Даешь сердце

Даешь сердце!

Автор: Шукшин В.М.

Дня за три до Нового года, глухой морозной ночью, в селе Николаевке, качнув стылую тишину, гулко ахнули два выстрела. Раз за разом... Из крупнокалиберного ружья. И кто-то крикнул:

-- Даешь сердце!

Эхо выстрелов долго гуляло над селом. Залаяли собаки.

Утром выяснилось: стрелял ветфельдшер Александр Иванович Козулин.

Ветфельдшер Козулин жил в этом селе всего полгода. Но даже когда он только появился, он не вызвал у николаевцев никакого к себе интереса. На редкость незаметный человек. Лет пятидесяти, полный, рыхлый... Ходил, однако, скоро. И смотрел вниз. Торопливо здоровался и тотчас опускал глаза. Разговаривал мало, тихо, неразборчиво и все как будто чего-то стыдился. Точно знал про людей какую-то тайну и боялся, что выдаст себя, если будет смотреть им в глаза. Не из страха за себя, а из стыда и деликатности. Он даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не нравилось, что он -- одинок. Почему одинок, никто не знал, но только это нехорошо -- в пятьдесят лет ни семьи, никого.

И вот этот-то человек выскочил за полночь из дома и дважды саданул из ружья в небо. И закричал про сердце.

Недоумевали.

В полдень на ветучасток к Козулину приехал грузный, с красным, обветренным лицом участковый милиционер.

-- Здравствуй, товарищ Козулин!

Козулин удивленно посмотрел на милиционера.

-- Здравствуйте.

-- Надо будет... это... проехать в сельсовет. Протокол составить.

Козулин виновато поискал что-то глазами на полу.

-- Какой протокол? Для чего?

-- Что?

-- Протокол-то зачем? Я не понял.

-- Стреляли вчера? Вернее, ночью.

-- Стрелял.

-- Вот надо протокол составить. Предсельсовета хочет это... побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого?

-- Да нет... Победа большая в науке, я отсалютовал.

Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера.

-- Какая победа?

-- В науке.

-- Ну?

-- Я отсалютовал. А что тут такого? Я -- от радости.

-- Салют в Москве производят, -- назидательно пояснил участковый. -- А здесь -- это нарушение общественного по. Мы боремся с этим.

Козулин снял халат, надел пальто, шапку и видом своим показал, что он готов ехать объясняться.

У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской.

Предсельсовета ждал их.

-- Это, оказывается, ночью-то, салют был, -- заговорил участковый и опять весело посмотрел на Козулина. -- Мне вот товарищ Козюлин объяснил...

-- Козулин, -- поправил фельдшер,

-- А?

-- Правильно -- Козулин.

-- А какая раз... А-а! -- понял участковый и засмеялся. И тяжело сел в большое кожаное кресло. И вынул из план бланк протокола. -- Извиняюсь, я без умысла.

Председатель скрипнул хромовыми сапогами, поправил рукой ремень гимнастерки (из другого рукава свисала акку лакированная ладонь протеза), пригласил фельдшера:

-- Садись, товарищ Козулин.

Козулин тоже сел в глубокое кресло.

-- Так что случилось-то? Почему стрельба была?

-- Вчера в Кейптауне человеку пересадили сердце, -- тор­жественн произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали -- что дальше? -- От мертвого человека -- живому, -- досказал Козулин.

У участкового вытянулось лицо.

-- Что, что?

-- Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа.

-- Что, взяли выкопали труп и...

-- Да зачем же выкапывать, если человек только умер! -- раздраженно воскликнул Козулин. -- Они оба в больнице были, но один умер...

-- Ну, это бывает, бывает, -- снисходительно согласился председатель, -- пересаживают отдельные органы. Почки... и другие.

-- Другие -- да, а сердце впервые. Это же -- сердце!

-- Я не вижу прямой связи между этим... патологическим случаем и двумя выстрелами в ночное время, -- строго заме председатель.

-- Я обрадовался... Я был ошеломлен, когда услышал, мне попалось на глаза ружье, я выбежал во двор и выстре...

-- В ночное время.

-- А что тут такого?

-- Что? Нарушение общественного порядка трудящихся.

-- Во сколько это было? -- строго спросил участковый.

-- Не знаю точно. Часа в три.

-- Вы что, до трех часов радио слушаете?

-- Не спалось, слушал...

Участковый многозначительно посмотрел на председателя.

-- Какая это Москва в три часа говорит? -- строго спросил он.

-- "Маяк".

-- "Маяк" всю ночь говорит, -- подтвердил председатель, но внимательно смотрел на фельдшера. -- Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село выстрелами?

-- Простите, не подумал в тот момент... Я -- шизя.

-- Кто? -- не понял милиционер.

-- Шизя. На меня, знаете, находит... Теряю самоконт. -- Фельдшер как бы в раздумье потрогал лоб, потом глаза -- пальцами. -- Ширво коло ширво... Зубной порошок и прочее.

Милиционер и председатель недоуменно переглянулись.

-- Простите, -- еще раз сказал фельдшер.

-- Да мы-то простим, товарищ Козулин, -- участливо произнес председатель, -- а вот как трудящиеся-то? Им, не, вставать в пять утра. Вы же человек с образовани, вы же должны понимать такие вещи.

-- Кстати, -- по-доброму оживился участковый, -- а чего вы-то салютовать кинулись? Ведь это не по вашей части победа-то -- вы же ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили.

-- Не смейте так говорить! -- закричал вдруг фельдшер. И покраснел. Помолчал и тихо и горько спросил: -- Зачем вы так?

Некоторое время все молчали. Первым заговорил председатель.

-- Горячиться не надо. Конечно, это большое достижение ученых. Дело не в том, кому пересадили, все мы, в конце концов, животный мир, важно само достижение. Тем более что это произошло на человеке. Но, товарищ Козулин, еще раз говорю вам: эта ваша самодеятельность с салютом в ноч время -- грубое нарушение покоя. Мало ли еще будет ка достижений! Вы нам всех граждан психопатами сделаете. Раз и навсегда запомните это. Кстати, как у вас с дровами?

Фельдшер растерялся от неожиданного вопроса.

-- Спасибо, пока есть. У меня пока все есть. Мне здесь хорошо. -- Фельдшер мял в руках шапку, хмурился. Ему было стыдно за свой выкрик. Он посмотрел на участково. -- Простите меня -- не сдержался...

Участковый смутился.

-- Да ну, чего там...

Председатель засмеялся.

-- Ничего. Кто, как говорят, старое помянет, тому глаз вон.

-- Но кто забудет, -- шутливо погрозил участковый, -- тому два долой! Протокол составлять не будем, но запомним. Так, товарищ Козулин?

-- При чем тут протокол, -- сказал председатель. -- Ин­теллигентны товарищ...

-- Интеллигентный-то интеллигентный... а дойдет до наших в отделении...

-- Мы вас не задерживаем, товарищ Козулин, -- сказал председатель. -- Идите работайте. Заходите, если что понадо.

-- Спасибо. -- Фельдшер поднялся, надел шапку, пошел к выходу

На пороге остановился... Обернулся. И вдруг сморщился, закрыл глаза и неожиданно громко -- как перед батальо -- протяжно скомандовал:

-- Рр-а-вняйсь! С'ирра-a!

Потом потрогал лоб и глаза и сказал тихо:

-- Опять нашло... До свидания. -- И вышел.

Милиционер и председатель еще некоторое время сиде, глядя на дверь. Потом участковый тяжело перевалился в кресле к окну, посмотрел, как фельдшер уходит по улице.

-- У нас таких звали: контуженный пыльным мешком из-за угла, -- сказал он.

Председатель тоже смотрел в окно.

Ветфельдшер Козулин шел, как всегда, скоро. Смотрел вниз.

-- Ружье-то надо забрать у него, -- сказал председатель. -- А то черт его знает...

Участковый хэкнул.

-- Ты что, думаешь, он, правда, "с приветом"?

-- А что?

-- Придуривается! Я по глазам вижу...

-- Зачем? -- не понял председатель. -- Для чего ему? Сей-то?..

-- Ну как же -- никакой ответственности. А вот спроси сейчас справку -- нету. Голову даю на отсечение: никакой справки, что он шизя, нету. А билет есть. Ты говоришь: ружье... У него наверняка охотничий билет есть. Давай на спор: сей поеду, проверю -- билет есть. И взносы уплачены. Давай?

-- Все же я не пойму: для чего ему надо на себя наговари?

Участковый засмеялся.

-- Да просто так -- на всякий случай. Мало ли -- кос: что, чего? -- я шизя. Знаем мы эти штучки!