Доклад на тему: "Идея самодержавной культуры на примере Средневековой архитектуры"

Идея самодержавной культуры на примере Средневековой архитектуры. Для того, чтобы проиллюстрировать идеи самодержавной культуры на примере Средневековой архитектуры, стоит проанализировать строение и стиль Исаакиевского собора. Одним из самых ярких примеров самодержавия в архитектуре является Исаакиевский собор. Именно он в своё время является главнейшим показателем государственности и был кафедральным собором в Петербурге. Каждый, кто увидит данный собор может понять, что его стиль относит нас к конкретным примерам римской архитектуры, а именно – собору Святого Петра и Пантеону, который находится в Риме. Идеей для создания Исаакиевского собор появилась впервые у Петра I, который решил увековечить в церкви во имя Святого Исаака Далматского. День почитания Святого совпал с днём рождения самого Петра I, со днём освобождения русских земель от шведов и с днём основания Санкт-Петербурга. Первый вариант собора был создан в 1717 году на берегу Невы в виде латинского креста со шпилями и колокольней. И церковь достаточно долго функционировала. Ровно до того момента, пока не была разрушена. Но идея воссоздания храма пришла в голову императрицы Екатерины II. Именно она решила увековечить память о своём глубоко почитаемом предке в масштабном мраморном соборе. Достраивал собор Павел I. А в 1813 году Александр I объявил конкурс, по которому важнейшим требованием было сохранение фундамента времён Екатерины II. Именно в это время работа над собором стала делом государственной важности. Желание государя удовлетворил лишь французский архитектор О. Монферран, угадав вкус императора. Александр I высказывал мысль о том, чтобы собор «снаружи и внутри по богатству и благородству архитектуры», представлял все, что «возбуждает удивление к самым великолепным церквам Италии»5. К такого рода «великим церквам» причисляли Пантеон и собор Святого Петра в Риме. Именно их должен был превзойти Исаакиевский собор. Строительство пришлось на период бурных исторических событий (победа России, русского народа в Отечественной войне 1812 г. и восстание декабристов 1825 г.), которые пошатнули уверенность в самодержавии. Ампирные формы собора должны были подтверждать не только незыблемость самодержавия, но и его триумфальный характер.В плане храм представляет собой подобие греческой крестово-купольной системы. Внешнее убранство Исаакиевского собора организовано регулярностью коринфского ордера. Фасады оформлены портиками с четырех сторон собора, отмечается выдержанная строгость в распределении объемов здания. В описании О. Монферраном его первого проекта собора (1818 г.) отмечено, что «средняя часть собора будет увенчана по греческому канону великолепным куполом с четырьмя меньшими по углам». Впоследствии по велению Николая I четыре купола были переработаны в колокольни. Форма равностороннего креста приближает храм к чертам типично православных религиозных памятников допетровской Руси, хотя эта связь почти не просматривается.Художественное пространство Исаакиевского собора выражает религиозную идею народности средствами классицизма – языка абсолютистской монархии, совмещая в себе таким образом и религиозность, и государственность, «священство и царство». Религиозно-государственному принципу подчинена и внутренняя организация Исаакиевского собора, она также была строго регламентирована. Приделы храма названы во имя святых Исаакия Далматского, Екатерины и Александра Невского и соответственно посвящены государям Петру I, Екатерине II и Александру I. Эти же святые изображены в нижнем ярусе главного иконостаса. Однако сопоставление монархов с их святыми было традиционным для православных храмов. Новым явлением в убранстве собора стало изображение реальных исторических лиц. Так, в горельефе западного фронтона изображены император и императрица8 со всеми значительными лицами, задействованными в строительстве собора. Венценосная чета исполнена достоинства и представлена образцомИдея самодержавной культуры на примере древнеегипетских регалий Божественное происхождение царя было основой его власти, и во время коронации он получал не меньше пяти имен, которые напоминали о его сущности.   Слово «фараон» означает «большой дом», т. е. тут наблюдается не что иное, как метонимический перенос. Кроме того, фараона называли «владыкой», «его величеством» и «царем». В Древнем Египте правителя можно было именовать множеством разных способов. Основные имена назывались царскими титулами. Титул фараона состоял из пяти таких имен, которые вписывались в его картуш и указывали на божественное происхождение владыки Египта. Эти имена отсылают нас, в большинстве случаев, к трем верховным богам пантеона: Гору («победоносный бык, возлюбленный Ра, тот, кого он назвал царем, поручив ему объединить Обе Земли»), золотому Гору («могущественный доблестью, побивший Девять Луков, великий победой во всех землях») и Ра, царю Верхнего и Нижнего Египта («светло грядущее Ра, избранник Ра»).   Имя по Небти, «Обе Владычицы», или «Две Госпожи» тоже нередко появляется в картушах; оно помещает царя под покровительство двух богинь, о которых идет речь в этом титуле: белого грифа Верхнего Египта Нехбет и кобры Нижнего Египта Уаджит. Так, например, картуш фараона Тутанхамона начинается с иероглифа «Небти, чьи законы совершенны, тот, что умиротворяет Обе Земли и услаждает всех богов». Имя Несут-Бит, буквально «тот, что принадлежит тростнику и пчеле» - это еще один распространенный титул фараона. Египтологи полагают, что его следует расшифровывать как «владыка Верхнего и Нижнего Египта». Это символическое отождествление фараона с флорой и фауной и, следовательно, с двумя частями его царства.   Имя «Са-Ра», которое помещается непосредственно перед картушем, использовалось со времен правления фараона Хефрена. Оно связывает царя Египта с космической мощью вселенной. Этот титул начинается с иероглифов утки (са) и солнца (Ра), за которыми следует имя, данное фараону при рождении и заключенное в картуш.   Таким образом, первый элемент царского титула - Гор, второй - две богини, третий - Золотой Гор, четвертый - личное имя, которому предшествует выражение «царь Верхнего и Нижнего Египта», а пятый - имя, данное при рождении, которому предшествует выражение «сын Ра». Если же говорить о регалиях, которые были доступны правящей верхушке в Древнем Египте – по сути фараоны безраздельно властвовали и обладали неограниченным могуществом в государстве. Они имели право на все: приказать убить человека, заставить человека сделать любой поступок и тд. Это было связано с тем, как египтяне относились к своему правителю. Фактически в древнем Египте личность фараона приравнивалась к богу, то есть его считали живым богом.Идея самодержавной культуры на примере литературы капиталистического периода Для того, чтобы получше понять, что собой представляют идеи самодержавия в капиталистический период, можно обратиться к литературе русских классиков того времени. Граф А. К. Толстой, в одном из писем к жене, говоря о своих политических убеждениях, заметил, что он поэт, и потому не может не быть монархистом.Всеобщая история литературы свидетельствует, что поэты всех времен и народов могли бы сказать о себе то же самое, ибо их любимыми героями были цари и царицы, а любимыми сюжетами - воспроизведения подвигов успехов и несчастий монархов. Чем объясняется такое тяготепие поэтов к носителям монархических начал? Тем, что эти начала исполнены поэзии. Эта поэзия чувствовалась и сознавалась и нашими лириками, и нашими политическими мыслителями. С особенной ясностью о ней говорили Гоголь и Белинский.Изучать русский монархизм, оставляя в стороне русскую лирическую поэзию и, вообще, русскую поэзию, значило бы лишать себя возможности понять русское Самодержавие и то влияние, которое он оказывает на умы и сердца. Иной стих Пушкина или Жуковского объясняет цель и сущность русского Самодержавия гораздо лучше, чем может объяснить ученый трактат. Проявление русского монархизма в нашей художественной литературе могло бы быть предметом интересного и поучительного сочинения.Русское Самодержавие вдохновляло не только поэтов, но и композиторов. Достаточно указать на «Жизнь за Царя» - Глинки; достаточно напомнить, что наша первая национальная опера воспела мученический подвиг Сусанина и истолковала звуками тот душевный процесс, который приводит людей такого типа, как Сусанин, к решимости жертвовать собою за Веру, Царя и Отечество. Глинка не случайно остановился на сюжете, подсказанном ему Жуковским и обработанном бароном Розеном, а потому, что этот сюжет находил отклик в душе гениального композитора Этот сюжет всегда будет вдохновлять русских поэтов, композиторов, живописцев и скульпторов. Заметим, кстати, что он вдохновлял и Рылеева. Много говорили по поводу того, что либретто «Жизнь за Царя» было написано обрусевшим немцем. Но обрусевший немец был лишь орудием Жуковского и Глинки. Он разработал тему, предложенную ему Глинкою и Жуковским, и руководился их указаниями. Вот почему либреттист не помешал да и не мог помешать Глинке осуществить свои новаторские замыслы. Подробный разбор «Жизни за Царя», не только с музыкальной. но и с политической точки зрения, - дело будущего. Он выяснил бы лучше отвлеченных разсуждений поэзию русского монархизма, как государственного строя и душевного настроения, делающаго из русских людей - героев, возвышающего их до подвигов самоотречения, не уступающих высшим проявлениям античной доблести.Можно составить целую книгу из стихотворений русских поэтов, воспевавших русское Самодержавие. В этом сборнике были бы напечатаны стихотворения Пушкина, Жуковского, Лермонтова, Майкова, Тютчева, Мея; гр. А. К. Толстого, словом, - всех гениальных, крупных и выдающихся русских поэтов. Русское Самодержавие вдохновляло и таких поэтов, которые не считаются монархистами. Рылеев написал в день рождения Великого Князя Александра Николаевича (впоследствие Александра II), оду, напоминающую знаменитое послание Жуковского «К Великой Княгине Александре Феодоровне» (по случаю рождения Великого Князя Александра Николаевича в Москве). Некрасов, в поэме «Русские женщины», с благоговением говорит об Императоре Николае I и об его письме к графине Волконской, укрепившем ее решимость ехать в Сибирь за мужем-декабристом. То, что было сейчас сказано о Рылееве и Некрасове, можно сказать и о некоторых из наших поэтов-прозаиков, причисляемых обыкновенно «к крайней левой» нашей художественной литературы. В романах и повестях графа Л. Н. Толстого можно найти обильный материал для изучения русского монархизма, как чувства и настроения. Его можно найти и у В. Гаршина. Вспомним Царский смотр войскам из «Записок рядового Иванова». Картины этого смотра и все, что говорит нем рядовой Иванов, имеют автобиографическое значение и представляют поэтому весь интерес мемуаров, как один из документов «человеческой жизни» и - вместе с тем - как один из документов русской жизни.Но может ли быть поэзия у той или другой формы правления? Конечно, может. Кто не заучивал в детстве повествований об античной доблести, порожденной республиканским строем древней Греции и древнего Рима? Русское Самодержавие тоже исполнено поэзии. Это видно, между прочим, из истории, из нашей народной поэзии, из, веками слагавшихся молений о Царе, из, веками слагавшегося, Чина Священного Коронования, из неотразимого впечатления, производимого на народ появлением Членов Династии.История русского Самодержавия изобилует поэтическими моментами всенародного ликования, всенародной благодарности Монархам и полного единения народа с Государями. Нужно ли перечислять такие моменты? Они всем известны.Есть ли поэзия в истории России? Если она есть в истории России, она есть и в истории Русского Самодержавия, исполненной грандиозных идей и грандиозных замыслов, великих целей и великих дел. Что такое русское Самодержавие? Олицетворение, в образе одного человека, материальной и нравственной мощи русского народа и созданного его пόтом и кровью его государства. Поэтому Самодержавие, как движущее начало всей Империи, не может не иметь того поэтического оттенка, которым характеризуется все великое и священное для народов. В нашей народной поэзии ярко сказалась непоколебимая преданность русского народа его самодержавным монархам; одних из них он чтил больше, чем других, но он себя не считал их судьями, повиновался им, как помазанникам Божиим.