Сатирическое изображение Москвы и москвичей в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"

Сатирическое изображение Москвы и москвичей в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита".

На окраине Москвы, вдали от шумных улиц и площадей, расположился старинный двухэтажный дом с решётками на окнах. На небольшой заасфальтированной площадке прямо перед домом с раннего утра выстраивалась очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста. Если же погода благоволила, то желающих примкнуть к толпе было ещё больше. Одни записывались, чтобы улучшить собственное благосостояние, другие желали завести новые знакомства и тоже вставали в очередь, третьи присоединялись из любопыт-ства. Этот пчелиный рой копошился, непрерывно передвигался, но безуспешно. На дубовой двери висела табличка с изображением покосившегося дома: "Квартирный вопрос. Приём с 11 до 12", - и, что немаловажно, - огромный железный замок.

Те счастливчики, кому удавалось-таки попасть на приём за отведённые шестьдесят минут, через несколько лет становились обладателями бесплатной квартиры в каменном доме. Ежедневно в городе пять человек обретали свой новый кров, и ради этого можно было стоять в очереди сутки напролёт. Каждого среднестатистического москвича терзала чёрная зависть: почему небо наградило их, а не меня? Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории, но всё же надо войти и в положение очередника. За дубовой дверью находилась крохотная, но в изысканном стиле отделанная приёмная, с телефоном и узорным ковриком для ног. За столом в течение всего рабочего часа сидели два полнощёких, румяногубых и гладко выбритых гражданина лет шестидесяти. В их поведении было сразу несколько странностей: они не переставали что-то бормотать, время от времени громко хихикали, вызывая у посетителей небезосновательные опасения за их душевное состояние.

Истинная натура москвичей проявляется лишь тогда, когда эти граждане материалистического государства оказываются вовлечены в нечто, отличное от ежедневной чертовщины их жизни. В романе Булгакова "Мастер и Маргарита" московское народонаселение подвергается влиянию так называемой "чёрной магии". Разумеется, проделки Воланда и его свиты оборачиваются массой неприятностей для московских обывателей. Но приводят ли они хотя бы к одной подлинной катастрофе? В советском мире двадцатых-тридцатых годов чёрная магия оказывается менее примечательной, чем реальный быт, с его ночными исчезновениями и другими видами узаконенного насилия. Но о российском тиране в московских главах нет ни слова. Читателю самому предоставляется возможность догадаться, по чьей воле производятся аресты, из квартир исчезают люди, а "тихие, прилично одетые" граждане "с внимательными и в то же время неуловимыми глазами" стараются запомнить как можно больше и доставить информацию по нужному адресу.

Доносчики сидят повсюду, даже в Доме Грибоедова, за резною чугунною решёткой. Этим домом владел Массолит, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах. "Приблизительно сорокалетний, маленького роста, темноволос, упитан, лыс". Лишь "сверхъестественных размеров очки в чёрной роговой оправе" выдавали в нём человека незаурядного ума, начитанного, каким и подобает быть редактору "толстого художественного журнала". Берлиоз был в высшей степени недоверчив, любил продемонстрировать собственную значимость (принимал от четырёх до пяти), подобно Иисусу Христу на тайной вечере, председательствовал на заседании двенадцати литераторов - словом, являл собою типичного руководящего москвича. Какие замечательные привилегии членам Массолита давал литературный талант! Вернее, его мирское воплощение - "членский массолитский билет, коричневый, пахнущий дорогой кожей, с золотой широкой каймой". Подобно тому, как во всех других областях искусства люди делятся на талантливых и заурядных, московские литераторы делились на счастливых обладателей коричневой корочки и мечтающих стать таковыми. Члены Массолита "заслуженно" удостаивались вкусной и здоровой пище по удачной цене, творческих отпусков "от двух недель до одного года", а наиболее талантливые получали дачи за городом, на свежем воздухе. Литераторы серьёзно страдали от духоты. "Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна". Они были духовно мертвы, писали не по велению души, а по заказу редакторов.

Столичная жизнь скучна и монотонна, ничего сверхъестественного в Москве никогда не происходит, оттого с таким удивлением и восторгом воспринимаются москвичами проделки Воланда и его свиты. Воланд выступает в романе в первую очередь как судья. Он является в Москву выяснить, изменилось ли человечество. И для этого проводит жителей города через всевозможные испытания, которых те обыкновенно не выдержива-ют. Воланд не получает особого удовлетворения, лишний раз убеждаясь в корыстолюбии и низости людей, хотя ничего другого от них и не ожидает. При редких же встречах с теми, кто ещё не утратил способности к состраданию, он иронически удивляется и, что характерно, выполняет их просьбы. Он играет роль провокатора, расставляет ловушки, но всегда даёт людям шанс выбрать между добром и злом, использовать свою свободную волю. Поэтому-то он и не оставляет впечатления существа, стремящегося творить зло, а добро совершающего лишь невольно. У москвичей всегда есть возможность обойти это зло стороной. Так, у Берлиоза было предчувствие немедленно бежать с прудов, икота, предшествовавшая появлению "иностранца", была предупреждением председателю Массолита. И, наконец, даже предсказание смерти не подействовало на этого самонадеян-ного безбожника. Ведь если "отрежут голову", то непременно враги или интервенты, но никак не комсомолка.

Все москвичи выглядят на одно лицо, ничем друг от друга не отличаются. Словом, граждане, винтики общества. Любой человек необычной наружности, в дорогом костюме, немного странный, воспринимается ими как иностранец, "заграничный чудак". А знают ли о нём в бюро иностранцев? Необходимо принять меры!

Московское народонаселение ни во что не хочет верить без доказательств, ни в Бога, ни в дьявола, Иван Бездомный доказывает дьяволу, что его нет. Да и проделки Воланда интересуют москвичей гораздо меньше, нежели их разоблачение. Присутствовавшую на сеансе чёрной магии публику объединяла страстная любовь к деньгам, чрезмерное любопытство, атеизм, недоверчивость и страсть к разоблачениям. Да, граждане сильно изменились… внешне. А внутренне они люди как люди. "Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди". Возможность лёгкой наживы опьяняет, деньги разжигают злобу, выявляют и без того накопившуюся в большом количестве в умах граждан глупость. И голову болтуну Бенгальскому Фагот отрывает не по собственной инициативе. Это безобразное предложение поступило с галёрки. Даже когда оторванная голова звала доктора, никто не пришёл к ней на помощь. Публика не привыкла видеть такое количество крови и посему просила Фагота простить несчастного конферансье, надеть обратно его глупую голову. Наряду с корыстолюбивыми и жестокими москвичами, в зале имелся один заботливый муж. Во время бесплатной раздачи дамской одежды, выйдя на сцену, он попросил передать что-нибудь его больной супруге. В качестве доказательства того, что он действительно женат, гражданин готов был предъявить паспорт. Заявление было встречено хохотом. Зрителям трудно было понять этого заботливого мужа, ведь сами они таковыми не были. Типичный представитель зала - женщина, вышедшая на сцену, чтобы забрать бесплатные туфли. Ей бы поскорее удалиться с товаром, но она ещё спрашивает: "А они не будут жать?"

Москвичи к тому же ещё и большие вруны. Они обманывают друг друга и самих себя. Аннушка, виновная в убийстве Берлиоза по неосторожности, начала врать, когда в её руки случайно попала золотая подкова: "Так это ваша подковочка? А я смотрю, лежит в салфеточке… Я нарочно прибрала, чтобы кто не поднял, а то потом поминай как звали". Жадность и лицемерие управляют такими людьми.

Не прочь обмануть, пусть даже самого себя, был Римский. Он снял трубку телефонного аппарата, совершив над собою форменное насилие, но с радостью обнаружил, что телефон его мёртв: отвалилась необходимость звонить.

Дела сомнительного содержания творились в квартире № 50 в доме № 302-бис, где до своего появления на Патриарших прудах жил гражданин Берлиоз. В помещении, равно как и в душах его обитателей, царил беспорядок, к тому же периодически из квартиры исчезали люди. Прямо колдовство какое-то! А колдовству, как известно, стоит только начаться, так уж его ничем не остановишь.

Воланд не случайно выбрал квартиру, где сожительствовали искусство и разврат, олицетворяемые Берлиозом и Лиходеевым. Булгаков направляет жало своего сатириче-ского дара не только на Дом Грибоедова, но и на квартиру № 50, которая "давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией". После исчезновения Стёпы Лиходеева квартира стала приютом для нечистой силы. Каких гостей у Воланда только не было: и лица официальные, и мертвецы, и милиция, и даже Мастер, в "совершенно засаленной чёрной шапочке с вышитой на ней жёлтым шёлком буквой "М"". Каковы же бывшие обитатели и гости сей злополучной квартиры? Их патриотизм, проявившийся в безудержной любви к советским деньгам, и лицемерие не имеют границ. Лишь Маргарита оказалась способной на сострадание, за что Воланд её и наградил.

Московское народонаселение, "спелёнутое, безглазое и безгласное", духовно мёртвое, оказалось неспособным противостоять искушениям дьявола.

Большинство людей, попавших в ловушки Воланда, завершили свою карьеру, а вместе с ней и жизнь, в клинике Стравинского, а город "ушёл в землю и оставил по себе только туман", подобно своим без вести исчезающим обитателям, пропал, стал призраком.