Настали святки…

Настали святки...

Сергей Волков

Время чудес — время испытаний

Действие многих произведений русской литературы совершается на святки. Это неслучайно: с одной стороны, святки — время всяческих чудес, необыкновенных происшествий, время преображения мира, смещения привычных ценностей. Таково время святок в «Ночи перед Рождеством» Н.В.Гоголя, в романе Л.Н.Толстого «Война и мир». Но, с другой стороны, это и время хаотического смешения всего, время опасное, странное, время, несущее неясные перемены, чреватое, возможно, гибельными событиями. Таковы святки в поэме А.А.Блока «Двенадцать» и в романе М.А.Булгакова «Белая гвардия».

Впрочем, провести чёткую границу между этими двумя сторонами святок вряд ли удастся. Во втором томе «Войны и мира» есть несколько эпизодов, события которых разворачиваются в имении Ростовых на святки. В один из вечеров появляются ряженые: “Наряженные дворовые: медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хороводы и святочные игры”. Молодёжь в доме Ростовых тоже вовлекается во всеобщее веселье, в переодевание, в святочные проказы: “Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до наивысшей степени в то время, когда все вышли на мороз и, переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани”.

В этот миг мир волшебно преображается: “...как только выехали за ограду, алмазно-блестящая, с сизым отблеском снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон”; “Где это мы едем? — подумал Николай. — По Косому лугу, должно быть. Но нет, это что-то новое, чего я никогда не видал. Это не Косой луг и не Дёмкина гора, а это бог знает что такое! Это что-то новое и волшебное!”; “...вот какой-то волшебный лес с переливающимися чёрными тенями и блёстками алмазов и с какой-то анфиладой мраморных ступеней, и какие-то серебряные крыши волшебных зданий...”

Преображаются и отношения между людьми: именно в это волшебное время Николай Ростов признаётся Соне в любви.

Но за всем этим весельем, бешеной круговертью святочных игр чувствуется и нарастающая тревога. Состояние Наташи, разлучённой со своим женихом и остро чувствующей, как бесполезно проходит её жизнь, прорывается то во внезапной истерике, то в лихорадочном взгляде, то в настойчивой фразе: “Дайте мне его”. Такое впечатление, что именно сейчас до отказа сжимается некая пружина, которая, распрямившись, разрушит своей чудовищной энергией всё счастье. И читательские ожидания оправдываются: буквально накануне приезда князя Андрея Наташа чуть не убегает из дому с Анатолем Курагиным.

“Судьба совершается не только потом, в истории с Анатолем: она совершается уже до всякого Анатоля, когда Наташа переживает вынужденную разлуку в деревне, — пишет исследователь толстовского романа Сергей Бочаров. — В этих главах особенно много счастливых картин: охота, поездка к дядюшке и Наташина русская пляска, святочная ночь с её волшебством и преображающим всё маскарадом ряженых. Наташа говорит в это время брату, что никогда уже больше, она это знает, не будет так счастлива. Она предчувствует будто скорое несчастье своё; и действительно, оно созревает неумолимо среди такой полнокровной и яркой радости, такой её интенсивности, напряжённости, которые как воздух перед грозой. Счастливые сцены дышат предчувствием надвигающейся катастрофы, готовят её”.

Книжная полка

Книга Сергея Бочарова «Роман Л.Толстого “Война и мир”» небольшая (в ней около ста страниц), но значение её в истории литературоведения чрезвычайно велико. В ней дан целостный анализ романа, выявивший глубинные основы построения текста. В море эпизодов «Войны и мира» можно потеряться (это знает всякий, читавший роман). С.Бочаров соединяет разрозненные сцены, перекидывает мостики между отстоящими далеко друг от друга эпизодами, наглядно показывая основной принцип композиции (то есть построения, расположения частей) романа — принцип “сцепления”. Книга написана серьёзно и одновременно очень доступно. Рекомендуем её всем изучающим роман Л.Н.Толстого. Кроме того, если вам попадутся в руки другие исследования С.Бочарова, присмотритесь к ним — они тоже могут пополнить вашу книжную полку.

Ни чёрт, ни дьявол не помогут...

Говоря о святках и народной демонологии, нельзя не вспомнить Гоголя. События почти всех повестей из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» так или иначе связаны с потусторонним миром, нечистой силой, а часть сюжетов разворачивается именно в период календарных праздников. Так происходит, например, в повести «Вечер накануне Ивана Купала» — в этот праздник, по поверьям, расцветает папоротник. Его цветок указывает, где находятся клады; он даёт тому, кто его найдёт, колдовские знания — поэтому за цветком охотятся, его ищут. Но волшебный цветок папоротника крепко охраняется нечистой силой, и достать его практически невозможно. Решившемуся на такое предприятие придётся пережить много ужасного — возможно, поэтому так страшны и события «Вечера...».

Совсем не так в «Ночи перед Рождеством». В повести, как это и положено на святки, много смеха, веселья, озорства. Чёрт не страшен и в конечном итоге будет побеждён.

Сравните — вот как выглядит Басаврюк в «Вечере накануне Ивана Купала»: “В этом-то хуторе показывался часто человек, или, лучше сказать, дьявол в человеческом образе. Откуда он, зачем приходил, никто не знал... Всякого проберёт страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унёс бы ноги бог знает куда...” Страшно преображается он и ночью, когда зацветает папоротник.

А вот как появляется чёрт в «Ночи перед Рождеством»: “Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колёса с комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу”.

Вы заметили интонацию иронии, насмешки над персонажем? Гоголь — мастер такого “смешного” языка; неслучайна легенда о том, что наборщики «Вечеров на хуторе близ Диканьки» валялись от смеха, когда набирали в типографии текст повестей (напомним, что Гоголь стал знаменит именно после выхода в свет «Вечеров...»).

С самого первого появления нечистой силы в повести страх отменяется, снимается ироничным тоном рассказа. Смех и страх несовместимы. Мы с удовольствием будем читать о том, как чёрт обжигает пальцы, пытаясь стянуть с неба месяц, как будет рассыпаться мелким бесом (каламбур здесь более чем уместен) перед Солохой: “Чёрт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал её руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал... что готов на всё: кинется в воду, а душу отправит прямо в пекло”. И вполне в духе святочных превращений окажется эпизод, когда ухажёры Солохи попадут в один и тот же мешок и будут сидеть друг у друга на голове — и в самом низу, естественно, чёрт. Эта сцена как бы рифмуется со знаменитым полётом кузнеца Вакулы на чёрте в Петербург — в обоих случаях нечистая сила побеждена, осмеяна самим своим положением в пространстве, “осёдлана”.

Такими увидел святки Гоголь. Если можно говорить о рождении нового года, нового мира, о борьбе светлых и тёмных сил, то у Гоголя она не драматична — это скорее весёлое состязание с известным исходом. Святочное веселье представлено в повести «Ночь перед Рождеством» с большим знанием дела — известно, что Гоголь внимательно изучал фольклор, народные обычаи, пытаясь постичь через них дух своего народа. Ему с блеском удалось передать саму атмосферу праздника святок, атмосферу игры и разнообразных превращений.

И снится чудный сон Татьяне...

Знание фольклорного материала, обрядов очень поможет нам при чтении знаменитого сна Татьяны из «Евгения Онегина». Сон и сам по себе таит много неизведанного, а уж сон на святки, сон-гадание — и подавно. В литературе же сны героев играют роль особую.

Книжная полка

Откроем представление очередной книги с цитаты: “Сновидение как способ подачи материала используется в литературе с древнейших времён (в «Одиссее» Гомера и в «Метаморфозах» Апулея) до наших дней. Приём этот был широко распространён ещё в древней русской словесности, как в духовной (в житиях святых), так и в мирской (в воинских повестях; вспомним хотя бы сон Святослава в «Слове о полку Игореве»), не реже используется он и в новой литературе XVIII века, а со времён Пушкина (вспомним сны Григория Отрепьева, Татьяны Лариной, Петруши Гринёва и других) «проблема сна» становится одной из интереснейших и сложнейших при рассмотрении творчества едва ли не всех больших русских писателей (от сна Илюши Обломова до «собачьего сна» Тётки в «Каштанке» Чехова).

Функции этого приёма очень разнообразны и многозначны. Прежде всего — это композиционный приём подачи материала, его структурирования во времени и пространстве, иногда — весьма необычного (так, в «Белой гвардии» Алексей Турбин видит во сне события, которые должны произойти и произойдут в будущем, а в «Мастере и Маргарите» наоборот — Иван Бездомный видит во сне казнь Иешуа Га-Ноцри, совершившуюся за 1900 лет до того). Вместе с тем, описание сна является удобным и убедительным способом раскрыть душевный мир персонажа, в том числе и те его стороны, которые относятся к подсознанию. И более того — в ряде случаев именно в этой точке повествование оказывается как бы на грани двух миров (двух пространств): поту- и посюстороннего; автор сообщает здесь читателю некий мистический событийный план и смысл бытия (вспомним «Сон» Лермонтова или «вещий сон» Маргариты Николаевны у Булгакова)”.

Цитата оказалась длинной и довольно трудной по построению, но основная мысль автора ясна: сны в литературе изображаются очень часто, они помогают предсказать события (или дать представление о прошлом) и одновременно раскрывают внутренний мир героя.

Мы взяли фрагмент из книги, которая просто необходима всем изучающим литературу — и прежде всего творчество Михаила Булгакова. Это комментарии к трём основным романам писателя — «Белой гвардии», «Запискам покойника» и «Мастеру и Маргарите». Называется книга «Триптих М.Булгакова о русской революции», автор её — Г.А.Лесскис. Этот учёный известен и как пушкинист, его книгу «Пушкинский путь в русской литературе» мы тоже советуем поставить на вашу книжную полку.

Итак, что же снится Татьяне? Прежде чем читать сам сон, вспомним, когда происходят события этого эпизода. Онегин уже успел в ответ на письмо Татьяны прочесть ей свою “проповедь” — и ничуть не погасил этим её сердечного жара. Он ещё таинственней, ещё непонятней для Татьяны, ей неясно, как себя вести дальше, поэтому она воспринимает святки как возможность гадать о будущем. Сон, таким образом, требует своего истолкования с точки зрения будущих событий романа — а непосредственно за ним следует сцена именин Татьяны, на которой вспыхнет ссора Онегина и Ленского, приведшая к дуэли и убийству. Сон стоит на пороге трагических происшествий, надолго разлучивших Татьяну и Онегина.

“Сон зловещий ей сулит // Печальных много приключений”, — пишет Пушкин. И действительно, множество мотивов сна связано с предстоящей трагедией. Это и “печальная мгла”, окружающая героиню, и мотив снега, зимнего холода, и “дрожащий, гибельный мосток”, через который она непременно должна перебраться. Вспомним, что, согласно древним мифологическим представлениям, переход за реку, ручей означал перемещение в потусторонний мир, царство мёртвых. Неслучайно проводником по этому царству окажется для Татьяны медведь — хозяин леса. И именно в центре этого потустороннего мира будет стоять избушка со страшными чудищами, в предводителе которых Татьяна узнает Онегина. (Кстати сказать, в романе нам встретится персонаж, который всеми правдами и неправдами добьётся кровавой дуэли Онегина и Ленского. И носить он будет зловещую фамилию Зарецкий...)

Книжная полка

Сейчас самое время представить книгу, которую мы настоятельно советуем иметь под рукой всем. Она принадлежит перу крупнейшего исследователя литературы, культуры и языка Юрия Михайловича Лотмана и называется очень просто: «Роман А.С.Пушкина “Евгений Онегин”. Комментарий». Эта книга — путеводитель по роману. Очень удобно, что наряду с общими разделами в ней, как это и положено в комментарии, есть объяснения по главам. Сейчас нам будут нужны в первую очередь фрагменты из комментариев к пятой главе, в которой находится сон Татьяны.

“Прежде всего следует отметить, — пишет Ю.М.Лотман, — что гадание «на сон» представляет собой обычное для святочных гаданий опасное действие, в ходе которого гадающий вступает в общение с нечистой силой. Приступая к такому гаданию, девушки снимают с себя кресты, пояса (пояс — древний языческий символ защитительного круга — сохраняет значение оберега и в русских этнографических материалах)”. Вспомним, что, ложась спать, “Татьяна поясок шелковый сняла” — теперь она беззащитна перед потусторонней силой.

Из комментариев мы узнаем также, что переход через реку ассоциировался не только со смертью, но и с замужеством. Свадьба и похороны перекликаются и в обряде: и в одном случае, и в другом в структуру обряда входят причитания. Вспомните также народную песню «По Дону гуляет казак молодой», в которой переезд через реку во время свадьбы оборачивается гибелью героини. Таким образом, в сне Татьяны мы встретим не только символику смерти (“За дверью шум и звон стакана, // Как на больших похоронах”), но и символику свадьбы. Тот же самый медведь, о котором мы уже говорили, представлен и в свадебном фольклоре: по поверью, видеть медведя во сне — к женитьбе или замужеству, а молодых во время свадьбы сажали на густой медвежий мех. В комментариях Ю.М.Лотмана читаем: “Исследователи отмечают двойную природу медведя в фольклоре: в свадебных обрядах раскрывается добрая, своя, человекообразная природа персонажа, а в сказочных — представляющая его хозяином леса, силой, враждебной людям, связанной с водой (в полном соответствии с этой стороной представлений, медведь во сне Татьяны — «кум» хозяина «лесного дома», полудемона, полуразбойника Онегина, он же помогает героине перебраться через водяную преграду, разделяющую мир людей и лес)”.

Итак, свадьба — о ней мечтает Татьяна и во всех своих гаданиях старается уловить её предвестие, — но свадьба странная, как и положено во сне, в потусторонней реальности — перевёрнутая, свадьба навыворот. Если в настоящем обряде за невестой приезжает жених, то тут всё наоборот: в лесной дом Онегина прибывает Татьяна. И ждут её чудеса не меньшие, чем волшебный медведь-помощник...

Сон Татьяны: чудеса продолжаются

Очутившись в незнакомой хижине, Татьяна видит в щёлку такую картину:

...за столом

Сидят чудовища кругом:

Один в рогах с собачьей мордой,

Другой с петушьей головой,

Здесь ведьма с козьей бородой,

Тут остов чопорный и гордый,

Там карла с хвостиком, а вот

Полужуравль и полукот.

Ещё страшней, ещё чуднее:

Вот рак верхом на пауке,

Вот череп на гусиной шее

Вертится в красном колпаке,

Вот мельница вприсядку пляшет

И крыльями трещит и машет;

Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,

Людская молвь и конский топ!

Ю.М. Лотман приводит в своих комментариях интересную параллель к этому описанию: “Описание нечистой силы («шайки домовых») подчинено распространённому в культуре и иконографии Средних веков и в романтической литературе изображению нечистой силы как соединению несоединимых деталей и предметов. Ср. в вариантах «Вия» Гоголя: «Он увидел вдруг такое множество отвратительных крыл, ног и членов, каких не в силах бы был разобрать охваченный ужасом наблюдатель! Выше всех возвышалось странное существо в виде правильной пирамиды, покрытое слизью. Вместо ног у него была внизу с одной стороны половина челюсти, с другой — другая; вверху, на самой верхушке этой пирамиды, высовывался беспрестанно длинный язык и беспрерывно ломался на все стороны. На противоположном крылосе уселось белое, широкое, с какими-то отвисшими до полу белыми мешками вместо ног; вместо рук, ушей, глаз висели такие же белые мешки. Немного далее возвышалось какое-то чёрное, всё покрытое чешуёю, со множеством тонких рук, сложенных на груди, и вместо головы вверху у него была синяя человеческая рука. Огромный, величиною почти со слона, таракан остановился у дверей и просунул свои усы”.

Представьте же себе ужас Татьяны, когда отвратительные обитатели хижины вдруг заметили её! Но их грозный предводитель, Онегин, властно сказал заветное слово — “Моё!”, и все чудища вмиг исчезли. Онегин остаётся наедине с Татьяной, но любовного свидания не получается: некстати появляются Ленский с Ольгой. И вот трагическая развязка: Онегин убивает Ленского.

Как видим, во сне предсказываются дальнейшие события романа — дуэль и нелепая гибель Ленского. Смутная тревога “мечтанья страшного” не даёт Татьяне покоя, и она тщетно пытается растолковать этот сон при помощи сонника. Странное поведение Онегина во сне и в жизни для Татьяны пока необъяснимо.

А между тем начинается праздник её именин и на него собираются гости. В помине нет чудовищ, потусторонних женихов, говорящих медведей, но внимательный читатель вдруг помимо воли задерживается на таких словах:

С утра дом Лариной гостями

Весь полон; целыми семьями

Соседи съехались в возках,

В кибитках, бричках и санях.

В передней толкотня, тревога;

В гостиной встреча новых лиц,

Лай мосек, чмоканье девиц,

Шум, хохот, давка у порога,

Поклоны, шарканье гостей,

Кормилиц крик и плач детей.

Не напоминают ли вам эти строки каких-нибудь других? Посмотрите, как они похожи на описание шабаша в лесной хижине — та же череда отглагольных существительных. Среди гостей промелькнёт и “уездный франтик Петушков”, напомнив нам “петушью голову” из сна Татьяны; рифма “мосье Трике” — “в рыжем парике” вызовет в памяти “рак верхом на пауке” — “вертится в красном колпаке”. Так же стремительно войдут Ленский с Онегиным: “Вдруг двери настежь. Ленский входит // И с ним Онегин...”, как во сне Татьяны Ленский с Ольгой: “вдруг Ольга входит, // С нею Ленский...” Переклички между этими эпизодами множатся, множатся... Зачем они? Почему возникает такая странная на первый взгляд параллель? Может быть, чтобы на эти реальные именины упал потусторонний, инфернальный отблеск — ведь именно здесь, посреди весёлого “писка” гостей, исполнения шуточных куплетов, танцев и обжорства зарождается кровавая дуэль, готовится убийство? Может быть, потому, что именно сейчас пророческий сон начинает сбываться?

Так или иначе, но от сна Татьяны в глубь романа тянутся незримые нити — и выявлять их очень увлекательно.

Раз в крещенский вечерок.../pОдно из обязательных действий на святки — гадание. Святочные гадания разнообразны и многочисленны. Одни из них — скорее шутки, чем гадания. Бросят, например, девушки за ворота валенок и смотрят, в какую сторону носком лёг — оттуда и жених. Или бегут спрашивать у первого прохожего имя — так и жениха будут звать. (Помните, что пушкинской Татьяне, мечтающей о Евгении Онегине, попался на дороге какой-то... Агафон?) Можно было также подойти к поленнице и взять вслепую первое попавшееся полено: если гладкое на ощупь — жених будет красивый и добрый, а если сучковатое, с занозами, то и будущий муж будет с плохим характером и неприглядный на вид.

Излюбленным гаданием было гадание на воске: горящую свечу наклоняли над стаканом с водой, капавший воск в воде застывал и принимал самые разнообразные формы. По контурам расплавленного воска пытались угадать будущее. А в будущем девушку (а именно девушки, иногда под руководством более старших женщин, занимались на святки гаданиями) интересовало прежде всего, выйдет ли она в этом году замуж или ещё останется “в девках”, будет ли богата или бедна, вообще будет ли жива или умрёт.

Если же девушка хотела узнать свою судьбу по-настоящему, без обмана, то нужно было выбирать гадания страшные. Тут уж надо было не шутя встречаться с потусторонним миром — а встреча эта могла закончиться и смертью. Часто гадали ночью в тёмной бане или комнате, со свечой и зеркалом, в котором должен был появиться “суженый-ряженый”. Гадали “по-страшному” и на перекрёстках дорог: в полночь, сев на перекрёсток, очертившись защитным кругом, девушки вызывали нечистую силу и слушали. По характеру звуков, доносящихся до них, они старались угадать будущее.

Многие гадания упомянуты в знаменитой балладе В.А.Жуковского «Светлана». Поговорим о ней подробнее в следующей главе.

Заглянем в справочник!

Балладой в фольклоре называют песню на семейно-бытовую или любовную тему, с трагическим сюжетом и развязкой. Жанр баллады чрезвычайно распространён у многих народов; перешёл он и в литературу. Таинственность, атмосфера ожидания печального финала, напряжённый сюжет делает балладу любимым литературным жанром эпохи романтизма.

Самые известные русские баллады — «Светлана», «Лесной царь», «Двенадцать спящих дев», «Кубок» и многие другие — написаны Василием Андреевичем Жуковским. Многие из его баллад — переводные. Интересно, что балладу немецкого поэта Бюргера «Ленора» он не только перевёл, но и переложил, то есть сделал поэтический пересказ «по мотивам» — причём дважды. Получились две напоминающие друг друга по сюжету, но противоположно оканчивающиеся баллады — «Светлана» и «Людмила». Если финал «Светланы», в соответствии с именем героини, светлый, а всё происшествие оказывается лишь сном (ещё один сон героини!), то «Людмила» заканчивается по-настоящему трагически. Прочтите эти баллады в сборнике стихотворений Жуковского — какая из них больше по душе вам?

Книжная полка

Тем, кого интересует печальный и таинственный мир баллад, мы советуем разыскать и использовать в преподавании антологию «Эолова арфа» (М., 1989) в которой собраны народные и литературные баллады многих народов Европы. Книга даст вам не только возможность увлекательного чтения — в ней вы найдёте и очень толковый справочный аппарат. Так называются в книге сопроводительные материалы к текстам: предисловия, послесловия, комментарии, научные статьи, библиография. Старайтесь выбирать для своей полки издания с хорошим справочным аппаратом: ведь в случае необходимости вы всегда будете иметь возможность получить ответы на свои вопросы, связанные с текстами.

Присмотритесь и к серии, в которой вышла книга. Называется она «Библиотека студента-словесника». Книги этой серии можно покупать смело — сделаны они очень качественно, поскольку предназначены для обучения тех, кто решил связать свою профессиональную деятельность с филологией.

Среди статей, входящих в справочный аппарат «Эоловой арфы», мы рекомендуем вам прочесть небольшое сравнительное исследование Марины Цветаевой «Два “Лесных царя”», посвящённое балладе Жуковского и немецкому её оригиналу — стихотворению Гёте. Читать поэта, пишущего о поэзии, необыкновенно интересно, если же этот поэт — Марина Цветаева, человек чрезвычайно наблюдательный и эмоциональный, то становится вдвойне интереснее. Тем более что и в «Лесном царе» загадок предостаточно...

Песенки подблюдны

Но вернёмся к «Светлане». Первая её строфа изображает как раз шуточные, нестрашные гадания, многие из которых нам знакомы:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали;

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счётным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны.

Самому последнему гаданию отведено в строфе больше всего места — целых шесть строк. Что же это за подблюдные песенки и как с помощью их гадать?

В.А.Жуковский достаточно точно описал сам обряд: девушки складывали в большую чашу или блюдо колечки, серёжки или какие-нибудь другие украшения, наливали воду, закрывали чашу платком и под пение особых коротеньких песенок вытаскивали колечки по очереди. К владелице украшения и относилась спетая только что песенка. По содержанию подблюдные песни не были разнообразны — в них, как и в других гаданиях, предсказывались свадьба или смерть, счастье или несчастье, богатство или бедность. Но предсказание было зашифровано в текстах песен, представлено в виде каких-то символических картинок — поэтому количество известных фольклористам текстов очень велико.

Впрочем, символы разгадывались, как правило, легко. Если, например, в песенке пелось про то, как кошечка ведёт за собой котика, то всем было понятно, что речь идёт о свадьбе. Если же за кошечкой шли котята, то у девушки будет много детей. А вот такая песня предсказывала бедность:

Ходит старушка посреди избы,

На ней сарафан весь истрескался,

Весь истрескался, изверескался.

Если девушке доставалась такая песенка:

Я на печке сижу, долги нитки вожу,

Ещё посижу, ещё повожу, —

то она знала, что замуж в ближайшее время не выйдет. Впрочем, всё равно такая песенка была лучше, чем предсказание смерти:

Едут бояре из города,

Ноги торчат из короба.

Песенка от песенки отделялась обычно коротким припевом, например, таким:

Кому вынется, тому сбудется,

Правда сбудется, не минуется.

Тренируемся!

Прочитайте несколько подблюдных песен. Попробуйте отгадать, что в них предсказано.

Жуковский почти дословно воспроизводит в своей балладе текст одной из подблюдных песен. Подруги Светланы увлечены гаданием — а она, грустная, сидит в стороне. Пытаясь вовлечь её в свой круг, они говорят ей так:

Пой, красавица: “Кузнец,

Скуй мне злат и нов венец,

Скуй кольцо златое;

Мне венчаться тем венцом,

Обручаться тем кольцом

При святом налое”.

Но подблюдные гадания не увлекали Светлану. Её жених был в дальнем краю, и она хотела узнать, что с ним. А это можно было сделать только во время страшного гадания, на которое она в скором времени и отправится... (Надеемся, что вы прочтёте эту, а также другие баллады Жуковского самостоятельно.)

А вот Татьяна Ларина, верившая приметам, гадала с помощью колец. На первый взгляд песенка, выпавшая ей, обещает удачу:

Из блюда, полного водою,

Выходят кольца чередою;

И вынулось колечко ей

Под песенку старинных дней:

“Там мужички-то всё богаты,

Гребут лопатой серебро;

Кому поём, тому добро

И слава!”...

Почему же Пушкин пишет дальше, что “сулит утраты // Сей песни жалостный напев”? Разве она не к богатству? Оказывается, не все фольклорные символы расшифровываются просто. Нужно помнить, что в народном варианте песенка выглядит так: “За рекой мужики всё богатые, // Гребут золото да лопатами”. Мы уже знаем, что “за рекой” — это в чужом, потустороннем пространстве; драгоценные же металлы (золото, серебро) тоже оказываются связанными с иным миром. Поэтому-то “сердцу дев” “милей кошурка”, предвещающая свадьбу и создание семьи.