О возникновении новгородского посадничества

Александр Журавель

К сожалению для историков, представления средневековых людей о важном существенно отличались от современных. Поэтому летописцы исправно заносили в свои труды сведения о постройке церквей, о стихийных бедствиях и небесных знамениях, но умалчивали о вещах, на наш нынешний взгляд, куда более серьезных. В итоге о многих поворотных моментах в истории нам практически ничего не известно, и потому приходится реконструировать их на основании косвенных данных, очень приблизительно и очень общо.

Одним из таких сюжетов является история возникновения посадничества в Новгороде. В письменных источниках о появлении его прямых сведений нет, однако на основании данных сфрагистики, как это показал В.Л. Янин, можно говорить о возникновении этого социального института в конце XI в.: именно к этому времени относится самая ранняя посадничья печать, принадлежащая Евстафию-Завиду. В.Л. Янин предложил такое объяснение: в связи с тем, что в 1088 г. в Новгороде на княжение сел 12-летний Мстислав, внук киевского князя Всеволода Ярославича, в помощь этому юному князю и был поставлен посадник из числа новгородцев, который сохранил свои полномочия и в период, когда Мстислав повзрослел [27, 54-62].

Никакой альтернативы такой трактовке предложено не было, хотя с точки зрения формальной позиция В.Л. Янина кажется уязвимой: какие причины могли вызвать появление посадника из числа новгородцев, если сам присланный из Киева князь Мстислав, как и все его князья-предшественники, был именно посадником, о чем свидетельствуют многие источники и на что обращает внимание сам В.Л. Янин[1]? Разве может малолетство князя считаться достаточным основанием для появления, так сказать, со-посадника, если Мстислава наверняка сопровождали опытные бояре, посланные его отцом, Владимиром Мономахом, как раз с целью управлять в первое время Новгородской землей и обучать этому юного князя? Такое основание может появиться только в том мало вероятном случае, когда одновременно и сам князь, и сопровождающие его бояре окажутся в силу каких-то обстоятельств не дееспособными, но при этом не отстраненными от власти в результате переворота. Вообразить такую чрезвычайную ситуацию очень трудно.

Тем не менее введенный недавно в научный оборот источник описывает именно такую ситуацию и подтверждает в главных чертах правоту В.Л. Янина. Речь идет об опубликованной А.В. Назаренко проповеди, написанной в 20-е гг. XII в. по заказу кельнского монастыря св. Пантелеймона, которая гласит:

"Арольд, король народа Руси, который жив и сейчас..., подвергся нападению медведя, распоровшего ему чрево так, что внутренности вывалились на землю, и он лежал почти бездыханным, и не было надежды, что он выживет. Находясь в болотистом лесу..., он подвергся... нападению медведя и был изувечен свирепым зверем, так как у него не оказалось под рукой оружия и рядом не было никого, кто мог бы прийти к нему на помощь. Прибежавший на его крик, хотя и убил зверя, но помочь королю не смог, ибо было уже слишком поздно. С рыданиями на руках донесли его до ложа, и все ждали, что он испустит дух. Удалив всех, чтобы дать ему покой, одна мать осталась сидеть у постели, помутившись разумом, потому что, понятно, не могла сохранить трезвость мысли при виде таких ран своего сына".

Через несколько дней королю является образ святого Пантелеймона, который обещает ему исцеление и приводит его в чувство. "Обрадованная мать дает обет совершить паломничество в Иерусалим, и в тот же день пришел некий юноша, совершенно схожий с тем, которого король увидел в своем видении, и предложил лечение: применив его, он вернул мертвому, вернее, безнадежно больному - жизнь, а мать с радостью исполнила обет благочестивого паломничества" [8, 65-66].

Как совершенно справедливо заключил А.В. Назаренко, речь идет здесь о Мстиславе Владимировиче и его матери Гиде Харальдовне, причем события эти происходят в Новгороде [8, 66-67]. Княжил же Мстислав там очень долго - с примерно 1088 г. до марта 1117 г., с двухлетним перерывом, который исследователями датируется либо 1093-1095 [6, 66-67], либо 1094-1096 гг. [27, 50-51].

По мнению А.В. Назаренко, данное происшествие случилось между весной 1097 и 1099 гг. Основания этому следующие. Мстислав, женившийся в 1095 г. на шведке Христине, второго своего сына Изяслава крестил под именем "Пантелеймон", что является недвусмысленным указанием на то, что чудесное исцеление князя к тому времени уже произошло. Поскольку старший сын Всеволод получил крестильное имя "Гавриил", А.В. Назаренко полагает, что происшествие случилось в промежуток между рождениями Всеволода и Изяслава.

При этом А.В. Назаренко сомневается в достоверности всех татищевских датировок (женитьбы в 1095 г., рождения Изяслава "ок. 1096"), а заодно отвергает и факт рождения Юрия Долгорукого в 1090 г.: поскольку Юрий родился от второго брака Владимира Мономаха, то и исцеление Мстислава, и смерть его матери Гиды должны были произойти еще раньше. Однако иметь сыновей и назвать одного из них Пантелеймоном Мстислав никак не мог раньше 1091/1092 гг., поскольку сам родился в 1076 г. В силу того, что "между 1091/1092 г... и появлением на свет Юрия должны были произойти следующие события: несчастный случай с Мстиславом, его выздоровление, паломничество Гиды в Иерусалим, ее смерть, новая женитьба Мономаха", его рождение не могло произойти ранее 1095 г. Здесь А.В. Назаренко ссылается на В.А. Кучкина, уже сделавшего аналогичный вывод на основании следующего свидетельства: в 1151 г. старик Вячеслав Владимирович, тоже сын Гиды, говорит претендующему на Киев Юрию: "се язъ тебе старhи есмь не маломъ, но многомъ: азъ оуже бородатъ, а ты ся еси родилъ". Учитывая, что в 1090 г. даже старший из Мономашичей был в отнюдь не "бородатом" возрасте (14 лет!), такой довод кажется неопровержимым. "Далее, зная дату рождения одного из сыновей Мономаха от второго брака - Андрея (1102 г.), и принимая в расчет, что и Юрий, и, видимо, Роман были старшими братьями Андрея от той же матери, получаем дату женитьбы Мономаха на "Гюргевой матери" - не ранее 1099/1100 г. Следовательно, Гида умерла никак не позднее 1099 г." Поскольку в промежуток 1092-1094 гг. (время до ухода Мстислава из Новгорода) вышеназванные события не укладываются, то их, по А.В. Назаренко, следует отнести к 1097-1099 гг., после возвращения Мстислава в Новгород и победы его над Олегом Святославичем [8, 68-70; 6, 68-69; 12, 430].

К сожалению, столь тщательное обоснование нельзя признать убедительным. Ложной является сама предпосылка А.В. Назаренко: из того, что первого своего сына Мстислав окрестил Гавриилом, а не Пантелеймоном, вовсе не следует, что "чудо св. Пантелеймона" не могло произойти до рождения Всеволода, т.е. еще в 1088-1094 гг., поскольку наречение и крещение младенцев по христианским обычаям должно происходить через 7 и 40 дней после рождения, а имя должно даваться не произвольно, а в соответствии с тем, что имеется в святцах [3, 365]. Летописные же свидетельства того времени (см. таблицу 1) позволяют заключить, что князья крестили своих детей именами тех святых, которые в святцах иногда предшествуют, но обычно следуют за днем рождения на сравнительно небольшое число дней.

Единственным исключением является крестильное имя Ростислава (Михаила) Рюриковича, родившегося на рассвете, в пятницу вербной недели 6681 г. [12, 567]: в марте-апреле, на которые всегда приходится вербная неделя, нет дней, посвященных Михаилу. Однако "неправильное поведение" Рюрика Ростиславича станет вполне понятным, если принять во внимание, что пятница вербной недели в 1174 г. приходится на 15 марта, а 14 марта 1167 г. умер его отец и дед новорожденного Ростислав (Михаил) Мстиславич [1, 178]! То есть именно столь редкое совпадение стало причиной того, что ребенка окрестили вопреки церковным правилам.

Поэтому крестильные имена Всеволода и Изяслава Мстиславичей свидетельствуют лишь о том, что первый родился в марте (около 26 числа), а второй - в середине июля (день Пантелеймона - 27 июля) или в тот же день, когда Мстислав пришел в сознание после ранения.

Не доказательными при ближайшем рассмотрении оказываются и попытки перенести рождение Юрия Долгорукого на самый конец XI в. 1) Ничем иным, как полемическим преувеличением, следует считать слова примерно 70-летнего Вячеслава Владимировича о своей "бородатости" в момент рождения Юрия: обиженный своим младшим братом Вячеслав этим хотел лишь напомнить Юрию о неосновательности его претензий на киевский стол. Видеть в этом прямое опровержение датировки В.Н. Татищева опрометчиво.

Таблица 1

2) Если второй брак Владимира Мономаха состоялся в 1099 г., то получается, что Юрий родился в 1100 г., а женился уже 12 января 1107 или 1108 г.[2], т.е. 7 или 8 неполных лет! Если даже внести возможные хронологические поправки в расчеты А.В. Назаренко (победу Мстислава над Олегом и вместе с ней ранение Мстислава отнести к 1096 г.), то и в этом случае возраст женатого Юрия удастся удлинить лишь на 1 год: 1 год займет ранение и выздоровление Мстислава, 2-й год - паломничество в Палестину; 3-й год - смерть Гиды и новая женитьба Мономаха; начало 4-го года - рождение Юрия. В 3 полных года эти события удается "уложить" лишь потому, что Гида, согласно синодику кельнского Пантелеймонова монастыря, умерла 10 марта [8, 68], а Юрий родился в апреле месяце. В действительности все могло длиться и дольше, поскольку совсем не очевидно, что Гида умерла сразу по своем возвращении из Палестины.

Имеющиеся же данные о женитьбе на Руси молодых князей не утешительны для А.В. Назаренко: последние из названных в таблице 2 наиболее молодые женихи стали таковыми благодаря заботам Всеволода Юрьевича, сначала выдавшего за Ростислава свою дочь - "осьми лет", а затем и сына - на, вероятно, столь же юной дочери Мстислава Романовича. Для первой половины XII в. такие браки не характерны.

Таблица 2

*Предположение А.В. Назаренко (Назаренко А.В. О династических связях сыновей Ярослава Мудрого. // Отечественная история. 1994. № 4-5).

3) Более внимательный разбор данных В.Н. Татищева о рождении Юрия Владимировича заставляет прийти к выводу об их достоверности. Свидетельств таких, взятых, видимо, из разных источников, два: во-первых, прямое сообщение под 6598/1090 г., во-вторых, сообщение под 6665 г., о том, что Юрий умер 15 мая, "пожив 66 лет" [20, 96; 21, 58].

Поскольку в древности был принят счет неполными годами, когда большее единицы, но меньшее 365-ти число дней обозначалось как целый "дополнительный" год[3], данную фразу - применительно к современной системе счета - следует понимать: "Юрий умер на 66-м году жизни". Поскольку Юрий праздновал свои именины на Юрьев день весенний (23 апреля) [11, 423], то это означает, что он всего прожил немногим более 65 лет, т.ч. годом его рождения в первоисточнике, на основании которого получено число "66", являлся 6600 г. (6665 - 65 = 6600). Такая датировка, на 2 года превышающая первую (6598), ясно показывает, что В.Н. Татищев здесь ничего сам не рассчитывал (иначе он исправил бы эту "ошибку"), а просто воспроизводил данные своих источников. Вместе с тем обе эти датировки (6598 и 6600) вовсе не противоречат друг другу, поскольку большая дата дается в календарном стиле, который следует переводить на современный счет, вычитая не 5508, а 5510 лет (6598 - 5508 = 1090; 6600 - 5510 =1090).

Данный календарный стиль, до сих пор не замеченный исследователями, широко использовался в русском летописании IX-XIII вв., т.ч. выявление подобного рода парных датировок является на самом деле важным средством уточнения или подтверждения хронологии [5].

4) Если верно свидетельство поздней Холмогорской летописи о том, что рождение Андрея Владимировича произошло не 6610, а 6609 г. [16, 40], то датировку Ипатьевской летописи следует считать ультрамартовской, а само рождение - относить к августу 1101 г. В таком случае придется сдвинуть на год назад все события, связанные с ранением Мстислава, а само ранение - отнести к 1095-1096 гг., т.е. ко времени, когда Мстислав женился, а затем вел военные действия в Суздальской земле. Сам А.В. Назаренко в своих расчетах такую возможность отвергает, полагая, что ранение должно было произойти лишь после его победы над Олегом Святославичем [8, 76 (прим. 58)].

Однако, во избежание недомолвок, необходимо вновь рассмотреть так и не решенный в литературе вопрос о времени повторного вокняжения Мстислава в Новгороде и его войны с черниговским князем. Ключевым здесь является вопрос о том, когда же состоялась решающая битва Мстислава и Олега под Суздалем. Вот ее хронология по Лаврентьевской летописи: "И наста Феодорова недhля поста, и приспh Феодорова субота, а Мстиславу сhдящю на обhдh, приде ему вhсть, яко Олегъ на Клязьмh... Къ Мстиславу же собрашася дружина в тъ день и в другыи... Мстислав же ста предъ градомъ, исполчивъ дружину, и не поступи ни Олегъ на Мстислава, ни Мстислав на Олга и стояста противу собh 4 дни... И приде Вячеславъ в четвергъ Феодоровы недhли [в Ипатьевской: по Феодоровои недhли - А.Ж.], в постъ. И в пятокъ приде Олегъ исполчивъся к городу..." - и состоялась битва: "се же бысть исходящу лhту 6604, индикта 4 на полы" [11, 238-239; 12, 229].

Сначала справка: в 1096 г. четверг Федоровой недели приходится на 28 февраля, пятница Федоровой недели - на 29 февраля, а Соборная неделя - на 2 марта; в 1097 г. названные дни - соответственно относятся к 19, 20 и 22 февраля, а кроме того укажем, что на второй неделе поста пятница (предполагаемый день битвы) была 27 февраля.

Главным "календарным" доводом в пользу 1097 г. оказывается как раз упоминаемая в самом начале летописного рассказа Федорова суббота, которую в согласии с принятым ныне обычаем относят к концу Федоровой недели поста. Коль скоро решающие события происходили после нее, то они должны быть отнесены именно ко 2 неделе поста, которая, как принято думать, приходилась на начало нового года, а не на конец предыдущего, как сказано в летописи. Этот довод заставлял исследователей пренебрегать "мелкими" неувязками вроде указания на "четверг (по) Федоровой недели, в пост" и не задаваться вопросами: почему четверг этот определен относительно Федоровой недели, а не Сбора, что более естественно для 2 недели поста? зачем рассказчику понадобилось уточнять, что четверг относится к посту, если уже миновала середина второй его недели? Историкам не оставалось ничего другого, как не вникать в буквальный смысл фразы "И наста Феодорова недhля поста, и приспh Феодорова субота, а Мстиславу сhдящю на обhдh, приде ему вhсть, яко Олегъ на Клязьмh...", согласно которой - при обычном взгляде на порядок проведения великого поста - получается, что Мстислав обедал... целых 6 дней - с понедельника до субботы. Все эти противоречия устранятся сами собой, если принять, что Федорова неделя начиналась с субботы. Тогда оказывается, что битва произошла 29 февраля, в конце ультрамартовского 6604 г., что полностью соответствует данному в конце текста определению: "исходящу лету 6604, индикта 4 на полы"[4].

Этот пример "отступления" от принятых ныне правил проведения великого поста является отнюдь не единственным: представление о том, что великий пост на Руси начинали с субботы или же в некоторых случаях с воскресенья (недели), позволяет решить ряд, казалось бы, не решаемых из-за "ошибок в написании" хронологических задач XI-XII вв., о которых придется подробнее рассказать в другой раз.

Коль скоро борьба Олега и Мстислава за Суздаль происходила именно в 1095-96 гг., то правы оказываются те исследователи, которые датируют повторное вокняжение Мстислава в Новгороде 1095 г., а его уход из Новгорода относят к 1093 г. и ставят его в связь с перераспределением княжеских столов после смерти Всеволода Ярославича в апреле этого года [6, 66-67].

При таком раскладе событий ранению Мстислава в 1095-1096 гг. просто нет места, поскольку в эти годы есть несомненные следы его активной деятельности: в 1095 г. он возвращается из Ростова в Новгород, женится, осенью ведет войну с Олегом, зимой 1096 г. находится в Суздале, 29 февраля сражается с Олегом, в конце лета или осенью шлет письмо к отцу с призывом помириться с Олегом Святославичем[5]. А если так, то и в этом случае хронология высказывается против построения А.В. Назаренко.

Против него говорит и сам текст опубликованной исследователем проповеди. В достоверности ее нет причин сомневаться, поскольку она изобилует подробностями, которые невозможно выдумать ("болотистый лес"!). Одной из таких подробностей является поведение матери у ложа раненого сына: "удалив всех, дабы дать ему покой, одна мать осталась сидеть у постели..."[6]. Вопрос: как могла мать удалить прочь от умирающего мужа молодую жену, с которой он прожил лишь 2 года? Фантазировать о плохих отношениях свекрови и невестки или об отсутствии последней по какой-то неизвестной причине вряд ли стоит, естественней думать, что в тот момент у Мстислава еще попросту не было жены.

Здесь нелишне обратить внимание и на другую странность: почему Гида Харальдовна оказалась в Новгороде рядом со взрослым сыном, а не подле мужа, Владимира Мономаха? Опять приходится либо допускать случайное совпадение (приехала в гости, а тут - беда), либо принять более простое и естественное предположение: 12-летний мальчик отправился в нелегкое путешествие в Новгород в сопровождении матери, которая опасалась отпускать своего первенца так далеко от себя и оказалась права в своем предчувствии: вскоре по прибытии их в Новгород мальчик чуть не погиб от столкновения со зверем.

Тогда мы можем с значительной долей уверенности предположить политические последствия этого происшествия: заточение - лишь самая мягкая кара, которая могла ожидать сопровождавших князя и допустивших такую беду Мономаховых бояр. Надо думать, что новгородцев такой оборот устраивал как нельзя лучше: поскольку в тот момент в Новгороде не оказалось власти - ни князя-посадника, ни способных заместить его Мономаховых бояр, за дело управления должны были взяться сами новгородцы и создать временный орган власти, способный заменить князя и его бояр на период его болезни. При этом нельзя сомневаться в том, что новгородцы всячески старались заслужить доверие княгини и медленно выздоравливавшего Мстислава и сделать так, чтобы через несколько месяцев, когда от Владимира Мономаха должны были прибыть новые бояре, ни Гида, ни Мстислав не возражали против того, чтобы новоиспеченный посадник из нов-городцев сохранил часть своих полномочий.

В этой связи особый смысл приобретает знаменитый ответ новгородцев Святополку Изяславичу, попытавшемуся в начале XII в. посадить в Новгороде своего сына: "Аще ли 2 главh имhеть сынъ твои, то пошли и; а сего ны далъ Всеволодъ, а въскормили есмы собh князь..." [11, 276]. То есть "вскормление" Мстислава новгородцами оказывается не просто некой условной формулой, смысл которой заключен лишь в приверженности новгородцев к известному им издавна князю, а отражением той реальной заботы, которой они окружили юного князя в самый страшный момент его жизни, добившись тем самым его доверия. Смысл этих слов, вероятно, состоит в том, что именно новгородцы составили ближайшее окружение Мстислава и стали его учителями в деле управления Новгородской землей.

Если это верно, то становится понятным, чем не угодил новгородцам Давыд Святославич, сменивший Мстислава в 1093 г., и в чем подлинный смысл того договора, что заключил Владимир Мономах с новгородцами в 1095 г. По данным В.Н. Татищева, "Давид Святославич хотя был князь кроткий, милостивый и справедливый, но не мог новогородцом по их непостоянству во всем угодить, выехал в Смоленск и тут остался на княжении, а Изяслава сына Владимирова выслал. Новогородцы же послали ко Владимиру просить, чтоб им дал сына своего Мстислава из Ростова. Владимир же, согласясь со Святополком, поехал сам в Новград и Мстиславу из Ростова велел туда ехать. И как прибыли, Владимир, отдав новогородцам Мстислава с тяжкою ротою, что им иного князя не призывать, но содержать его в чести до кончины его, на чем все новогородцы Владимиру и на все его племя по нем крест целовали" [20, 103-104].

Нет оснований сомневаться в достоверности этого свидетельства, тем более что в дальнейшем В.Н. Татищев исчерпывающе объясняет причину усобицы 1095-1096 г. за Муром и Ростов: поскольку Давыд остался в Смоленске, то Владимир велел сыну Изяславу в обмен занять Муром, принадлежащий ранее Святославичам, которые однако, посоветовавшись, решили восстановить статус-кво. Поэтому Давыд попытался вновь сесть в Новгороде, а Олег со смоленскими "воями" отправился возвращать себе Муром...

Однако вернемся к Новгороду. Причина, почему Давыд не мог угодить новгородцам, заключается, конечно, не в их непостоянстве, а в том, что Давыд, привыкший княжить, опираясь на своих бояр, не мог принять ту систему управления Новгородом, что успела сложиться при Мстиславе, при которой "аборигенам" отводилась чрезмерно большая роль.

Поэтому договор 1095 г., который заключил Владимир Мономах с новгородцами при повторном вокняжении Мстислава, обязательно должен был включать себя признание Владимиром новгородского посадничества как постоянного органа власти в Новгороде наряду с князем. Поскольку в ту пору между Мстиславом и новгородцами не было серьезных противоречий, такое признание было приемлемым для Владимира и не предвещало грядущих столкновений, залогом чего и явилась "тяжкая рота" новгородцев быть верными Владимиру и всему его "племени". Такую реконструкцию истории возникновения посадничества следует дополнить еще одной существенной подробностью, ибо печать, которую В.Л. Янин считает принадлежащей посаднику Евстафию-Завиду, содержит не востребованную еще историками информацию.

Как известно, на одной стороне ее изображен святой Федор, небесный покровитель Мстислава, что подтверждает греческая надпись "AGIOS QEODOROS". На другой ее стороне написано: "PROTOPROEDRON EYSTAQION ME SKEPE" [24, 64, 288]. Перевод В.Л. Янина ("воззри на мя, протопроедра Евстафия" [24, 64]), к сожалению, не вполне точен, ибо последние два слова означают не "воззри на меня", а "защити (сохрани) меня" [2, 1134].

Важнее, впрочем, другое: слово "PROTOPROEDRON", означающее буквально "первопредседатель" [2, 1099, 1052], как отмечает сам В.Л. Янин, употреблялось в Византии XI в. для обозначения для членов неофициального совета при императоре, причем, по его же предположению, аналогичный совет существовал и при патриархе [24, 44-46]. С другой стороны, наличие "протопроедра" (первопредседателя) предполагает наличие и просто "проедров" (председателей), т.е. существование совета, на котором обладатель этого титула мог председательствовать. "Греческо-русский словарь" А.Д. Вейсмана прямо фиксирует: "PROEDROS" - "председатель; oi proedroi в Афинах председатели совета и народного собрания, числом 9" [2, 1052].

Поэтому есть все основания думать, что в Новгороде в начале княжения Мстислава был не просто поставлен посадник из новгородцев, управлявший городом единолично, опираясь в этом деле лишь на тиунов и прочих членов своей челяди, но возник именно совет "проедров"-посадников, из которых "протопроедр" был лишь первым по достоинству, что и было увековечено названной печатью. Такое предположение помимо "психологического" обоснования - посадник-временщик, не связанный организационно со всей новгородской общиной, не мог бы продержаться у власти долго - имеет еще одно косвенное подтверждение: сфрагистике кроме печатей протопроедров Евстафия и Ефрема известны печати русских проедров Николая и Константина [24, 48-49], что указывает хождение на Руси и такой "краткой" формы.

Подведем промежуточный итог: из-за недееспособности тяжелораненого Мстислава и отстранения от дел его бояр знатнейшие новгородцы, возглавляющие городское вече, а также, вероятно, епископ Герман образуют при князе своего рода ближнюю думу, пользующуюся полным его доверием, фактически управляющую Новгородом, но не имеющую при этом официального статуса, т.е. не признаваемую в качестве таковой киевским князем. В 1093 г., после удаления Мстислава из Новгорода совет "проедров" начинает борьбу за свое существование с новым князем Давыдом и через 2 года добивается победы: Давыд был изгнан, "вскормленный" новгородцами Мстислав вернулся в Новгород, а право совета посадников на существование было официально признано Владимиром Мономахом при заключении договора 1095 г. Во всяком случае та непреклонность, с которой новгородцы затем отстаивали своего князя перед лицом Святополка, убедительно доказывает, что этот орган власти при новом княжении Мстислава продолжал действовать. В противном случае Мстислава вскоре постигла бы участь его предшественника, а уж противиться воле киевского князя новгородцам было бы тогда незачем.

Из этого следует: 1) упоминаемые в списке посадников следом за Остромиром Завид (по В.Л. Янину, в крещении Евстафий), Петрята, Костянтин, Миронег, Сава, Улеб, Гюрята, Микула [9, 164, 172], вероятно, были - может, не все сразу - членами названного совета; 2) коллегии посадников, возникновение которой В.Л. Янин относит к концу XIII - началу XIV в.[7] [26, 21], предшествовала другая, возникшая около 1088 г., которая, возможно, не имела прямой преемственности с вышеназванной, но, вероятно, повлияла как-то на ее организационные формы.

Бурные события в Новгороде после ухода в марте 1117 г. Мстислава и вокняжения его сына Всеволода, видимо, подтверждают существование совета посадников: начиная с 1117 по 1119 г. в Новгороде один за одним умирают 3 посадника (Добрыня, Дмитр Завидич и Коснятин Мосеович), так что на следующий год нового посадника - Бориса - присылают из Киева [9, 20-21, 204-205]. Это событие было завершением длительного кризиса, охватившего Новгород после вокняжения Всеволода, судить о чем приходится по обрывочному летописному сообщению 1118 г. и дополнению В.Н. Татищева. Обратим сначала внимание на наиболее важную для нашей темы фразу: "прhставися Дъмитръ Завидиць посадникъ новъгородьскыи иуля въ 9, посадницявъ 7 мhсяць одину" [9, 21, 204]. Учитывая, что смерть посадника Добрыни действительно произошла за 7 месяцев до смерти Дмитра (6 декабря 1117 г.) [9, 20, 204], следует сделать вывод: до смерти первого оба новгородца посадничали вместе, ибо в противном случае такая оговорка не имела бы смысла. Более того, она свидетельствует о необычности такого одиночного посадничества.

Здесь встает вопрос: что же мешало новгородцам вместо умерших посадников назначить новых и тем самым не создавать кризисной ситуации, которая и возникла со смертью Дмитра? Ответ может быть один: у них не было на это права, что естественно следует из описанных выше обстоятельств возникновения совета посадников: коль скоро этот совет, даже и узаконенный в 1095 г., был создан для помощи князю и с его согласия, то и право пополнения совета принадлежало также князю. Очевидно, что в конце своего княжения в Новгороде Мстислав уже не нуждался в советниках, которым прежде передал часть властных полномочий, и потому перестал пополнять совет, который в силу этого стал попросту вымирать. Поступая таким образом, Мстислав, в планы которого входило вокняжение в "Русской земле", надеялся, что этим сможет восстановить в Новгороде "нормальное" правление и тем самым освободить своего сына Всеволода от "опеки" местных посадников. Поэтому в 1117 г., когда число "проедров" осталось минимальным - лишь 2, Мстислав покинул Новгород.

Как известно, вскоре после смерти последнего посадника Дмитра Завидича новгородцы подвергли "грабежу" неких Даньслава и Ноздрьчу, которые при таком толковании источников оказываются мужами Всеволода Мстиславича, попытавшимися взять на себя обязанности посадников.

О том, что новгородцы выступили здесь сплоченно, говорит как сообщение Новгородской I летописи, так и свидетельство В.Н. Татищева, который, опираясь на иной источник, сообщает о том, что умалчивает летопись: "Владимир... сам поехал в Ростов и Суздаль и велел лучшим новогородцам быть в Суздаль для утверждения закона, чтобы им впредь, кроме его отродия, на княжение не принимать и дань по уставу Ярославлю платить старейшему наследнику его, хотя он сам в Новеграде не был. Они же, все согласясь, послали людей знатных, которые, пришед ко Владимиру, подписались и клятвою утвердили. Владимир же неколиких отпустил возвратно с записью тою, чтоб все в Новеграде подписались, а других взял собою в Киев, доколе все новогородцы крест на том целовали" [20, 133]. Летопись дополняет: "Томь же лhтh приведе Володимиръ съ Мьстиславомь вся бояры новгородьскыя Кыеву, и заводи я къ честьному хресту, и пусти я домовь, а иныя у себе остави; и разгнhвася на ты, оже то грабили Даньслава и Ноздрьчю, и на сочьскаго на Ставра и затоци я вся" [9, 21, 205].

Итак, оказывается, что: 1) часть новгородских бояр непосредственно участвовала в "грабеже" Даньслава и Ноздрьчи; 2) с этими действиями были солидарны все новгородцы: недаром Владимир фактически оставил пришедших к нему бояр в заложниках до тех пор, пока все новго-родцы не дадут клятву соблюдать заключенные в Суздале соглашения; 3) до этого новгородцы, видя в действиях Всеволода Мстиславича нарушение прежних обязательств, намеревались призвать иного князя, с которым бы, надо думать, непременно оговорили бы права своих посадников; 4) по заключенному договору дань, следующая с Новгорода, предназначалась именно Мстиславу, и потому Всеволод оказывался в положении посадника у своего отца, т.е. как бы уравнивался в правах с посадником из новгородцев, который, вероятно, также был определен в ходе переговоров и который согласно заключенному договору в дальнейшем должен был утверждаться Владимиром или скорее всего Мстиславом.

Такой вывод следует из того, что после смерти посадника Константина Моисеевича уже в 1119 г. в последующие 10 лет сменилось 4 посадника, двое из которых (Борис - в 1120 г. и Данила в 1129 г. [9, 21-22, 205-206]) прибывали из Киева. Хотя скорее всего они были из числа заточенных ранее Владимиром новгородских бояр, это свидетельствует о том, что новгородцы не имели права самостоятельно назначать посадников из своей среды. С другой стороны, слова о том, что после смерти Владимира Мономаха в 1125 г. "посадиша на столh Всhволода новгородци" [9, 21, 205], вероятно, свидетельствуют о том, что и назначение князя-посадника не могло происходить без согласия новгородцев: поскольку с вокняжением Мстислава в Киеве статус Всеволода также поменялся, постольку это должно было получить соответствующее оформление, так что князю пришлось - впервые в истории Новгорода! - получать княжеский стол из рук новгородцев. То есть это летописное свидетельство говорит о том, что назначение посадников в Новгороде (т.е. князя - заместителя Мстислава и посадника из новгородцев[8]) было делом двусторонним - как Мстислава, так и новгородцев, что является несомненным достижением Новгорода в борьбе за свою самостоятельность и источником дальнейших злоключений Всеволода Мстиславича.

Отсюда можно вывести еще 2 заключения. 1) Коль скоро важнейшей чертой нововведений 1118 г. оказывается своего рода паритет Всеволода, посадника Мстислава, и посадника, назначаемого из числа новгородцев, то и возникновение смесного суда князя и посадника следует отнести не к событиям 1136 г. [28, 34-35], а тоже к 1118 г. 2) Суть всех событий новгородской истории 1117-1136 гг. заключается не в стремлении республиканских боярских органов ограничить княжеское самовластие, как считает В.Л. Янин[9] [29, 35], и не в желании новгородцев освободиться от власти Киева, как думает И.Я. Фроянов[10] [22, 338], а в попытках утвердить в Новгороде династию Мстиславичей. То есть борьба новгородцев со своими князьями была антикняжеской лишь в очень ограниченной степени - лишь постольку, поскольку была направлена против их стремления покинуть Новгород. Изгнание в 1136 г. Всеволода Мстиславича оказывается тем самым не победой, а бедой новгородцев: она окончательно и бесповоротно расколола новгородское общество; она положила начало не принесшей ничего хорошего для Новгорода "вольности в князьях", что на практике сделало новгородское княжение разменной монетой для княжеских династий, борющихся за великое княжение сначала в "Русской", в затем во Владимирской землях.

Но в 1118 г. все виделось иначе. Казалось, найден был компромисс, удовлетворяющий обе стороны: хотя Мстислав и остался в "Русской земле", однако признал Новгород своей отчиной, т.е. местом, где должны княжить его потомки, что было подкреплено повышением статуса посадничества, превратившегося из совещательно-распорядительного органа при князе в совершенно самостоятельный орган власти. Символом достигнутого соглашения, вероятно, должен был стать заложенный в 1119 г. неподалеку от Рюрикова городища, резиденции новгородских князей, Юрьев монастырь[11] [9, 21, 205] , собор которого сопоставим по размерам с самой Софией, главным новгородским храмом. Соглашение 1118 г. было подтверждено в 1125 г. после вокняжения Мстислава в Киеве: сын его Всеволод, формально оставаясь посадником, получал теперь полные права на новгородскую отчину и потому должен был целовать крест на верность новгородцам. Слова его "хоцю у васъ умерети" [9, 22, 207], которые припомнил летописец, рассказывая об уходе Всеволода в 1132 г., без сомнения относятся именно к 1125 г. и заключает в себе то необходимое условие, которое бы сделало политическое устройство Новгородской земли хоть и менее своеобразным, но зато более мобильным и мощным.

В заключение нужно вновь вернуться к хронологии, поскольку внимательный читатель наверняка уже заметил одну "неувязку": коль скоро Юрий Долгорукий родился в апреле 1090 г., то и ранение Мстислава должно было произойти минимум за 3 года до этого, то есть в 1087, а не в 1088 г., как об этом говорится с самого начала.

Вывод о вокняжении Мстислава в Новгороде именно в 1088 г. делается на основании летописных известий под 6596 г. об уходе с новгородского княжения Святополка Изяславича [11, 207; 12,199]. Очевидно, что Новгород не мог остаться без князя-посадника, а поскольку Мстиславу в этом году уже исполнилось 12 лет, возраст с которого его отец Владимир Мономах, согласно "Поучению", уже начинал свои труды[12] [11, 247], то и догадка о его вокняжении в Новгороде вслед за Святополком является естественной.

Между тем традиционное определение названной даты как мартовской по календарному стилю не является бесспорным, как не является бесспорным априорное убеждение исследователей, что все датировки Повести временных лет без особых на то указаний обязательно следует считать мартовскими [5, 210]. Отсюда следует, что мнение о вокняжении Мстислава в Новгороде именно в 1088 г. нуждается в обосновании.

Анализ смежных с 6596 г. статей в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях обнаруживают следующую картину [11, 206-208; 12, 197-200].

Таблица 3

Оказывается, что в Лаврентьевской летописи отсутствуют записи в статьях, при мартовском стиле соответствующих 1087 и 1090 г. В Ипатьевской же летописи преемственность лет соблюдена, причем гибель Ярополка дана в ультрамартовском стиле, что заставляет думать, что и последующие ее сообщения, включая и сообщение о Святополке, также являются ультрамартовскими. В пользу этого свидетельствуют еще 3 обстоятельства: 1) введение пустых статей, как показал Н.Г. Бережков, является одним из обычных способов перехода от мартовского стиля к ультрамартовскому [1, 19-20]; 2) гибель Ярополка Изяславича в 1086 г. делала его брата Святополка старейшим среди внуков Ярослава Мудрого и, значит, давала ему права на вокняжение в Киеве после смерти к тому времени 56-летнего Всеволода Ярославича.

Это заставляло Святополка не задерживаться в Новгороде, а как можно скорее закрепить за собой владения Ярополка в "Русской земле". Коль скоро Ярополк погиб 22 ноября 1086 г., то есть все основания думать, что Святополк обосновался в Турове уже весной 1087 г. 3) Софийская I и Новгородская IV летописи сообщение о смерти митрополита Иоанна, поездке Янки за новым митрополитом и скорой его кончине помещают под 6596 г. [14, 149; 13, 134]. Поскольку во всех летописях уход Святополка из Новгорода годом предшествует смерти митрополита Иоанна, постольку правильнее это событие датировать 1087 г.

Точно так же решается не принципиальный на самом деле вопрос о возрасте Мстислава в момент его вокняжения в Новгороде. Во-первых, данных, которые позволили бы утверждать, что только по достижении 12 лет князя могли посадить на княжение, не имеется, поскольку одной ссылки на слова Владимира Мономаха, явно недостаточно. Во-вторых, в разных источниках рассыпано достаточно много прямых и косвенных свидетельств (см. в частности таблицу 3) в пользу того, что события усобицы 70-х гг. XI в. в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях даны в ультрамартовском стиле. Это означает, что Мстиславу, родившемуся, согласно Ипатьевской летописи и В.Н. Татищеву, в 6584 г. [12, 190; 20, 91], в 1087 г. скорее всего и вправду было 12 лет. Впрочем, это тема особого исследования.

Статья была написана в начале 1997 г. по предложению акад. В.Л. Янина, однако не была включена им в "Новгородский исторический сборник", после чего была передана в редакцию "Отечественной истории", где и была похоронена окончательно. Однако года через два мотивы данной статьи всплыли в одной из работ В.А. Кучкина, кабинет которого в Институте российской истории находится на одном этаже с редакцией. Поскольку в аргументации В.А. Кучкина по поводу датировки "чуда святого Пантелеймона" нет ничего нового по сравнению с моей, не считаю нужным делать ссылки на него как на своего предшественника и оставляю первоначальный текст как есть, введя лишь ссылку на датского историка Дж. Линда.

Опубликовано в: Сборник РИО. Т.8 (156). М.: Русская панорама, 2003.

Примечания

[1] "Все новгородские князья раннего времени были посадниками, но не все новгородские посадники были князьями" [26, 47].

[2] Ср.: [15, 29] (6614 г.) и [11, 282-283] (6615 г.).

[3] Иное объяснение такому счету см. [17, 223-224; 10, 71].

[4] Стоит отметить, что представление о том, будто бы 1 марта является началом древнерусского года, является давним историографическим мифом, не имеющим под собой ровно никакого фактического обоснования [18; 19; 23, 67; 4, 109-110].

[5] В своем послании Олегу Святославичу, написанном уже после осады Стародуба, т.е. после июня 1096 г., Владимир Мономах прямо ссылается на это письмо Мстислава [11, 257].

[6] Здесь и ниже курсив мой - А.Ж.

[7] Серьезные возражения против гипотезы В.Л. Янина представил Дж. Линд [7].

[8] Летописи, начиная с 1119 г., говорят только об одном новгородском посаднике и не содержат сведений о каком-либо совете. Однако умолчание источников отнюдь не всегда означает отсутствие самого явления: во всяком случае летописные упоминания о посадниках в новгородских пригородах (в Ладоге и Пскове) и назначение по крайней мере одного из них на общеволостном вече [9, 20, 23, 204,207] вовсе не исключают возможность того, что в XII-XIII вв. все посадники в Новгородской земле объединялись в совет, возглавлявшийся новгородским посадником, и что такой совет вел свое происхождение от времен Мстислава. Если это предположение верно, то предполагаемая В.Л. Яниным реформа посадничества конца XIII - начала XIV в., сводится к ежегодной смене посадника, выбираемого (?) из числа лиц, входящих в совет.

[9] Полагаю, что политический строй древней Руси невозможно точно описать посредством терминов "республика" или "монархия" или какого-либо их сочетания.

[10] Полагаю, что новгородцы так же, как черниговцы, смоляне и проч., стремились в ту пору к самостоятельности, а не к независимости.

[11] Если это верно, то особый смысл приобретает пожалование в 1130 г. Мстиславом Юрьеву монастырю волости Буице: оно, вероятно, свидетельствует о какой-то "провинности" князей перед Новгородом и их стремлении загладить эту "вину". Обрывочные свидетельства 6638/1130 г. поддаются и такому их истолкованию: отъезд Всеволода к отцу был или по крайней мере показался новгородцам попыткой повторить то, что совершил в 1117 г. Мстислав, и потому стремление епископа Иоанна оправдать князя вызвало ярость горожан и дорого стоила ему: Иоанн не только был отрешен от должности, но и подвергнут затем посмертному поруганию [9, 22, 206-207; 25, 47-54].

[12] Точнее, Мономах говорит о 13, видимо, неполных годах.

Список литературы

1. Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. - М., 1963.

2. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. - М., 1991.

3. Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т.I. Ч.2. - М., 1880.

4. Журавель А.В. Когда на Руси начинался новый год? // Вспомогательные исторические дисциплины: специальные функции и гуманитарные перспективы. - М., 2001.

5. Журавель А.В. Лунно-солнечный календарь на Руси: новый подход к изучению // Астрономия древних обществ. - М., 2002.

6. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. - М., 1984.

7. Линд Дж. Х. К вопросу о посаднической реформе Новгорода около 1300 г. и датировке новгородских актов. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1995. - М., 1997.

8. Назаренко А.В. Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого. // Отечественная история. 1993. № 2.

9. Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. - М.;Л., 1950.

10. Пронштейн А.П., Данилевский И.Н. Вопросы теории и методики исторического исследования. - М., 1986.

11. ПСРЛ. Т.1. - М.,1962.

12. ПСРЛ. Т.2. - М., 1962.

13. ПСРЛ. Т.4. Ч.1 . Вып.1. - Пг., 1915.

14. ПСРЛ. Т.5. - М., 1851.

15. ПСРЛ. Т.23. - СПб., 1910.

16. ПСРЛ. Т.33. - Л., 1977.

17. Рапов О.М. Русская церковь в IX - первой трети XII вв. - М., 1988.

18. Степанов Н.В. Единицы счета времени (до XIII века) по Лаврентьевской и I-ой Новгородской летописи. // ЧОИДР. Т.4. - М., 1909.

19. Степанов Н.В. Календарно-хронологические факторы Ипатьевской летописи до XIII в. // ИОРЯС. Т. XX. Кн.2. - Пг., 1915.

20. Татищев В.Н. История Российская. Т.II. - М., 1963.

21. Татищев В.Н. История Российская. Т.III. - М.,1964.

22. Фроянов И.Я. Древняя Русь. - М.; СПб., 1995.

23. Цыб С.В. Древнерусское времяисчисление в "Повести временных лет". - Барнаул, 1995.

24. Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. Т.1. - М., 1970.

25. Янин В.Л. Некрополь Новгородского Софийского собора. - М.,1988.

26. Янин В.Л. Новгородские акты ХII-XV вв. - М., 1991.

27. Янин В.Л. Новгородские посадники. - М., 1962.

28. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. - М., 1977.