Обобщающие произведения литературы XVI в.

Архангельская А. В.

Основная тенденция XVI в. - формирование государственной идеологии Московского государства - привела к появлению произведений, регламентирующих разные стороны общественной и частной жизни граждан этого государства. Эти произведения получили в литературоведении наименование "обобщающих".

Первым в ряду этих произведений стал "Стоглав" - книга постановлений Церковного Собора, происходившего в Москве в 1551 г. Книга состоит из царских вопросов Собору и соборных ответов; всего в ней 100 глав, что дало название и самому мероприятию ("Стоглавый Собор"), и книге его постановлений. Задачу Собора сформулировал Иван Грозный в своем обращении к собравшимся: "Молю вас, святейшие отцы мои... не поленитесь изречь слово к благочестию единомысленно о православной Церкви, нашей христианской вере и о благосостоянии святых Божиих церквей и о нашем благочестивом царствии и об устроении всего православного христианства... Тем же и всякому разногласию отныне далече быть повелеваем, всякому же согласию и единомышлению содержаться в нас". В этом же послании Иван Грозный призывал отцов Собора защищать христианскую веру "от душегубительных волк и всяких козней вражиих".В центре внимания на Соборе оказались все разнообразные сферы внутрицерковной жизни. Стоглавый Собор утвердил сложившийся на Руси церковный культ как незыблемый и окончательный; его решения были направлены против любых реформационно-еретических учений. Принятые решения касались епархиального управления и судопроизводства, жизни высшего и низшего духовенства, монашества и мирян. Стоглавый Собор перепоручил государственной власти контроль над целостностью монастырской казны, урегулировал некоторые вопросы монастырского землевладения, осудил чтение и распространение "богомерзких и еретических отреченных книг", т.е. апокрифических сказаний, резко выступил против скоморошьих игрищ, а также против иконописцев, которые пишут не с "древних образцов", а "самосмышлением". Известный историк русской Церкви А.В. Карташев писал: "Собранное государство, устраняя беспорядки, вводило во всех своих частях однообразный порядок. То же имел в виду сделать и в Церкви Собор 1551 г. Его начинания невольно отражали на себе факт слагавшейся централизации русской жизни. Это и хочет отметить Карамзин своей формулой: "сей достопамятный Собор по важности предмета знаменитее всех иных, бывших в Киеве, Владимире и Москве".

Столь же грандиозным по замыслу обобщающим деянием было собирание "Великих Четьих-Миней", которое осуществлялось под руководством сначала новгородского архиепископа, а затем и московского митрополита Макария. За образец им была взята обычная схема месячных чтений, но под каждым днем помещались все известные жития, слова на эти дни и творения святых, память которых в эти дни совершалась. По замыслу Макария, 12-томный (по числу месяцев) свод должен был включить в себя "все книги четьи, которыя в Русской земле обретаются", за исключением "отреченных", т. е. апокрифов, исторических и юридических памятников, а также путешествий. Наряду с житиями, в кодекс входила патристика, церковно-полемическая литература, церковные уставы, а также "Христианская топография" Космы Индикоплова, "Повесть о Варлааме и Иоасафе", "Сказание о Вавилоне" и др. Таким образом, "Великие Четьи-Минеи" должны были охватывать всю сумму памятников (кроме летописей и хронографов), которые допускались к чтению на Руси. Тома были форматом в полный лист, объемом около 1000 стр. Собирание этого грандиозного труда заняло около 20 лет, первая редакция, плод 12-летней работы была создана в 1541 г. и передана в новгородский Софийский собор, а окончательное завершение, по мнению исследователей, датируется 1552 г., когда вторая редакция была вложена в московский Успенский собор. Может быть, имел место и третий экземпляр памятника, который Макарий вручил лично царю. Важной частью этого длительного процесса была канонизация 39 русских святых на церковных Соборах 1547 и 1549 гг., что явилось также закономерной частью дела "собирания воедино" русской церковной истории, доселе разбросанной по отдельным княжествам и уделам, каждый из которых жил под патронажем своих местных святых. Труд Макария в условиях рукописного бытования книг оставался идеологическим раритетом, но главная цель начинания была другой: русская Церковь получила осязательное подтверждение полноты своего знания, а значит - и права, и способности руководить судьбами православия во всем мире.

Регламентация норм церковной жизни и круга чтения русского православного человека повлекла за собой необходимость столь же четкой регламентации частной жизни гражданина нового единого государства. Эту задачу выполнил "Домострой", вторая ("классическая") редакция которого связывается с именем священника московского Благовещенского собора Сильвестра, входившего в "Избранную раду". "Домострой" состоял из трех частей: 1) о поклонении Церкви и царской власти; 2) о "мирском строении" (т. е. об отношениях внутри семьи) и 3) о "домовном строении" (хозяйстве).

Начинается текст отнюдь не с хозяйственных рекомендаций, а с общей картины общественных отношений. Прежде всего, нужно беспрекословно подчиняться властям, ибо "кто противится властителем - тот Божию повелению противится". Особую честь следует воздавать царю: "Царя бойся и служи ему верою, и всегда о нем Бога моли... и во всем повинуйся ему". Более того, из службы царю вытекает почитание Бога: "Аще земному царю правдою служиши и боишися его, тако научишися и Небесного Царя боятися: сей временен, а небесный вечен". Только после этих общих рекомендаций автор обращается к семейному устройству и хозяйственной деятельности.

Адресат "Домостроя" - зажиточный горожанин, рачительный хозяин, сам непосредственно участвующий в хозяйственной деятельности, в которой ему помогает жена. Хозяин руководит всем, имея в своем распоряжении штат слуг (упоминаются, например, ключник, повар, мастера с учениками и слуги, торгующие в хозяйских лавках). "Государыня" ведает целым штатом слуг и мастериц. Дети домохозяина должны с раннего возраста обучаться "рукоделию" и, следовательно, быть готовыми к продолжению деятельности родителей. Дворовые люди получают жалование (не только деньгами, но и платьем, лошадьми и др.); применяется и труд "рабов" и "рабынь", т. е. холопов. Отношения со слугами также отчетливо регламентируются. "Государи" и "государыни" должны людей своих "жаловати", чтобы те "служили бы государем своим верою и правдою и добрыми делы". Со своей стороны, слуга должен был довольствоваться своим положением. Главное, чтобы он "сыт был бы государевым жалованием да одет или своим рукоделием". Сильвестр поучает людей домовладыки, чтобы они "чюжево бы отнюдь не хотели ни коими делы, а государьского бы берегли все за один". Господин должен обучать слуг "рукоделию", ибо который "не рукоделен и собою не умеет промыслити", тот будет "розбивать и красть... и всякое зло чинити".

Все основные предметы своего обихода адресат Сильвестра покупает на рынке, ведя обширную торговлю. В связи с этим особое внимание автор обращает на то, что торговые дела должны вестись в соответствии с имущественным положением. Жажда стяжания сочетается с мелочной скаредностью. Сильвестр поучает, что "остатки и обрески" тканей "ко всему пригождаютца в домовитом деле". Изготовленную одежду надо бережно носить, различая "все дневное" и "лучшее" платье. Мелочный надзор господского ока охватывал все стороны хозяйства, даже если в распоряжении хозяина был специальный ключник, непосредственно ведавший всеми хозяйскими делами.

Быт, каким он предстает со страниц "Домостроя", достаточно строг и суров, но эта строгость - не самоцель, а способ достижения вполне определенной цели: "Казни сына своего от юности его да покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей; и не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет, ты бо бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти". "Домострой" - самый "обытовленный" памятник древнерусской литературы, редко склонявшейся к бытовой конкретности. Особенно насыщена ею третья часть произведения, посвященная правильному ведению домашнего хозяйства: "Изба и стены, и лавки, и скамьи, и пол, и окна, и двери, и в сенех, и на крылцы вымыть и вытерть, и выместь, и выскресть, всегда было бы чисто... да пред нижним крыльцом сена положить грязные ноги отирать, ино лестница не угрязнится, и у сеней перед дверьми рогошка или войлок ветшаной положить или потирало... а грязъное прополоскать и высушить, и опять туто же под ноги пригодится".

"Домострой" предостерегает против опасных сношений с внешним миром, проповедует строжайшее сохранение всех домашних тайн. Умеренность и осторожность предписывается во всем, в частности, в телесных наказаниях: провинившуюся перед мужем жену рекомендуется "плеткою вежливенько побить, за руки держа, а гнев бы не был, а люди бы то не ведали и не слыхали".

Наконец, в 1560-63 гг. в том же кружке митрополита Макария была составлена "Степенная книга царского родословия". Ее целью было представить русскую историю в виде "степеней" (ступеней) ведущей на небо "лествицы" (лестницы). Каждая ступень - генеалогическое колено, жизнеописание "в благочестии просиявших богоутвержденных скиптродержателей", написанное в соответствии с житийной традицией. "Степенная книга" представляла собой монументальную концепцию русской истории, в угоду которой нередко весьма существенно трансформировались факты не только близких к современности событий, но и всей шестивековой истории Руси. Это произведение логично завершает группу обобщающих произведений XVI в., наглядно демонстрируя, что регламентации могло подвергаться не только настоящее, но и достаточно отдаленное прошлое.

Своеобразие отражения истории в "Степенной книге" по сравнению с предшествовавшими ей летописями можно увидеть на примере повествования о княгине Ольге. "Степенная книга" уделяет довольно много внимания Ольге-псковитянке до ее свадьбы с Игорем (в "Повести временных лет есть лишь краткое упоминание о псковском происхождении Ольги, она попадает в поле зрения автора только после смерти Игоря). Игорь знакомится с Ольгой, находясь на охоте и переправляясь через реку: она, переодетая в мужское платье, перевозит его "в лодейцы". Поняв, что перед ним девушка, "вельми юна сущи, доброзрачна же и мужествена", Игорь "разгореся желанием на ню и некие глаголы глумлением претворяше к ней". Но Ольга "не юношески, но старческим смыслом" отрезвила его, заговорив о целомудрии. Об этом знакомстве Игорь вспомнил тогда, когда наступило время искать себе невесту и послал своего "сродника" Олега за мудрой и разумной девушкой, не желая никого иного взять в жены. В этом варианте история женитьбы Игоря на Ольге напоминает сказочный сюжет о свадьбе королевича с простой крестьянской девушкой, мудрость которой покоряет юношу (вариант этого же сюжета находим в "Повести о Петре и Февронии Муромских").

Рассказывая о походе Игоря на древлян, автор "Степенной книги", в отличие от летописца "Повести временных лет", не предоставляет слова древлянам. Опущено образное сравнение Игоря с волком, которое заставляет увидеть солидарность древнего летописца с древлянами. В "Степенной книге" древляне - нечестивые убийцы русского князя, и более ничего. Тем более оправданной оказывается жесткая месть Ольги за смерть мужа.

В истории крещения Ольги в Царьграде изменяется имя одного из главных действующих лиц - византийского императора. "Повесть временных лет" связывает пребывание Ольги в Константинополе с царствованием Константина Багрянородного VII (905-959, византийский император с 913), а "Степенная книга" называет незадачливым искателем руки русской княгини Иоанна Цимисхия. Современные историки датируют описанное посольство либо 957, либо 946 годом; иногда разносятся даты посольства и крещения (последнее, по мнению Г.Г. Литаврина, совершилось во время второй поездки Ольги в Константинополь в 954 или 955 г.), но все эти даты однозначно указывают на то, что дело происходило при Константине Багрянородном. Скорее всего изменение "героя" в "Степенной книге" связано с более отрицательным отношением русских к Иоанну Цимисхию, воспринимавшемуся как узурпатор византийского престола и коварный враг Руси. "Переклюкать", т.е. перехитрить вероломного врага - еще более значимая заслуга, подчеркивающая превосходство русской княгини над византийским императором.