О возможности словарного описания разговорной речи

О возможности словарного описания разговорной речи

С. К. Пожарицкая

Создание «Толкового словаря русской разговорной речи» в том объеме, как он представлен в проекте Л. П. Крысина [Крысин 2008], - идея новаторская и потому заслуживающая внимательного изучения и оценки ее правомерности и целесообразности. Собственно говоря, «новаторской» является попытка авторов дать словарное описание не только лексики, словообразования и грамматических форм (что вполне традиционно), но и синтаксиса и фонетики. Новым является и объект описания - так, как его понимают авторы словаря: на вопрос «Что мы описываем?» Л. П. Крысин дает такой весьма неопределенный ответ: «Устную неподготовленную речь представителей интеллигенции второй половины ХХ - начала ХХI века» (с. 111). Далее следует формулировка принципов, «относящихся как к описываемому объекту, так и к характеру разрабатываемого толкового словаря» (с. 111). Важнейшим из них, очевидно, следует считать «принцип дифференциальности» (что такое «принцип диффузности» - мне не удалось понять), диктующий критерии отбора материала для словаря. Оказывается, что «Критерием включения их (слов, «бесспорно принадлежащих разговорной разновидности литературного языка». - С. П.) в словарь служит употребительность в современной РР (разговорной речи. - С. П.)» (с. 112). Но такого критерия просто не может быть, поскольку употребительны в РР в первую очередь общерусские слова и синтаксические конструкции, а критерием отбора должна бы послужить, наоборот, неупотребительность слов и конструкций за пределами РР. Такой критерий на самом деле трудно реализовать в ситуации современной демократизации языка и диффузности его стилей, но думается, что дифференциальность может быть понята только так и не иначе.

Целесообразность единого (словарного) способа представления разных сторон или уровней языка далеко не очевидна, и представленный в статье проект словаря в этом не убеждает.

1. Что касается лексики и семантики - это, конечно, возможно при условии применения адекватного критерия отбора материала, а именно слов, действительно неуместных в речи, которая может служить антитезой «устной неподготовленной» - т. е., вероятно, «письменной подготовленной». Естественно было бы при отборе таких слов воспользоваться теми возможностями, которые предоставляет электронный Национальный корпус русского языка (НКРЯ).

2. «Морфологически маркированные» слова, судя по тем примерам, которые приводятся в статье (открывалка, врачиха, генеральша, сказануть, садануть, здоровенный, длиннющий, малюсенький), если и маркированы, то не морфологически, а словообразовательно, и большинство использованных в них аффиксов (словообразовательных морфем) «разговорны» постольку, поскольку разговорной речи свойственна повышенная эмоциональность. Тем более нет оснований говорить о «разговорной морфологии» - статья на самом деле и не содержит реальных указаний на существование таковой.

В связи с субстантивами с суффиксом - к- (и не только) возникает такой общий вопрос: должно ли слово маркироваться как разговорное, если оно не имеет эквивалента в «неразговорном» стиле языка? Если столовка, читалка несомненно могут считаться разговорными эквивалентами слов столовая и читальня (или читальный зал), то прослушка, правка, поправка, заявка, заглушка, заготовка, подготовка и др., кажется, не имеют дублетов с нейтральной словообразовательной структурой. Можно говорить о высокой продуктивности суффикса - к- в разговорной речи, но некорректно говорить в связи с ним о «разговорной словообразовательной структуре» (с. 113), поскольку структуры с суффиксом - к- существуют не только в разговорной речи и весьма разнообразны относительно своих производящих основ и семантики. Можно ли определить, какие именно структуры являются специфически разговорными, или это вопрос случайности?

3. То, что названо «метонимическими смещениями значений» (типа нарезку по сто тридцать пробейте, пожалуйста, в колбасы), - это на самом деле эллипсис, который «командует» на всех уровнях устной речи. В данном случае - это эллиптированный способ выражения, замещающий словосочетание или даже предложение, когда «фокусируется» семантически главное слово в его основном значении. То же самое относится и к выражению им еще воду не подвели, и к частице правильно, замещающей выражение правильно я сказал?, где правильно в функции наречия являлось бы главным носителем смысла, а в ряде случаев, возможно, имеет место просто воспроизведение вывески: «Колбасы», «Инструменты», «Отоляринголог» и т. п. Можно ли здесь говорить о «метонимическом смещении значений»?

4. Целесообразность включения синтаксических конструкций представляется весьма сомнительной, и пробная словарная статья на глагол ходить не убеждает нас в обратном. Соположение с формой прошедшего времени глагола, «указывающего цель движения», можно понять и как результат пропуска союза: ходили смотреть или ходили и смотрели, и синтаксическая проблематика здесь вообще не просматривается. Может быть, в распоряжении авторов предполагаемого словаря есть более убедительные примеры? Привязка (разговорное?) синтаксической структуры к определенной лексеме не кажется продуктивной; значительно более адекватный способ словарного описания синтаксиса, который мог бы послужить образцом и для представления особенностей разговорного синтаксиса, предложен в словаре Г. А. Золотовой [Золотова 1988].

5. Словарное представление фонетических разговорных вариантов слов представляется нам не только нецелесообразным и принципиально неправильным, но и практически вредным.

Прежде всего попытаемся ответить на вопрос: существует ли такой объект исследования - «фонетика разговорной речи»? Казалось бы - вопрос странный; можно ли в этом сомневаться? Но поставим его иначе: существует ли фонетика неразговорной речи? Таковая существует только в виде искусственных построений из эталонных образцов слов, примеры которых представлены в транскрипциях Р. И. Аванесова [Аванесов 1972] и о которых он сам написал следующее: «В настоящей книге не рассматривается вопрос о произношении связного текста: в ней речь идет лишь о произношении каждого отдельного слова в этом тексте, или, точнее, о произношении фонетического слова, т. е. самостоятельного (знаменательного) слова с примыкающими к нему безударными служебными словами и частицами (например, на? гору, на горе?, не пойдёт ли, когда? же). Объем вопросов, рассматриваемых в этой книге, лучше всего уясняется следующим образом: представим себе написанный текст с поставленными ударениям; вопрос о том, как он должен произноситься в пределах каждого слова в указанном только что смысле, и является предметом настоящего пособия» [Аванесов 1972: 12].

Изучение же естественного, связного звучащего текста, осуществленное в работах о русской разговорной речи, на которые ссылается Л. П. Крысин (жаль, что среди них не упоминаются весьма важные работы С. В. Кодзасова [Кодзасов 1973] и петербургских фонетистов [Бондарко и др. 1974]), показало, что практически всем словам русского языка свойственна «динамическая неустойчивость», в силу которой меняется и звуковой состав слова, и его слоговая структура. Т. е. фактически можно давать «разговорный вариант» каждого слова и притом не один. Одновременно стало ясно, что нет такого произносительного стиля, который был бы лишен того, что принято считать элементами разговорности; т. е. не содержал бы слов, которые не подверглись эллипсису или трансформации звукового состава, продиктованного тенденцией уменьшения энтропии речи. Замечательным примером этому является фонограмма лекции о московском произношении Д. Н. Ушакова, которая, несмотря на ее жанр и совершенство исполнения, содержит все фонетические признаки «разговорности». Поэтому слово эллиптированное или изменившее свой звуковой состав под влиянием тенденции упрощения артикуляторных программ нельзя считать маркером разговорной речи. Применительно к фонетике следует говорить об устной речи как о единственном и цельном объекте ее изучения, не разделяя его на «разговорную» и какую-то еще (неизвестно, какую) речь. Заметим, что когда в лингвистической литературе встречаются рассуждения о стилях речи, то в качестве примеров приводятся почти исключительно факты из области лексики.

Зрительное восприятие искаженного по сравнению с «эталоном» слова закрепляет его в сознании человека, каковым может оказаться, в том числе, и иностранец, изучающий русский язык (кстати, именно по этой причине школьная педагогика отвергает метод упражнения путем исправления неправильно написанных слов). Прочитав грит, псят, человек вправе посчитать такие варианты слов «разрешенными» и воспроизвести их в той фразовой позиции, где им не место, потому что на самом деле даже не претендующий на нормативность словарь является в каком-то смысле нормативным; даже запрещая, он как бы подтверждает существование слова; слово с запретительной пометой не исчезает из языка, а остается отдельным словом и продолжает в нем свою жизнь. Что уж говорить о словах без запретительных помет… А эллиптированные произносительные варианты - это не слова, а варианты одного слова; они не нуждаются ни в разрешении, ни в запрещении, и письменная фиксация им вообще противопоказана. Они производятся автоматически, и единственным критерием их «правильности» является бесконфликтность процесса коммуникации. Только переспрос или неправильное понимание собеседника укажут говорящему на чрезмерное искажение эталонного звукового состава слова. Я могу ведь сказать и так: jа p’ ты што? з’д’е? лл? - а он гът д’ис’т’и?т’н н’ихрашо? плуч’и? лъс’. Полагаю, что я не нарушила разговорных «норм», поскольку мой текст понятен собеседнику; и что из этого следует? Давать в словаре p’ и гът как разговорные варианты форм глагола говорить? И сюда же еще и гварю?, и грю… Ах, критерии… где вы? А сколько вариантов привести для слова действительно? Недавно я записала «с телевизора» (речь государственного чиновника в ранге министра) слово [аш’л’а?ц] и опробовала его на студентах, только что прослушавших спецкурс «Фонетика русской разговорной речи». Некоторые с трудом опознали в нем слово «осуществляться»; один из студентов, прочитав транскрипцию и осознав скрывающееся за ней слово, сказал: «Какой ужас!». Потому что слово произнесенное и слово написанное - совсем не одно и то же; прочитав транскрипцию им же самим произнесенного слова, человек часто не верит написанному. Предъяви я это «слово» людям «не посвященным» - реакция была бы стопроцентно такой: «Коверкают язык! Нет такого слова в русском языке!». И были бы абсолютно правы. В русском языке такого слова нет; есть слово осуществляться, которое можно произнести по-разному, в том числе и так, и в контексте фразы «будут осуществляться мероприятия по…» [аш’л’а?ц] проходит никем не замеченным, потому что оно семантически пустое: суть дела в том, что ‘будут’ ‘мероприятия’. Прочитанное слово проходит через сознание и обретает тем самым сильную позицию, а это уже искажение действительности, которое годится только в качестве «языковой игры» вроде известного райкинского «Меняться бум?».

Можно ли сформулировать условия, при которых двухсложное слово из пяти звуков замещает свой пятисложный эквивалент из тринадцати звуков и при этом отождествляется со своим эталонным вариантом? Можно и нужно пытаться это сделать для тех, кто специально занимается изучением фонетических механизмов звучащей речи; но при этом едва ли можно достичь такой точности определения условий, при которой трансформированный звуковой состав слова был бы однозначно предсказуем. И уж во всяком случае не в наших силах сформулировать эти условия настолько точно и лаконично, чтобы это могло пойти на пользу тому, кто просто говорит. А главное - зачем предлагать что-то тому, кто в этом не нуждается, для кого речепроизводство является автоматическим процессом и у кого не возникнет «по ходу дела» вопрос, сказать ли ему грит или гът или еще как-то? Тормозить естественный поток речи? Пытаться его нормировать? Совет говорящему (в котором он тоже, впрочем, не нуждается) может быть один: произноси, как хочешь, лишь бы тебя поняли и не «осудили». Что же касается специалистов или интересующихся дилетантов, то им стоит рекомендовать другие источники знакомства с фонетикой устной речи.

Впрочем, есть некоторые слова, эллиптированный облик которых «освящен» воспроизведением их в орфоэпическом словаре под редакцией Р. И. Аванесова [Аванесов 1983] и других: я имею в виду щас (сейчас) и тыща (тысяча) с пометой «в разговорной речи возможно». Строго говоря, включения в словарь заслуживают только такие эллиптированные слова, которые получили в языке особый грамматический и/или лексический статус, как, например, частица ишь, «отпочковавшаяся» от глагольной формы видишь; однако высокая частотность слов, сформированность и закрепленность буквенного состава, однозначно отражающего их произношение, а главное, возможность употребления их в сильной фразовой позиции (ведь можно сказать: да я ему ты?щу раз говорила! или подожди, ща?с приду!, но нельзя - грю? же тебе, подожди!), вероятно, позволяют сделать для них исключение.

Кстати, приведенные в статье примеры содержат ошибки в транскрипции; например, [хо?jът] наряду с правильным [бу?ьт].

В итоге приходится признать, что представленный в статье Л. П. Крысина проект «Толкового словаря русской разговорной речи» не содержит достаточно убедительных аргументов для того, чтобы признать целесообразным включение в него и синтаксиса, и фонетики. Кажется, все-таки не из всякого «сора» может расти словарь.

Список литературы

Аванесов 1972 - Р. И. Аванесов. Русское литературное произношение М., 1972.

Аванесов 1983 - Орфоэпический словарь русского языка. Произношение. Ударение. Грамматические формы / Под ред. Р. И. Аванесова. М., 1983 (и последующие издания).

Бондарко и др. 1974 - Л. В. Бондарко, Л. А. Вербицкая, М. В. Гордина, Л. Р. Зиндер, В. Б. Касевич. Стили произношения и типы произнесения // ВЯ. № 2. 1974.

Золотова 1988 - Г. А. Золотова. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988.

Кодзасов 1973 - С. В. Кодзасов. Фонетический эллипсис в русской разговорной речи // Теоретические и экспериментальные исследования в области структурной и прикладной лингвистики. М., 1973.

Крысин 2008 - Л. П. Крысин. Некоторые принципы словарного описания русской разговорной речи (постановка задачи) // Рус. яз. в науч. освещ. № 2 (16). 2008.