческих единиц, кого судьба возвела в лидеры политических режимов. Возможно, что это иллюзия. Возможно, нет. Старый спор о роли личности в истории никогда не получит однозначного решения. Но, так или иначе, потомки всегда спрашивают не с безликих масс, а с отдельных личностей, которые стояли на гребне политической волны и, как представляется по прошествии многих десятилетий, имели возможность оседлать её и направить в нужное русло.

В антибольшевистском лагере Деникина критиковали за многое, считая его чуть ли не главным виновником поражения Белого дела. Ему ставили в вину стратегические просчёты: северокавказское операционное направление в тот момент, когда обстановка требовала соединения усилий с донским атаманом Красновым, отсутствие согласованных операций с Колчаком, поход на Москву. При этом невольно или нарочно забывали, что совместным действиям с Красновым мешала явная приверженность последнего идее политической самостоятельности Дона (что бы он впоследствии ни утверждал), тогда как для Деникина единство России было превыше всего. Да и политика Германии, покровительствовавшей Краснову, делала объединение с Доном в тот момент невозможным. Забывали, что сам Колчак долго игнорировал операционное направление на Царицын, придерживаясь плана соединения с белогвардейскими силами на севере России. Забывали, что самый яростный критик (задним числом) плана похода на Москву – генерал Врангель – в тот момент, когда решался вопрос о выборе стратегии, сам предложил ту же идею.

Деникина обвиняли и в политических просчётах. Об этом мы скажем чуть ниже. А пока зададимся вопросом: смог бы кто-нибудь лучше Деникина справиться с тем тяжким грузом, который на него взвалился? Никто из других вождей Белого движения не добился большего, чем Деникин. И почти все проводили ту же самую политику, отличавшуюся только в частностях. Но ни Колчак, ни Врангель, ни Юденич не преуспели в ней. А ведь это были лучшие люди Белого движения, антибольшевистская Россия молилась на них. Несколько другую политику проводил Краснов. Была ли она лучше? Результаты, по-видимому, говорят сами за себя. Того же Краснова Деникину пришлось спасать от полного разгрома.

Но представим, что Деникин смог быть немного удачливее или расчётливее, и что Добровольческая армия в конце 1919 года взяла бы Москву. Снискал бы тогда Деникин больше признательности от современников? Стало бы взятие Москвы победой Белого дела? Состояние тыла белых армий в ходе гражданской войны говорит само за себя. Скорого умиротворения страны не получилось бы. Где-нибудь в Сибири возникли бы «освобождённые советские районы», промышленные районы сотрясались бы от забастовок, многие национальные окраины пришлось бы присоединять силой или признавать их независимость. В обстановке политического и экономического хаоса, который неизбежно продолжался бы в России ещё много лет после свержения власти большевиков в центре страны, вряд ли оказалось бы возможным успешное восстановление хозяйства. Сомнительно, чтобы к началу 40-х годов Россия превратилась бы в мощную индустриальную державу. Правомерно сомневаться в том, что белогвардейцы несли с собой только мир и процветание. И во всех бедах, опять-таки, винили бы, в первую очередь, вождя белых армий.

Белая идея, в тех исторических условиях, при всех её достоинствах (а может быть, отчасти, именно из-за них), была неосуществимой утопией. И крест Деникина состоял в том, что он нёс на себе не только тяжесть этой безнадёжной борьбы, но и высшую ответственность за её удачу или неудачу. И только восхищение может вызвать тот факт, что Деникин никогда не изменил высшим принципам и целям этой борьбы.

В своей политике, как вождь Белого дела, генерал Деникин последовательно проводил три руководящие идеи:

1. Единая и неделимая Россия.

2. Верность союзу с Антантой.

3. Непредрешение будущего политического строя России.

Это были сущностные принципы Белого движения. Без них оно бы не существовало. Поэтому как-то нелогично считать, что корень неудачи Белого дела заключался именно в них.

Стремление к восстановлению державного единства России не один раз сталкивало белые армии с сепаратистами – украинскими, грузинскими, чеченскими… Сталкивало не только за столом переговоров, но и на полях сражений. Некоторые историки видят в непреклонном упорстве, с которым Деникин отстаивал принцип «единой и неделимой России», один лишь фактор умножения врагов Белого дела. Но это мнение, опирающееся на политически ангажированное суждение П.Н. Милюкова в его труде «Россия на переломе», слабо аргументировано. В период похода на Москву осенью 1919 года из 25 дивизий деникинских армий для поддержания порядка в тылу находилось около трети этих сил. Однако непосредственно борьбой с сепаратистами – петлюровцами, чеченскими бандами и грузинской «армией» – было занято всего 4 % сил [iv]. Цифра слишком незначительная, чтобы придавать ей серьёзное значение.

Надо думать, что более терпимое отношение белогвардейского руководства к сепаратизму национальных окраин лишь подорвало бы моральное единство Белого движения, консолидировавшегося вокруг главного лозунга: «единая и неделимая Россия». Да и допустимо ли предполагать, что народы, стремившиеся к отделению от России, пошли бы вместе с войском Деникина отвоёвывать Москву в благодарность за дарованную им независимость?! Нелепо. Поэтому нет никаких оснований утверждать, что Деникин в данном вопросе действовал неправильно или нерасчётливо.

В 1918 году, когда австро-германские армии оккупировали значительную часть бывшей Российской империи, многим в антибольшевистском лагере казалось, что сокрушение большевизма возможно только в сотрудничестве с немцами. Ставку на союз с Германией сделал, например, донской атаман Краснов. Но последующие события показали, что Деникин и другие сторонники сохранения ориентации на Антанту оказались более дальновидными. И западные державы, несмотря на все извивы своей политики, всё-таки почти два года худо-бедно, но вооружали, одевали и кормили белые армии. И, опять же, несмотря на все колебания Антанты, моральное значение сохранения союза с ней было велико для боровшейся Белой армии и сочувствовавшей ей части населения. Приходится признать, что и здесь Деникин оказался более прав, чем его оппоненты.

Ахиллесовой пятой Белой идеи был не яркий, жертвенный русский патриотизм, ей присущий. И не рыцарская преданность союзническим обязательствам. И, тем более, не стремление объединить под общим внепартийным знаменем возможно больше национальных сил, что было возможно только без преждевременных споров по вопросу о будущей форме правления. Нет, Белое движение было ослаблено и подорвано только той объективной буржуазностью, которую оно в себе несло. Именно и только поэтому Белое дело исторически проиграло делу большевиков.

Как писал в эмиграции Н.Н. Алексеев, «полной неспособностью найти нравственное оправдание капитализму отличается всё наше белое движение… Никто из белых нравственно капитализма защитить не мог, а между тем боролся за капитализм» [v] .

Но давно пришло время отделить то объективно патриотичное, что содержалось в идее Белой борьбы, от навеянного классовым своекорыстием. Сейчас некоторые хотели бы именем Деникина освятить недавнее разграбление национального достояния, доказывая, что капитализм и частная собственность – это, якобы, и есть главное, за что боролось Белое движение, а всё остальное было пустыми лозунгами. Нет! Увидев нынешнюю Россию – обрезанную земельно, оскудевшую хозяйственно, приниженную в международных делах, с торжествующими олигархами – Деникин отказался бы признать в такой удручающей картине «победу Белого дела». Не за такую «единую и неделимую Россию» воевали он и герои Добровольческой армии! Будем верить, что общественный интерес к фигуре Деникина, вызванный нынешним мероприятием, позволить многим это осознать.

А пока — мир праху рыцаря великой, единой и неделимой России!

Список литературы

[i] П.Н. Врангель. Воспоминания. Ч. 1. М.: Терра, 1992. С. 114-115.

[ii] Белое дело: Кубань и Добровольческая армия. М.: Голос, 1992. С. 39-40.

[iii] В.О. Ключевский. Сочинения. Т. IX. С. 325.

[iv] В.Ж. Цветков. Белые армии юга России, 1917-20. М.: Посев, 2000. С. 61-81.

[v] Н.Н. Алексеев. Русский народ и государство. М.: Аграф, 2000. С. 308.