Малява про халяву. Русский язык выставили на бабки.

Малява про халяву. Русский язык выставили на бабки

У современного русского языка, пытанного, колотого и резаного, измученного всеми возможными мучениями, есть одна особенность, на которую все, разумеется, обратили внимание, однако не все поняли, что означает ее появление.

Жаргон преступного мира, так называемая блатная музыка, существует столько, сколько и сам этот мир, то есть испокон веку. Само его существование объясняется практической необходимостью общаться с себе подобными на языке, непонятном простым смертным. Ни полиция, ни милиция, ни граждане, удостоившиеся чести быть ограбленными или изуродованными, не должны знать лишнего. Людям с богатым воображением всегда кажется, что тут не обошлось и без романтики, но это лишь до той поры, пока действительность не отрезвит. Лихим людям не до стихов и не до песен, им надо сделать свое дело и смыться. К художественным особенностям этой стороны действительности я бы отнесла лишь искусство татуировки, которое, по-видимому, вполне утоляет тоску по прекрасному, но к предмету нашего разговора отношения не имеет.

Самое популярное слово конца ХХ - начала ХXI века в России, наверное, слово "бабки". Люди, не имеющие никакого отношения к преступности, сами не замечая, вместо слова "деньги" говорят "бабки".

Сколько "бабкам" лет?

Все, кого я об этом спросила, - без исключения все - отметили, что не больше двадцати-тридцати.

А вот и нет. Оно существует уже более ста лет, и в начале ХХ века отнюдь не поражало новизной: "Бабки. Деньги, преимущественно кредитные билеты. На жаргоне мошенников они называются "финагами" или "барашками"; на жаргоне же шулеров выигранные ими деньги называются "игрушками", а находящиеся пока еще у "пассажира" - "кровью". Отсюда шулерские выражения: "пустить кровь" - обыграть, "пошла кровь носом" - партнер начал расплачиваться" (1908 г.).

"Бабки, голье, гроши, дрожжи, шайбы - деньги". "Бабки - деньги кредитными билетами" - это тоже из толковых словарей начала прошлого века.

Замечательный исследователь русского языка В.М.Мокиенко отмечает, что в ежегодных словарных материалах "Новое в русской лексике" это слово в 1981 году определенно характеризуется как жаргонное.

Стало быть, словечко старое. Кто же подарил ему вторую жизнь?

Банды товарищей, которые чуть больше десяти лет назад взяли в свои лапы нашу жизнь. Сами знаете, денег очень мало - все больше бабок.

Но только не стоит обольщаться: мы не сопротивлялись. Язык бандитов пришелся ко двору. Само собой, как результат того, что бандиты прибрали к рукам и большую часть отечественного бизнеса, вошли во власть, со всеми удобствами расположились на телевизионных экранах и на страницах книг.

Поэт Александр Пушкин - его жадно изучают в европейских и американских университетах, потому что кое-где бытует мнение, что он самый читаемый русский поэт, - так вот, Пушкин написал четверостишие "На статую играющего в бабки":

Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено

Бодро оперся, другой поднял меткую кость.

Вот уж прицелился... прочь! раздайся, народ любопытный,

Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.

На днях замечательный учитель литературы из очень хорошей московской школы рассказал мне следующее: он прочитал старшеклассникам это четверостишие и попросил о нем порассуждать. Молчание. Тогда он спросил, понятен ли смысл стихов? Молчание. Что такое бабки? - спросил вконец изможденный словесник. Деньги, хором ответил класс. Тот же Мокиенко объясняет: смысл этой старинной игры - "в сбивании бабок, то есть надкопытных костей домашних животных. Главная задача играющих - выбить бабки с кона - места за чертой, где они расставлялись в различном порядке и количествах. Понятно, что выигрывающий должен обладать не только удалью, но и столь важным прежде мужским качеством, как меткость... Итак, исходное значение оборота бить (подбить) бабки - сбить игральные костяшки метким ударом". Игра в бабки была некогда любимой азартной игрой, отсюда и прямая дорога к денежкам и ко всему, что с ними связано. Но про те поэтические бабки давно забыто. Как теперь давать уроки литературы?

А как насчет халявы?

Думаете, она молоденькая?

Согласно словарю Даля, халява - это сапожное голенище. Халяву, объясняет Даль, распаривают ножницами. Эта работа считалась самой примитивной, поэтому легкое обогащение (а также даровое угощение и прочие бесплатные удовольствия) уже давно называют халявой. Но ведь мы с вами являемся свидетелями того, как это слово взошло на трон и не сходит с уст старых и малых.

Почему именно сейчас?

А вы вспомните, как заработаны первые большие капиталы тех, кого стали называть новыми русскими? Инаугурация халявы прошла в теплой и дружественной обстановке.

* * *

Анна Андреевна Ахматова говаривала, что она - филолог, и для нее не существует непроизносимых слов. Относилось это, понятно, к мату.

Упомянутый уже Александр Сергеевич Пушкин считал, что подлинная гласность в России наступит тогда, когда издадут сочинения Баркова.

Сколько могу судить, имелся в виду заповедный язык, тот, без которого русская речь сама не своя. А вот Олег Васильевич Волков, без малого тридцать лет проведший в сталинских лагерях, сказал как-то, что никогда бы ему этого не вынести, если бы он хоть раз употребил матерное слово.

Мат, который насквозь, до глубоких луж пропитал современный язык, вряд ли имеет отношение к филологии и к Баркову. Современный мат - это онкологическое поражение русской речи. Это злокачественное образование, оно свидетельствует о болезни, которая почти не поддается лечению.

В чем дело?

Почему не только бандиты, но и банкиры, не только футбольные фанаты, но и дети из благополучных семей, не только "дочери камергеров", но и прелестные, хорошо одетые и дивно пахнущие барышни - все сквернословят. Почему? Какие печали утоляет беспрерывное упоминание гениталий и несколько производных от них?

А для того, о чем говорят, старый русский язык не пригоден.

То, как нас учат, лечат, то, как ездят по дорогам, то, какие это дороги, то, как и о чем говорят в Думе и в правительстве, то, что показывают в кино и по телевидению, то, о чем пишут книги и газеты, - это всего лишь попытка жизни, и в пределах этой попытки другой язык - всего лишь сурдоперевод.

* * *

Россияне стали говорить на русском, как иностранцы, утрачен автоматизм правильной речи.

Виктор Илюхин, председатель Комитета по обороне Государственной думы:

- Об этом декларируют многие партии...

- Дал дорогу на то, чтобы прокуратура возбудила уголовное дело...

- Я глубоко убежден о том, что итоги приватизации надо пересматривать...

- Самое главное о том, что все эти компании разного толка...

- Если президент знает, это еще раз показывает о том, что...

"Эхо Москвы", 23 июля, корреспондент Юлия Пуш:

- Этим летом климат бросился в другую крайность...

С ума можно сойти.

* * *

"История геноцида русского языка еще не написана, - натыкаюсь я в поисках диагноза на меморандум Андрея Битова. Слово "меморандум" часто встречается в документах Страсбургского суда по правам человека, тут оно более чем кстати. - Она проклевывается лишь в форме редких сетований о его состоянии. Пока что складывается история геноцида людей, причем в обратном порядке: партийцев, советской интеллигенции, крестьянства, дворянства, духовенства, то есть классов, то есть собственно интеллигенции, затем малых народов и наций... подбираемся к большему: к геноциду культуры, к геноциду окружающей среды, человека как такового, то есть к геноциду самой его природы, то есть самой природы, Творения. О, если бы можно было ухлопать сразу самого Бога! - не потребовался бы столь хлопотливый и трудоемкий путь. Мы пишем нынче эту всеобщую историю геноцида и не можем ее охватить - тома сыплются из наших дырявых рук. Мы не замечаем, что она уже написана, эта история, - это наш язык, наша речь, мы сами... То, что с ним и с нами, со мной и с тобой стало".

* * *

Недавно я была в гостях у старой знакомой, которая вышла замуж за американца. Время от времени семейство, состоящее из двух взрослых и двух детей, приезжает в Москву, и я спешу в гости. Ни для кого не секрет, что предмет моей страсти - младший сын Майкл, то есть Мишутка, он и впрямь похож на медвежонка. Медвежонку Майклу пять лет, он превосходно говорит по-русски, в отличие от старшего брата, который не смотрит в Москве телевизор и не читает российских газет - не понимает. Мы с Майклом рассказываем друг другу разные истории, сочиняем повесть про маленьких человечков, которые едут в поездах его игрушечной железной дороги, любим посидеть под столом и все такое. На этот раз нас оставили вдвоем, и случилось непредвиденное: мой друг наотрез отказался сесть на горшок. А надо было. Тогда я стала рассказывать ему одну таинственную историю, он наконец опустился на трон, украшенный незабудками, и вдруг с горшка доносится: что такое царь Горох?

Я говорю: не что, а кто, есть такое выражение, оно означает...

А мой ученый собеседник меня прерывает: "Ты, Ольга, говоришь некомпактно. Я уже давно хотел тебе сказать. У тебя много прибавленных слов, а нужно только главные, как в компьютере".

- Как это?

- Не думай, это просто на самом деле. Нужны только слова, которые что-то означают.

Я говорю: "Послушай, ты ошибаешься. Мы же люди, а не компьютеры, значит, нам нужные разные слова. Вот ты болеешь, что тебе мама говорит, как она тебя утешает?"

- Это эксклюзив, - сказал он. - Стараюсь не болеть. Ты очень упрямая, Ольга. Если бы в каждом языке не было столько лишних слов, я бы уже давно выучил французский и итальянский.

- А итальянский тебе зачем?

- Там мороженое вкусное. Много разного, а мама, сама понимаешь...

Ольга Богуславская