Сопоставительный анализ двух стихотворений Пушкина Сожженое письмо и Подъезжая под Ижоры

Сопоставительный анализ двух стихотворений Пушкина "Сожженое письмо" и "Подъезжая под Ижоры"

Автор: Пушкин А.С.

«…У каждого из нас – свой Пушкин, остающийся одним для всех» - эти слова принадлежат А. Т. Твардовскому. И действительно, удивительное творчество Александра Сергеевича – простое и вместе с тем гениальное, сопровождает нас всю жизнь, с самого её начала и до глубокой старости. Переход от сказок к лирике природы, от прозы к поэзии совершается постепенно, но, обязательно, плавно и незаметно для себя самого.

Любовная лирика Пушкина становится нам интересна лет с 15-и. Однажды мы открываем объятия книги и глаза останавливаются на строчках, ранее не замеченных. И снова, в который раз, поражаемся многогранности и современности поэта.

Однако, возвратимся к творчеству. Стихотворение «Сожжённое письмо» датировано 1825 годом и написанное, видимо, в имении Михайловском, где Пушкин прибывает в это время и с упоением работает над «Евгением Онегиным», но в минуты «тягостных раздумий» на полях рукописей поэт рисует портрет Елизаветы Ксавельевны Воронцовой, с которой познакомился по пути из Кишинёва в Одессу. Она произвела на него огромное впечатление. Пушкин получал от нее письма, об одном из которых, вероятно, он пишет в своём стихотворении «Сожженное письмо». Многие говорят, что она была одной из прекраснейших женщин своего времени. Почти все без памяти влюблялись в нее, но портрет в золотой оправе и кольцо с шестиугольным сердоликом она подарила только Пушкину. Точно такое же она оставила себе. Об этом кольце, которое стало для него талисманом, Александр Сергеевич пишет в стихотворение «Талисман». «Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила нам, — писал П. В. Анненков, — что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата, — последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе». Речь шла о письмах Воронцовой, запечатанных таким же перстнем, как и перстень-талисман поэта, подаренный ему возлюбленной. Пушкин долго не мог забыть Воронцову, но ему пришлось проститься с ней навсегда.

Стихотворение «Сожженное письмо» относится к одному из лучших примеров любовной лирики. В нём (как впрочем, и во многих других произведениях этой тематике) поэт нарушает существовавшие ранее каноны и полностью подчиняет форму содержанию, здесь нет чёткого понятия «жанр». И это произведение сочетает в себе определённые черты романса, и даже элегии. Но, с другой стороны, это стихотворение можно назвать и посланием, поскольку, присутствует обращение к «письму любви».

Помимо новаторства в области формы, Пушкин создаёт совершенно новую систему ценностей, отталкиваясь, прежде всего, от идей гуманизма и житейской мудрости. Уважение к предмету своего чувства, признания за возлюбленной права на выбор, даже если не в его пользу – это и есть проявление гуманизма.

Первая строчка в стихотворении «Сожженное письмо» говорит о многом: о неотвратимости расставания, но не по вине поэта. Суровое «она велела» подчёркивает, что Пушкин вынужден подчиниться воле возлюбленной. Возможно, перед этим актом сожжения любовного письма, произошёл своеобразный акт самосожжения чувств, отсюда и пессимистическое «ничему душа моя не внемлет», и готовность «предать огню все радости мои». Далее следует изображение зрительно конкретных образов. Мы ясно видим, как «листы» «вспыхнули» и «пылают». И, непременно, «перстня верного… растопленный сургуч кипит», поскольку речь идёт о том самом перстне, по средством которого Елизавета Ксавельевна запечатывала свои послания. Стихотворение насыщено риторическими восклицаниями, которые только подчёркивают эмоциональную окраску произведения. Вот и громкое «свершилось!» пугает нас безысходностью, отчаянием и бесшабашной решительностью одновременно. После этого восклицания стихотворение льётся тихо, почти неслышно, так, словно сделано какое-то большое и важное дело в жизни. Сделанного не воротишь, остаются лишь воспоминания «на лёгком пепле» да «грудь… стеснилась», а это, возможно, слёзы. Собственная судьба представляется ему «унылой». И в данную минуту он, видимо, искренне обращается уже не к письму, как в начале стихотворения, а к тому, что от него осталось, к «пеплу милому», прося у него остаться «век со мной на горестной груди». Тем самым, мы понимаем, что письмо сгорело, но чувства поэта еще не превратились в пепел, ему больно и трудно. Возможно, он действительно страстно любил эту женщину…

Анализируя другое стихотворение того же поэта, «Подъезжая под Ижоры», у меня такое чувство, будто писали их два разных человека. Лёгкая перекрёстная рифмовка четверостиший, игривое настроение, простота слога делает это произведение не плохим, но несколько другим, отличным от предыдущего стихотворения. Поскольку оно также является посланием, сочетая в себе черты романса и элегии, это очень в духе Пушкина. Тут он не отступил от своих канонов.

Написанное в 1829 году, и обращённое к Екатерине Васильевне Вельяшевой, с которой поэт познакомился в Тверском имении, куда часто приезжал в эти годы, «Подъезжая под Ижоры…» заняло отведённую ему нишу в творчестве Александра Сергеевича.

Дочь старицкого исправника В. И. Вельяшева и его жены, урожденной Н. И. Вульф, племянница П. А. Осиповой. "Она была очень маленькая девушка; особенно чудные были у нее глаза", - вспоминал ее двоюродный брат А. Н. Вульф. Пушкин посетил Старицу в январе 1829 года, и скромная, привлекательная Катенька Вельяшева произвела на него сильное впечатление. Возвращаясь в Петербург, Пушкин сочинил в ее честь проникновенные стихи "Подъезжая под Ижоры...", на полях рукопи-

си нарисовав изящный профиль Вельяшевой. Мимолетное увлечение прошло, но образ девушки не забылся. В августе 1833 года, проезжая через вульфовские поместья, Пушкин писал жене из Павловского: "Вельяшева, мною некогда воспетая, живет здесь в соседстве, но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу".

Да и какой жене, скажите, понравилось бы, чтобы поэт «воспомнил ваши взоры, ваши синие глаза»? Но тогда, в 1829 году, как любая творческая личность, устоять перед «девственной красой» Пушкин не смог. Далее следует полушутка, полукокетство про «вампира» «в губернии Тверской». Поэт с грустной улыбкой, видимо слегка сожалея, вспоминает, что «колен… преклонить… не посмел» и «мольбами… тревожить не хотел». Глаголы явно указывают на то, что такой стиль поведения был его личным выбором. Не о каком серьёзном чувстве здесь не может быть и речи. Поэт точно уверен, что вскоре позабудет «милые черты», поможет ему в этом «светская суета», к которой у Пушкина отношение двойственное: с одной стороны, «неприятно», зато с другой – «упиваясь… хмелем». После лёгкого сожаления следует описание прелестницы, но не как у портретиста, а скорее, как у музыканта. Вполне можно переложить на музыку: «движений стройность», «спокойность», «хитрый смех и хитрый взор». Оставляя за собой право вернуться «под Ижоры», поэт без внутреннего надрыва, играя и забавляясь, обещает (когда-нибудь, «через год») опять влюбиться «до ноября», поскольку, точно знает, что зимой «хмель светской суеты» поможет избавиться от лёгкой влюблённости где-то там, «в губернии Тверской».

При всём невероятном различии между этими двумя стихотворениями, существуют и некоторые сходства:

одинаковое чередование рифм: женская-мужская;

оба произведения написаны от первого лица и относятся к любовной лирике с особенностями жанрового стиля, присущими лишь конкретному поэту;

просматривается тема прощания. Однако, если в первом случае автор вспоминает и мысленно прощается с несерьёзной влюблённостью, то во втором – Пушкин пытается донести до читателя, что сожжённое письмо – символ прощания с любовью.