Художественное своеобразие романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»

Есть книги, которые надо читать медленно, как можно медленнее, потому что они заставляют размышлять над каждой фразой и любоваться це­лыми страницами. Особый дух есть у этих книг, своя душа. «Доктор Живаго» Б. Пастернака — одна из таких книг.

Роман этот — тончайшее сочетание поэзии и реальности, высокая и чистая музыкальная нота; он наполняет красотой и смыслом жизнь обыкно­венных людей, и мастерство автора не может не вызывать восхищения. Б. Пастернак прежде всего поэт, поэт во всем. И даже в прозаическом произ­ведении, посвященном одному из самых смутных периодов истории России, он остался верен своему поэтическому дару. Читая Б. Пастернака, всегда невольно вспоминаешь А. Блока, и не только по­тому, что они выбирают похожие образы и эпите­ты, а скорее, потому, что произведения обоих поэ­тов можно назвать возвышенными.

У Б. Пастернака это еще и возвышенная повсе­дневность, красота обычной жизни. Его девиз: «...быть живым, живым и только, живым и толь­ко — до конца». От этого нам еще ближе его герои, его природа, его Россия. Пейзажные зари­совки волнующе реальны: «Весна ударила хмелем в голову неба, и оно мутилось от угара и покрыва­лось облаками. Над лесом плыли низкие войлоч­ные тучи с отвисающими краями, через которые скачками низвергались теплые, землей и потом пахнувшие ливни, смывавшие с земли последние куски пробитой черной ледяной брони...» Мы чув­ствуем, как просыпается природа. Даже зимой ощущаем запах весны. Может быть, так трогают нас пастернаковские строки, что выражают самое сокровенное в человеке: «Господи! Господи! — готов был шептать он. — И все это мне! За что мне так много? Как подпустил ты меня к себе, как дал забрести на эту бесценную твою землю, под эти твои звезды, незадачливой, ненаглядной?»

Образ родины, России сливается с образом лю­бимой женщины, и любовь к ним у героя Б. Пас­тернака описывается похожими словами, раскры­вающими глубину этой любви: «И эта даль — Россия, его несравненная, за морями нашумев­шая, знаменитая родительница, мученица, упря­мица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, кото­рых никогда нельзя предвидеть. О, как сладко су­ществовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь!» Такими пронзительными строками, гово­рящими о любви к жизни, полны страницы рома­на «Доктор Живаго». Особенно страницы, посвя­щенные весне. Весна у Б. Пастернака поет и бушует.

И та же смесь огня и жути

На воле и в жилом уюте,

И всюду воздух сам не свой.

И тех же верб сквозные прутья,

И тех же белых почек вздутья

И на окне, и на распутье,

На улице и в мастерской.

Впрочем, создается ощущение, что в романе изображены всего два времени года: весна и зима. Образ зимы у Б. Пастернака многозначен: описа­ния бескрайних снежных пространств разбросаны по страницам романа. Это — символ России. Зима Б. Пастернака — это метель и буран, блоковский образ, воплощающий смятение, революцию. Но зимой всегда где-то есть окно, замерзшее, с «про­таявшей скважиной в ледяном наросте». Сквозь эту скважину просвечивает огонь свечи, прони­кающий на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривает за едущими и кого-то поджидает. Образ свечи — это символ надежды, ожидания, дома, любви, поэтический символ высокого. Кажется, что свет свечи про­никает в другие миры, недоступные глазу чело­века, этот свет очищает и успокаивает душу, несет веру.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Все эти образы не случайны. Они глубоко со­звучны внутреннему миру главного героя. Этот мир открывается нам. Не всем дано видеть красо­ту в повседневности. Доктору Живаго дано, и вот перед нами возникают чарующие образы. «Юрий Андреевич с детства любил сквозящий огнем зари вечерний лес. В такие минуты точно и он пропус­кал сквозь себя эти столбы света. Точно дар живо­го духа потоком входил в его грудь, пересекал все его существо и парой крыльев выходил из-под ло­паток наружу». Этим строкам созвучно стихотво­рение Юрия Живаго:

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,

Нагой, трепещущий ольшаник.

В имбирно-красный лес кладбищенский,

Горевший, как печатный пряник...

Своеобразный художественный фон придают роману библейские темы, которые в сознании героя становятся чем-то большим, чем просто ле­генды. Он вкладывает в них философию своей жизни:

Но книга жизни подошла к странице,

Которая дороже всех святынь.

Сейчас должно написанное сбыться,

Пускай же сбудется оно. Аминь.

Ощущение неизбежности происходящего воз­никает на страницах, посвященных любви. Эти прозаические страницы можно отнести к верши­нам поэзии. «Прелесть моя незабвенная! Пока тебя помнят вгибы локтей моих, пока еще ты на губах и руках моих, я побуду с тобой. Я выплачу слезы о тебе в нежном-нежном, щемяще печаль­ном изображении. Я останусь тут, пока этого не сделаю».

Вся книга наполнена стихами, она написана стихами, а прозаический слог и прозаичность жизни только подчеркивают ее лирическую, лич­ностную глубину.

И своеобразие восприятия романа Б. Пастерна­ка рождается именно из недоговоренности, нечет­кости, из ощущения природы, из ощущения поэ­зии, из веры, что после зимы всегда приходит весна, что и зимой где-то всегда горит свеча.

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела...