Джентльмен из Нежина или кто был первым англоманом в России?

Джентльмен из Нежина или кто был первым англоманом в России?

Л.Б. Хорошилова

Тема англомании в нашей художественной литературе занимает гораздо менее значительное место, чем галломания. Заметим, что, в противоположность англомании, термин «галломания» нередко употреблялся в ироническом смысле уже начиная с Фонвизина... А ведь французское влияние простиралось на многие сферы российского общества. При этом само слово «англомания» звучит для нас как нечто серьёзное и достойное: воображение сразу рисует образ джентльмена до мозга костей, нечто среднее между Шерлоком Холмсом и Павлом Петровичем Кирсановым из Отцов и детей...

И начинает череду этих «джентльменов» на российской исторической сцене ни кто иной, как Семён Ефимович Десницкий, ординарный профессор римского права и российского законоведения, обоих прав доктор, коллежский асессор и член Российской Академии. Меж тем, имя это мало известно широкой публике. Сведений о нём сохранилось немного, да и немудрено: в XVIII столетии русская наука делала свои первые шаги, имена мирового значения появятся позже. Кроме того, имя рано умершего Десницкого на протяжении всего советского периода находилось в тени других университетских преподавателей: Антона Барсова, Николая Поповского, Ивана Третьякова, Дмитрия Аничкова. Имена первых были освящены тем, что они учились у великого Ломоносова, а вторых советская историография превратила в предшественников марксизма.

Мы знаем, что Семён Десницкий был украинцем, а родился он в семье нежинского мещанина. Впрочем, когда в точности это произошло, неизвестно. Не сохранилось и его портрета. Десницкому предстояло стать профессором первого российского университета, а получить широкое и глубокое образование, достойное университетского профессора, было в то время очень непросто. Новая российская школа ещё не сложилась, и Десницкому, как и многим его товарищам, предстоял трудный путь. Он получал воспитание в Троице-Сергиевой Лавре, но впоследствии свернул с духовной стези. Семён перешёл в разночинское отделение университетской гимназии, закончив которое, получил, вместе со шпагой, звание студента Московского университета. Пройдя курс наук в университете, он продолжил учёбу. Одаренность Десницкого была очевидна, и его вместе с Иваном Третьяковым отправили в Академию наук в Санкт-Петербург, а затем, в 1761 году, в Англию, в наиболее авторитетный по тем временам университет города Глазго. Здесь преподавали такие европейские светила, как Адам Смит и Джозеф Блэк. Здесь для Десницкого, слушавшего лекции по математике, химии, истории и другим дисциплинам, основной специальностью становиться юриспруденция.

Поначалу российские школяры не знали английского, но прекрасное знание латыни, этого международного в то время языка науки, позволило им посещать лекции. Наши студенты попали в компанию очень пёструю: здесь училась молодежь разных сословий и из разных стран. Особенно сошлись они с ирландцами и шотландцами, которые, как правило, поступали в университет довольно поздно, предварительно накопив на обучение деньги, и были стеснены в средствах. Это сближало их со студентами из России, ведь университетская канцелярия постоянно задерживала выплату денег, и тогда приходилось обращаться к ростовщикам, дававшим деньги под большие проценты...

Университетское начальство критиковало подбор предметов, которые наметили себе юноши (и которые оплачивались из казённых средств) — тогда в Москве ещё не вполне представляли себе, насколько широкой должна быть программа обучения в университете.

Меж тем, учение шло успешно. Уже в 1765 году Десницкий стал магистром свободных наук, а спустя два года удостоен степени доктора прав. Мало того, Семён Ефимович Десницкий стал почётным гражданином города Глазго... Английская жизнь произвела на молодого человека глубочайшее впечатление. Можно сказать, что и сформировался-то он в Великобритании, и на всю жизнь сохранив глубокую любовь и уважение к этой стране её установлениям, обычаям, языку, к её учреждениям. Впоследствии он с большим почтением говорил о выработанных здесь здоровых началах политической и общественной жизни, о высоком культурном уровне жителей, об их трудовой предприимчивости, о неколебимых правах личности, частной жизни, святости и нерушимости закона.

Изучая английские законы, впитывая дух права, которым была проникнута английская жизнь, сознание любого англичанина, Десницкий лелеял мечты о приложении знаний в своей стране. Он выбрал непростую стезю.

...А потом Семён Десницкий и Иван Третьяков вернулись в Россию. Возвращение не было простым: молодым докторам пришлось утверждать себя на родине, отстаивать своё право преподавать. В 1768 году Семён Ефимович становится экстраординарным профессором и впервые приступает к чтению римского права на русском языке. Спустя пятнадцать лет он первым начал систематически преподавать российское законоведение. До него и науки-то такой практически не было. Приходилось собирать воедино разрозненные и рассыпанные повсюду материалы для создания общего, научного представления о российских законах. Не случайно в те времена молодые люди предпочитали обучаться юриспруденции практически, у канцеляристов и повытчиков.

При вступлении в должность профессора, Десницкий, по традиции, произнёс речь — «О прямом и ближайшем способе к научению Русской Юриспруденции», где были изложены продуманные им основы для преподавания этой науки. Успехи молодого профессора произвели большое впечатление на власть предержащих, и Десницкий получил заказ от самой государыни Екатерины, известной своим интересом ко всему английскому, написать «Представление об учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи». Он завершил эту рукопись в 1768 году и посвятил свой труд императрице. Заметим, что сама Екатерина, составляя знаменитый «Наказ Уложенной комиссии», включила в него многое из этой книги.

Десницкий никогда не забывал о родине Habeas corpus*. По собственному желанию (по страстной любви к месту образования, как написано в «Биографическом словаре профессоров Московского университета»), он преподавал английский язык в университетской гимназии и составил для своих учеников учебник английской грамматики. Позже им был переведён и издан в университетской типографии трёхтомник «Истолкования английских законов» Блэкстона с собственными оригинальными примечаниями и другие работы. Скорее всего, именно Десницкий и был тем неизвестным англоманом, который принёс в Вольное российское собрание при университете перевод знаменитого монолога Гамлета.

Англомания вошла в моду и в общественное сознание как серьёзное течение много позже, спустя десятки лет. Да и коснулась она, скорее, высших слоёв русского общества, которые были покорены английскими парками с их естественным очарованием, респектабельным и осмысленным английским бытом, устойчивой и достойной общественной и частной жизнью, британскими художниками, гравёрами, садовниками... Но в 60 — 70-е годы XVIII в. даже среди знати англоманов можно было сосчитать по пальцам.

Семён Ефимович Десницкий как человек глубоко чувствующий впитывал все краски открывавшегося ему мира английской жизни. Но как учёный, как разночинец, он воспринимал прежде всего то, что задевало непосредственно — это независимость британца, чувство достоинства, присущее английскому гражданину. То было не эстетское любование картинами чужой (причем идеализированной) жизни. То было ощущение духовного родства, уверенность, что так и должен жить человек.

Десницкий прожил недолгую жизнь. Неполных двадцать лет он преподавал в Московском университете, читая в своих лекциях юношам русскую юриспруденцию науку, которой ещё не было...

В наши дни множество молодых людей, как в XVIII веке наш герой, едут за границу учиться. Кто-то из них, пожалуй, не вернётся домой, с высокомерием вспоминая о своей Родине. Но другие, как и Десницкий, приедут назад и будут здесь плодотворно использовать приобретённое за её пределами.

* Habeas сorpus — Название закона о свободе личности, принятого английским парламентом в 1679 г. (по первым словам текста). По этому закону никто без решения суда не мог подвергнуть кого-либо задержанию или аресту. Каждый гражданин в этом случае мог требовать, чтобы ему в течение суток было предъявлено судебное обвинение, а при отсутствии такового требовать освобождения из-под ареста. Юридической формой такого требования был обращённый судом к задержавшей гражданина инстанции письменный приказ «предъявить личность» (habeas corpus ad subiciendum) задержанного для судебного разбирательства.