Хорхе Луис Борхес. Тайное чудо

Ночью четырнадцатого марта 1936 г. в квартире на улице Целетной, в Праге, Яромир Хладик, автор незавершенной трагедии «Враги», труда «Оправдание вечности» и исследования о неявных иудаистских источниках Якоба Беме, видит во сне долгую шахматную партию. Игра была начата много веков назад и разыгрывалась между двумя знатными родами. Суммы приза никто не помнил, но она была баснословно велика. Во сне Яромир был первенцем в одном из соперничающих семейств. Часы отмечали боем каждый сделанный ход. Он бежал под ливнем по пескам пустыни и не мог вспомнить правил игры. Проснувшись, Яромир слышит мерный механический гул. Это на рассвете в Прагу входят передовые отряды бронетанковых частей третьего рейха.

Через несколько дней власти получают донос и задерживают Хладика. Он не может опровергнуть ни одного из обвинений гестапо: в его жилах течет еврейская кровь, работа о Беме имеет проеврейский характер, он подписал протест против аншлюса. Юлиус Роте, один из военных чинов, в чьих руках находится судьба Хладика, решает расстрелять его. Казнь назначена на девять утра двадцать девятого марта — этой отсрочкой власти хотят продемонстрировать свою беспристрастность.

Хладик приходит в ужас. Сначала ему кажется, что виселица или гильотина были бы не так страшны. Он непрерывно проигрывает в уме предстоящее событие и задолго до назначенного срока умирает по сотне раз на дню, представляя сцену собственного расстрела в различных пражских двориках, а число солдат каждый раз меняется, и стреляют в него то издали, то в упор. Следуя жалкой магии — представлять себе жестокие детали предстоящего, чтобы помешать им осуществиться, — он в конце концов начинает бояться, как бы его вымыслы не оказались пророческими. Иногда он ждет расстрела с нетерпением, желая положить конец напрасной игре воображения. Вечером накануне казни он вспоминает свою недописанную стихотворную драму «Враги».

В драме соблюдалось единство времени, места и действия, она разыгрывалась на Градчанах, в библиотеке барона Ремерштадта, в один из вечеров на исходе XIX в. В первом действии Ремерштадта посещает неизвестный. (Часы бьют семь, садится солнце, ветер доносит огневую венгерскую мелодию.) За этим визитером следуют другие, неизвестные Ремерштадту, но лица их кажутся ему знакомыми, он уже видел их, возможно, во сне. Барону становится понятно, что против него составлен заговор. Ему удается воспрепятствовать интригам. Речь заходит о его невесте, Юлии де Вайденау и о Ярославе Кубине, который когда-то докучал ей своей любовью. Теперь он сошел с ума и воображает себя Ремерштадтом… Опасности множатся, и Ремерштадту во втором действии приходится убить одного из заговорщиков. Начинается последнее действие; множится число несообразностей; возвращаются действующие лица, роль которых, казалось, исчерпана: среди них мелькает убитый. Вечер все не настает; часы бьют семь, в окнах отражается закатное солнце, в воздухе звучит огневая венгерская мелодия. Появляется первый визитер и повторяет свою реплику, Ремерштадт отвечает ему без удивления; зритель понимает, что Ремерштадт — это несчастный Ярослав Кубин. Драмы нет: это вновь и вновь возвращающийся бред, который Кубин беспрерывно воскрешает в памяти…

Хладик закончил первое действие и одну из сцен третьего: стихотворная форма пьесы позволяет ему постоянно править текст, не прибегая к рукописи. В преддверии скорой смерти Хладик обращается к Богу с просьбой дать ему еще год, чтобы закончить драму, которая станет оправданием его существования. Спустя десять минут он засыпает. На рассвете ему снится сон: он должен найти Бога в одной из букв на одной из страниц одного из четырехсот тысяч томов библиотеки, как объясняет ему незрячий библиотекарь. С внезапной уверенностью Хладик касается одной из букв на карте Индии в оказавшемся рядом атласе и слышит голос: «Тебе дано время на твою работу». Хладик просыпается.

Появляются два солдата, которые конвоируют его во внутренний дворик. До начала казни, назначенной на девять часов, остается минут пятнадцать. Хладик присаживается на поленницу, сержант предлагает ему сигарету, и Хладик берет её и закуривает, хотя до тех пор не курил. Он безуспешно пытается вспомнить облик женщины, черты которой отражены в Юлии де Вайденау. Солдаты строятся в каре, Хладик ожидает выстрелов. На висок ему падает капля дождя и медленно катится по щеке. Раздаются слова команды.

И тут мир застывает. Винтовки нацелены на Хладика, но люди остаются недвижимы. Рука сержанта, дававшего команду, замирает. Хладик хочет крикнуть, но не может и понимает, что парализован. Ему не сразу становится ясно, что произошло.

Он просил у Бога год для окончания своей работы: всемогущий дал ему этот год. Бог совершил ради него тайное чудо: его убьет в назначенный срок немецкая пуля, но в его мозгу от команды до её выполнения пройдет год. Изумление Хладика сменяется благодарностью. Он принимается доканчивать свою драму, меняя, сокращая и переделывая текст. Уже все готово, не хватает лишь одного эпитета. Хладик находит его: дождевая капля начинает скользить по его щеке. Раздается залп четырех винтовок, Хладик успевает что-то неразборчиво крикнуть и падает.

Яромир Хладик умер утром двадцать девятого марта в десять часов две минуты.

Юг

Буэнос-Айрес, 1939 г. Хуан Дальманн служит секретарем в муниципальной библиотеке на улице Кордова. В конце февраля с ним происходит неожиданный случай. В этот день в его руки попадает редкое издание «Тысячи и одной ночи» в переводе Вайля; спеша рассмотреть свое приобретение, он, не дожидаясь лифта, взбегает по лестнице. В темноте что-то задевает его лоб — птица, летучая мышь? Женщина, открывшая Дальманну дверь, вскрикивает от ужаса, и, проведя рукой по лбу, он видит кровь. Он порезался об острый край только что окрашенной двери, которую оставили открытой. На рассвете Дальманн просыпается, его мучит жар, а иллюстрации к «Тысяче и одной ночи» мешаются с кошмаром. Восемь дней тянутся как восемь веков, окружающее кажется Дальманну адом, Затем его забирают в лечебницу. По дороге Дальманн решает, что там, в другом месте, он сможет спокойно уснуть. Как только они приезжают в лечебницу, его раздевают, обривают ему голову, прикручивают к кушетке, и человек в маске всаживает ему в руку иглу. Очнувшись с приступами тошноты, забинтованный, он понимает, что до сих пор находился лишь в преддверии ада, Дальманн стоически переносит болезненные процедуры, но пла чет от жалости к себе, узнав, что чуть не умер от заражения крови. Спустя какое-то время хирург говорит Дальманну, что тот скоро может поехать долечиваться в усадьбу — старинный длинный розовый дом на Юге, который достался ему от предков. Обещанный день настает. Дальманн едет в наемном экипаже на вокзал, чувствуя счастье и легкое головокружение. До поезда остается время, и Дальманн проводит его в кафе за чашкой запрещенного в лечебнице кофе, поглаживая огромного черного кота.

Поезд стоит у предпоследнего перрона. Дальманн выбирает почти пустой вагон, забрасывает чемодан в сетку, оставив себе книгу для чтения, «Тысячу и одну ночь». Книгу эту он взял с собой не без колебаний, и само решение, как ему кажется, служит знаком того, что несчастья миновали. Он пытается читать, но тщетно — это утро и само существование оказываются чудом не меньшим, чем сказки Шахразады.

«Завтра я проснусь в усадьбе», — думает Дальманн. Он чувствует себя одновременно как бы двумя людьми: один движется вперед по этому осеннему дню и знакомым местам, а другой терпит унизительные обиды, пребывая в отлично продуманной неволе. Приближается вечер. Дальманн ощущает свое полное одиночество, и иногда ему кажется, что он путешествует не только на Юг, но и в прошлое. От этих мыслей его отвлекает контролер, который, проверив билет, предупреждает, что поезд остановится не на той станции, что нужна Дальманну, а на предыдущей, едва ему знакомой. Дальманн сходит с поезда почти посреди поля. Здесь нет никакого экипажа, и начальник станции советует нанять его в лавке за километр от железной дороги. Дальманн идет к лавке медленно, чтобы продлить удовольствие от прогулки. Хозяин лавки кажется ему знакомым, но потом он понимает, что тот просто похож на одного из служащих лечебницы. Хозяин обещает заложить бричку, и чтобы скоротать время, Дальманн решает поужинать здесь же. За одним из столов шумно едят и пьют парни. На полу, привалившись к стойке, сидит смуглый старик в пончо, показавшийся Дальманну воплощением Юга. Дальманн ест, запивая ужин терпким красным вином. Вдруг что-то легкое ударяется о его щеку. Это оказывается шарик хлебного мякиша. Дальманн в растерянности, он решает сделать вид, что ничего не случилось, но через несколько минут в него попадает другой шарик, а парни за столом принимаются хохотать. Дальманн решает уйти и не дать втянуть себя в драку, тем более что еще не выздоровел. Хозяин встревоженно успокаивает его, называя при этом по имени — «сеньор Дальманн». Это только ухудшает дело — до сих пор можно было думать, что тупая выходка парней задевает случайного человека, теперь же оказывается, что это выпад против него лично.

Дальманн поворачивается к парням и спрашивает, что им нужно. Один из них, не переставая сыпать ругательствами и оскорблениями, подбрасывает и ловит нож и вызывает Дальманна драться. Хозяин говорит, что Дальманн невооружен. Но в этот момент сидящий в углу старик-гаучо бросает ему под ноги кинжал. Словно сам Юг решает, что Дальманн должен драться. Нагибаясь за кинжалом, он понимает, что оружие, которым он почти не владеет, послужит не защитой ему, а оправданием его убийце. «В лечебнице не допустили бы, чтобы со мной случилось что-либо подобное», — думает он и вслед за парнем выходит во двор. Переступая порог, Дальманн чувствует, что умереть в ножевой драке под открытым небом, мгновенно, было бы для него избавлением и счастьем в ту первую ночь в лечебнице. И если бы он мог тогда выбрать или придумать себе смерть, он выбрал бы именно такую.

И, крепко сжимая нож, Дальманн идет вслед за парнем.