Стихотворение Б.Л. Пастернака «Про эти стихи»

(Восприятие, истолкование, оценка)

Среди поэтов прошлого столетия Б. Пастернак выделяется довольно редко-стным свойством – даром поистине неиссякаемой радости, которая после всех разочарований и утрат не тускнеет, а, наоборот, становится глубже и чище. «Со-три случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен», сказал однажды А. Блок. Пастернак, напротив, принимает мир со всеми его «случайными чертами». Ис-точник его радости – благодарная любовь к самой жизни; он принимает будущее не потому, что оно якобы «светлое», а потому, что это будущее. Такая любовь ко всему живому лежит в основе художественного реализма поэта. По мысли Пас-тернака, оригинальность художественного образа состоит не в его отличии от об-разов других художников, а в его соответствии действительности. Однако мир представляется поэту вечной загадкой. Не в этом ли секрет загадочности пастер-наковской поэзии? Вообще стихи Б. Пастернака не так просты для восприятия. Обратимся в этой связи к его стихотворению с необычным названием «Про эти стихи».

Данное стихотворение вошло в третью книгу поэта «Сестра моя – жизнь», положившую начало поэтической славе Б. Пастернака. Написанные в 1917 году, стихи, составившие эту книгу, были опубликованы с опозданием в несколько лет, в 1922 году. В книге «Сестра моя – жизнь», создававшейся в предреволюционное лето, практически нет примет грозной реальности. История не изображается ран-ним Пастернаком, а проживается им, входит в него, перерабатывается его созна-нием и воплощается в музыкальных изломах его ритмов, в игре поэтических ас-социаций. Главные из них – переклички с Лермонтовым, которому книга посвя-щена.

Читая стихотворение «Про эти стихи», соглашаешься с мыслью, что для Пастернака нет мелочей, у него крупно то, что мелко. Художественный мир сти-хотворения как будто рассыпается на детали, и в то же время из этих же деталей на наших глазах собирается в единое целое. Красота мира, в понимании Пастер-нака, в его самоценности, а не в соотнесенности его с человеком. А потому окру-жающий мир у него одушевлен сам по себе, а не по воле лирического героя. В этой связи стоит обратить внимание на встречающиеся в тексте стихотворения специфические олицетворения: «задекламирует чердак», «галчонком глянет Рож-дество», «разгулявшийся денек». По сути, здесь окружающий мир становится действующим лицом, а не предметом описания.

Такая невыделенность лирического героя создается и с помощью звуковой организации стиха. Звуковой строй становится образным выражением единства внешнего мира и лирического героя: На тротуарах истолку С стеклом и солнцем пополам Зимой открою потолку И дам читать сырым углам.

Звуковое сходство слов рождает представление о взаимосвязи разных сто-рон бытия. На протяжении почти всего поэтического текста нельзя не услышать аллитерацию на звуки «т» и «с».

Видимо, это ощущение лирическим героем своего единства с внешним ми-ром придает всему стихотворению энергию жизнеутверждения. Ритм поэтической речи отмечается в этой связи особой динамичностью Этому во многом способст-вует использование поэтом глаголов преимущественно совершенного вида: «ис-толку», «открою», «задекламирует», «прянет», «вспомню», «увижу», «глянет», «откроет»… Способствует динамике речи и выбранный автором стихотворный размер ямб, который, кстати, Пастернак использует в большинстве своих стихо-творений. Настроению жизнеутверждения созвучна и разговорность интонации, создающаяся, прежде всего, на лексическом уровне: «внезапно вспомню», «гля-нет», «мне и милой невдомек», «сквозь фортку крикну», «тропку к двери прото-рил»… Вообще автор максимально сближает поэтическую речь с речью обыден-ной; но делает это так, что в обыденности начинает проступать вечность. Следует отметить, что вечность и время постоянно присутствуют в стихах Пастернака, что сообщает поэтическому тексту еще и философское содержание. В связи с этим стоит вспомнить и часто цитируемые строки стихотворения: В кашне, ладонью заслоняясь, Сквозь фортку крикну детворе: Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе? На основании этих строк Пастернака часто обвиняли в оторванности от жизни. Однако, думается, здесь явно ощутимо дыхание той же вечности: об этом говорят и обращение к детям – символу вечного обновления жизни – и использо-вание слова «тысячелетье». Поэтому не ощущающий внутренних границ лириче-ский герой может запросто «курить» с Байроном и «пить» с Эдгаром По. Вообще это расширение времени и пространства подчеркивается и синтаксисом стихотво-рения. Если в первых трех строфах поэт использует короткие предложения, то да-лее каждое предложение – это целая строфа.

Упоминание Лермонтова придает поэтическому миру еще большую всеох-ватность. А душевный размах лирического героя так созвучен лермонтовскому: «Я любил все обольщенья света…». Анафорически же начинающиеся близкие к финальным строки подчеркивают ту же безграничность времени и утверждают небывалую полноту человеческой жизни: Я жизнь, как Лермонтова дрожь, Как губы в вермут окунал.