Дача и дачники в русском представлении

Т.В. Цивьян

Это сообщение – продолжение темы «Дачи и дачники», которой была посвящена международная конференция «Summerfolk – Дачники», прошедшая в конце августа – начале сентября 2006 г. под Петербургом в поселке Репино (б. Куоккала). Она была организована институтом мировой культуры МГУ и Александровским институтом Хельсинки при участии Хельсинкского университета, Финского университета в Санкт-Петербурге, Бергамского университета, Тартуского университета и других учебных и научных учреждений стран Балтии. Соответственно, материал был в основном прибалтийский, хотя предложенная программа была гораздо шире:

1) история возникновения дачи как бытовой и культурной реалии;

2) история слова, обозначающего это понятие;

3) отражение этого феномена в литературе и искусстве; формирование и эволюция образа дачи и дачника в русской литературе, сопоставление с другими литературами;

4) формирование дачного текста (включая дачный словарь), влияние географического и инокультурного фактора на его формирование;

5) функционирование дачи и дачного текста в разные эпохи (императорскую, советскую и постсоветскую);

6) дачные мемуары

7) развивающийся феномен дачничества

Программа самой конференции, сложившаяся из предложенных докладов, дала дополнительные повороты темы:

Дачи как реалии и как культурологический и семиотический феномен

Пространство дачи: бытовое, игровое, детское и т. п.

Дача/курорт как сцена

И в заключение конференции прозвучал пленарный доклад автора единственной монографии о русской даче Стивена Ловелла, преподавателя King’s College London (Stephen Lovell. Summerfolk: A History of the Dacha, 1710–2000. Cornell University Press, 2003), под названием «Why dachas matter?», исследующего «where the summerfolk belong in the historiography of modern Russia» и предложившего проблемы для обсуждения: «Should dachas cause us to modify widely held views of Russia’s social and cultural history? Is dachavedenie a branch of Lotmanian semiotics or kraevedenie, or can it be more than that? What can cultural historians learn from economic historians and anthropologists, and vice versa?»

При всей широте и разнообразии тем, лейтмотив докладов был один: дача – это исключительно русское явление[1].

Дача – «загородный дом для летнего проживания» (Ожегов), словарное определение нейтрально, но само слово, не переводимое на другие языки, а только транслитерируемое, в конце концов приводит к концепту, укладывающемуся в русскую модель мира. Характерно, что именно с «уникальности слова» начинается укоренение дачи как концепта и как знака русского. При этом действует классическая схема самоописания через «чужое зеркало»: дача является знаком исконно русского потому, что у иностранцев ничего подобного нет, следовательно, они не могут понять сакральной сути дачи, и, следовательно, дача – еще одно слагаемое загадочной русской души. А можно сказать со всей определенностью, что когда возникает тема русской души и ее загадочности, речь идет о семиотическом конструировании своего образа в противопоставлении чужому, т.е. о русской модели мира.

Приводимые далее примеры число их может быть легко умножено), взятые из СМИ иллюстрируют русское самоописание и самосознание сквозь призму дачи.

В горбачевские времена западные корреспонденты и пресс-службы ломали голову над непереводимыми политическими русицизмами «перестройка», «ускорение» и «гласность». Но это не единственные языковые проблемы, с которыми приходится сталкиваться в России чужестранцу, и вот самая неразрешимая из них: что такое «dacha»? Перед тем, кто переведет это слово на иностранный, автор сего согласен снять шляпу и вручить призовую сигару. Уверен, впрочем, что мой курительный запас останется неприкосновенным: сам Хедрик Смит, лауреат Пулитцеровской премии и автор бестселлеров «Русские» (1976) и «Новые русские» (1991) признал свою неспособность справиться с этим лингвистическим феноменом. Упаси вас Господь переводить «дачу» как country-house: в России таких урбанистических излишеств не предусмотрено. Если английскую цивилизацию можно назвать цивилизацией камня, китайскую - глиняной цивилизацией, то русская цивилизация... но не будем уточнять. «Что для немца здорово, то для русского смерть» - гласит максима некоего славянофила, ставшая пословицей. Западный человек отдыхает, чтобы работать, русский - работает, чтобы отдыхать. Он предпочитает пожизненной деловой каторге поэтическое созерцание мира. И дача является, пожалуй, одним из символов его национального менталитета. Знаменитая пьеса Максима Горького так и называется: «Дачники». А где происходит действие половины произведений Чехова? На даче. Туда же устремляются для окончательного выяснения своих отношений герои романа Достоевского «Идиот». Там же, на этих поэтических верандах позируют живописцам русские красавицы 19 века… (В. Сердюченко).

Помню, я тогда впервые осознал, что подобной, совершенно особой - и притом исполинской - инфраструктуры нет больше нигде в мире. Нет таких мегаполисов, половина населения которых переселялась бы на лето за город. Как это получилось, где истоки этого явления? Почему дачи оказались сугубо русским феноменом? А почему в Испании привилась коррида? Почему немцы чаю предпочитают кофе? На все три вопроса можно ответить: так уж сложилось - и это будет правильно. В России всё началось с переноса столицы. Сыграло роль и то, что наши зимы дольше, и после них душа сильнее рвётся на природу. А может быть, разгадка в том, что в России пригородная земля стоила много дешевле, чем в Европе (А. Горянин. Дача – русское изобретение).

Дача - неотъемлемая часть нашего быта и нашей кyльтypы. В дpyгих евpопейских языках нет слов, адекватно пеpедающих понятие "дача". У фpанцyзов - maison de campagne и residence secondaire. Hо это пpосто "загоpодный дом" или "втоpое жилище". У англичан - cottage, иногда с yточнением: country cottage. Это сельский дом. У немцев - Landhaus и Sommerhaus - "сельский дом" и "летний дом". Есть еще Schrebergarten - кpошечный лоскyток земли, паpа деpевьев, цветочная клyмба, очаг для баpбекю и микpоскопический саpай для хpанения инвентаpя. Закон запpещает ночевать в "шpебеpгаpтене", да и негде. Сюда пpиезжают, чтобы покопаться в земле или yстpоить семейнyю тpапезy на свежем воздyхе. В толковом словаpе фpанцyзского языка Le Robert слово datcha, пpавда, есть. Расшифpовывается оно так: "...pyсское слово. Рyсский сельский дом, находящийся вблизи большого гоpода". Пpимеpно так же толкyют слово "дача" словаpи Webster и Бpокгаyз. Аккypатное объяснение, но полного впечатления о том, что же такое дача, не дает. И понятия "поехать на дачy" y евpопейцев нет. Англичанин, немец, фpанцyз, итальянец, испанец скажyт "поехать за гоpод"… (Никита Алексеев).

Дача - совершенно особый феномен российской жизни, "второе жилище" и духовное пристанище горожанина…

Дача – особый российский феномен, который правомерно рассматривать как часть экономики самообеспечения городского населения… (И. Чеховских).

«Зачем русскому человеку дача? Над этим вопросом бьется культуролог и профессор европейской истории в лондонском Кингз-колледже Стивен Лавелл. «Дачники» - детальный, богато иллюстрированный труд. Предмет серьезнейших штудий - происхождение и развитие социо-культурного феномена русской дачи от Пушкина и Сталина до наших дней. Лавелл рассматривает различные функции дачи в русском обществе (показатель принадлежности к среднему классу, средство преодоления урбанистических фрустраций, место возникновения интеллектуальных сообществ и просто источник существования), а также влияние дачной топографии на процесс становления обеих российских столиц. От автора не укрылась и противоречивость отношения русских к описываемому феномену - многие из них, замечает Лавелл, презирают и ненавидят дачную жизнь. Фактически Лавеллу удалось представить в «дачном» разрезе всю историю России, равно как и загадку русской души». Представление о дачах, дачниках и дачном образе жизни во всем его многообразии вошло в мировую культуру благодаря Пушкину, Тургеневу, Чехову, Горькому, Сталину, Пастернаку, Ахматовой и Никите Михалкову. Загородный отдых и загородные домики любят горожане во многих странах. И все же дача, по мнению Лоувелла, — это нечто бесспорно русское. Русские дачные пригороды не очень-то похожи на пригороды европейских столиц. Русские называют дачей и многоэтажный кирпичный особняк, и самодельную времянку. Земельный участок под дачей может быть от трех соток до гектара и более. На дачах любили жить и иерархи государственной власти, и вольнодумствующие интеллигенты. Дача может быть местом и престижного отдыха, и каторжного труда. Разобраться во всем этом попытался, и, надо признать, не без успеха, британский историк Стивен Лоувелл.

Это не первая книга Лоувелла, посвященная специфическим русским явлениям…» (Л. Овчинцева).

…обратный дачный автобус пахнет грязной клубникой только что с земли, когда тебя тянут за руку и ты падаешь на дорожку - отстаньте - и ягоды красные, грязные, сочные, и чердак заброшенной дачи, скрипучая кровать, оранжевое одеяло, плющ за окном и пластиковый стаканчик из-под спирта на пыльной советской давности письменном столе.

на улицах дачного поселка ветрено, холодно, черные балконы коронами, маленький черный ларек, как символ всей пьющей, студенческой или старой российской дачности.

Вот что интересно: иностранцы с запада всегда поражались этому русско-советскому явлению - даче.

«Несомненно, дача – такая же национальная особенность русских, как водка, баня, балет и медведи. В европейских языках даже нет слов, адекватно передающих привычное нашему уху понятие. Если не считать французов, у которых слово datcha обозначает собственно «русский сельский дом, находящийся вблизи большого города». Дачные традиции в России вообще крепки. В словаре Даля слово «дача» упоминается в статье «давать и дать» -- участки земли с крестьянами давал сюзерен, то есть царь, своим вассалам в качестве платы за верную службу… /Вечный зов/ Для русских дача – какой-то хитрый кайф. Как можно получать удовольствие от длительного времяпрепровождения в неестественных для прямоходящего существа позах? А ведь получают! Махнул сотку, другую, разогнул со скрипом спину, оглядел проделанную работу с удовлетворением, прищурился на солнышко, потянулся сладко: кайф! А этот миф о здоровом образе жизни! Да у дачников профессиональных заболеваний не меньше, чем у шахтеров! А дачный загар! А прополка—смерть маникюру! А вечные вопросы: обокрали – не обокрали, вымерзло—не вымерзло! Наверное, дача– это одно из проявлений стоицизма русского характера. Сами себе создаем трудности, и сами успешно их преодолеваем. Дались нам эти томаты в стране вечнозеленых помидоров. К тому же на рынке привозные в сезон стоят тридцать копеек. Но свои же вкуснее. Либо дача – это такой национальный спорт, которым захвачены абсолютно все: мужчины и женщины, городские и селяне, богатые и бедные. Конечно, дело не только в желании набить погреб соленьями-вареньями. Корни значительно глубже. Испокон веков Россия была аграрной страной. Урбанизация. Индустриализация. Коллективизация. Огромные массы населения были сдернуты с привычных мест и загнаны в каменные мешки. Быть может, именно потомки выселенных на север кулаков (сегодня их уважительно называли бы крепкими хозяйственниками, опорой и кормильцами) пытаются выращивать морковку на вечной мерзлоте. И все чаще звучит идея возвращения к поместной России. Для советского человека, жившего при тоталитарном режиме, под неусыпным оком большого брата, дача была единственным островком частной собственности и частной жизни, местом, где он мог реализовать свою хозяйскую и творческую жилку, проявить индивидуальность. Причудливые цветники и небывалые урожаи становились способом самовыражения. А сама дача – местом/территорией/пространством для внутренней эмиграции. На дачи сбегали от занудства жен и алкоголизма мужей, на дачах укрывались от идеологического вранья, проблем на работе и бытовой неустроенности. Пусть иллюзия свободы, пусть свобода ограничена забором по периметру шести соток, все равно ее здесь было больше, чем в квартирах, кабинетах, цехах. «Земля зовет», – говорит сосед по подъезду. Этот зов заставляет пожилого и тяжело больного человека поздней осенью ехать за город обвязывать молоденькие деревца, «чтоб зайцы не погрызли». Ну, хорошо, он дачник с полувековым стажем. Но когда дачи покупают молодые… (О. Протасова. Дача как явление русской жизни)».

Дача, это чисто русское понятие, дача – что это для вас??? Нигде нет таких дач как в России!!!

«Дача» – это русское слово из четырех букв, понятное каждому жителю нашей страны, является привлекающим феноменом для иностранцев.

У европейских ребят Россия вообще – это а) маршрутка, б) дача и в) русская бабушка, такой образ почти сказочный.

[Вопрос] Есть ли (у итальянев) понятие дачи? [Ответ] Понятия дачи, как у русских, нет...

Интересен тот факт, что понятие «дача» исконно русское – точнее, советское (это слово существует и в английском, и во французском – dacha или datcha – все понимают). Наверно, это тоже неплохой «пережиток» тех времен, когда выдавали от предприятий бесплатные участки. Ну, 6 соток – это немного, конечно. А в общем, хватает – и это лучше, чем ничего. Учитывая тот факт, что именно 6-ти соток ни у кого почти и не бывает, всегда уворовывают лишнюю парочку сотен метров… А як же без этого, прямо-таки не по-русски было б… ;-)

Дачи... Это волшебное русское слово... Я бы даже сказала, целое понятие, КОНЦЕПТ, так сказать. Ах, сколько связано у нормального русского человека с дачей.

Nomen – omen. Семантический комплекс рус. лексемы дача, его многослойность и амбивалентность во многом обусловлены прозрачностью ее этимологии : дача = дар (< дать), а дар может восприниматься и как награда, и как наказание (нежеланный, навязанный, ненужный, напрасный, случайный ср.: дареному коню в зубы не смотрят; на тебе, Боже, что нам негоже и под.)1.

Как представляется, для русской модели мира архетипический концепт дара во всей его полисемантичности (и, в определенном смысле, вне формулы дар – обмен) играет чрезвычайно важную роль, и, возможно, именно это стало основополагающим для формирования концепта дачи как неповторимо русского явления – прежде всего в глазах самих русских.

1 Обыграть слово дача очень легко. Вот как вспоминает Цветаева речь Белого («Пленный дух»): он говорит о «ничевоках», представителях одного из многочисленных литературных направлений послереволюционной России: «…Ничевоки, это блохи в опустелом доме, из которого хозяева выехали на лето. А хозяева (подымая палец и медленно его устремляя в землю и следя за ним и заставляя всех следить) выехали! Выбыли! Пустая дача: ча, и в ней ничего, и еще ки, ничего, разродившееся... ки... Дача! Не та бревенчатая дача в Сокольниках, а дача – дар, чей-то дар, и вот, русская литература была чьим-то таким даром, дачей, но... (палец к губам, таинственно) хо-зя-е-ва вы-е-ха-ли. И не осталось ничего».

[1] См., однако: «Дача – не российское изобретение. Правда, обеспеченные европейцы в последние 100-150 лет привыкли, скорее, выезжать летом к морю или в горы (позже – и в другие страны), где жили в отелях и пансионатах, а не “снимать дачу” в окрестностях родного города. Однако известны и сходные практики, наиболее известной из которых была широко распространенная с начала этого века в Германии сдача в аренду горожанам маленьких участков земли (прообраз наших садовых участков), получивших название “шребергартен” (по имени врача, предложившего эту форму рекреации). Эти участки образовывали целые колонии на окраинах городов (ср. наши садоводства). Как в свое время в советских садоводствах, там было запрещено ставить стационарные строения, а потому возводились лишь легкие постройки. На таких участках люди проводили свободное время и когда-то даже выращивали для собственного потребления свежие овощи и фрукты» (http://www.indepsocres.spb.ru/sbornik9/9_chekh.htm)