Поэзия Серебряного века на примере лирики М. Цветаевой

Поэзия Серебряного века (на примере лирики М. Цветаевой)

Автор: Разное

Имя твое — птица в руке,

Имя твое — льдинка на языке.

Одно-единственное движенье губ.

Имя твое — пять букв.

М. Цветаева

Марина Ивановна Цветаева — замечательный русский поэт, сохранившая на всем протяжении своего творчества самобытность и оригинальность. Ее стихи невозможно спутать с другими. Они прорываются, как лава, кипящая энергией, искрометные и неповторимые. Цветаева с колыбели, кажется, знает о том, что награждена “душой, не знающей меры”. Принято считать, что со стихов 1916 года начинается “настоящая Цветаева”, все ранее написанное лишь разбег к этому важному этапу. С этого времени зазвучала “стихийная Цветаева”, словно некая сила вдруг пробилась из глубины и нашла свой собственный стиль. В стихи поэтессы ворвались шквальные ветры и ритмы, заклятия, причитания и стоны, сменяющиеся внезапным покоем и просветлением. Ее поэзия необузданных страстей словно антипод “тишайшей поэзии” Анны Ахматовой, в любви к которой пылко и открыто признавалась Цветаева.

В стихах 1916-1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч и солнца, чьих-то осторожных теней, шорохов, криков полночных птиц, багровых закатов, предвещающих неминуемую бурю, и лиловых беспокойных зорь...

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?! —

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,

За то, что мне так часто — слишком грустно

И только двадцать лет.

Стихи этого периода и позднее написанные вошли в сборники “Версты”, “Версты I” и “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой, но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на разыгравшуюся “вьюгу”.

Если душа родилась крылатой —

Что ей хоромы — и что ей хаты!

Что Чингис-хан ей и что — Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразывно-слитых:

Голод голодных — и сытость сытых!

Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную “книгу судеб”. Свой крестный путь она прошла, воплотив его в стихи,— это по плечу лишь великим.

Пригвождена к позорному столбу

Славянской совести старинной.

С змеею в сердце и с клеймом на лбу,

Я утверждаю, что — невинна.

Я утверждаю, что во мне покой

Причастницы перед причастьем.

Что не моя вина, что я с рукой

По площадям стою — за счастьем.

А как беспечна и даже легкомысленна, хотя и в философском настрое, Цветаева предвидит или скорее предсказывает свою судьбу:

Идешь на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала — тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти — слепоты куриной

И маков набрав букет.

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет...

А ведь поэту нет еще и двадцати лет. В молодости можно быть беспечной и озорной. Впереди жизнь, полная тайн и прекрасных неожиданностей:

Никто ничего не отнял —

Мне сладостно, что мы врозь!

...Целую вас — через сотни

Разъединяющих верст...

А потом придут первые разочарования, обиды и горести. И уже почти интимно, с чисто женской интонацией зазвучит вопрос:

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче все косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел —

Все жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времен:

“Мой милый, что тебе я сделала?!”

Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это “я” делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. Марина Ивановна Цветаева узнала великую любовь и боль утраты. За мужем, белым офицером, она едет в эмиграцию. Не Родину она покидала, а ехала облегчить любимому жизнь на чужбине. Он был ее родиной и смыслом жизни. Такая уж она родилась, что не могла ничего вполовину, а только всей открытой душой и до конца. Перед самой войной Марина с мужем вернулись в Россию, но она их встретила “мачехой”. Муж и дочь оказались в тюрьме, об их судьбе Цветаевой ничего не было известно, а главное, не было сил бороться. Она потеряла не только веру в грядущее, но и “стержень”, на котором держалась жизнь. А зачем жизнь, если жить уже нечем. Она добровольно отказалась от жалкого прозябания, на которое ее обрекли, может быть, совершив свой последний подвиг.

Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты.

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты

Закон звезды и формула цветка.