Зарождение документоведческой мысли в трудах Жана Мабильона

ВВЕДЕНИЕ
Мы многое знаем об истории наших великих предшественников, их
прошлое, рассказы об их личной жизни. Знаем то, как они строили свою
блестящую научную карьеру в те непростые времена. Звания «ученый» не
доставались просто так никогда и никому. Сегодня большинство ученых имеют
ученые степени в одной или нескольких областях науки и делают карьеру в
различных секторах, включая правительство, промышленность, академические
круги и некоммерческие организации.
И во всех работах ученых был огромный вклад в будущее человечества, в
будущую историю всего мира. Одним из таких ученых является Дом Жан
Мабильон, который являлся известным французским ученым, историком,
«отцом» науки и дипломатики. Но почему его считали именно отцом
дипломатики? В чем заключаются его заслуги? И считаются ли его работы как
началом зарождения мысли документоведческой науки? Это нам и предстоит
узнать в представленной работе.

Дом Жан Мабильон родился 23 ноября 1632 года. Был французским
монахом- бенедиктинцем и ученым Конгрегации Сен-Мор. Он считается
основоположником дисциплин палеографии и дипломатии.

Рис. 1 Портрет Дом Жана Мабильона
Мабильон родился в городе Сен-Пьермон, позже в древней провинции
Шампань, в настоящее время в составе кафедры в Арденнах. Являлся сыном
Эстьен Мабийон (умер в 1692 году в возрасте 104 лет) и его жены Жанны Герэн.
В 12 лет он стал учеником Коллежа де Бон Энфантс в Реймсе. Когда Жан

поступил в семинарию в 1650 году, он ушел через три года и после этого стал
монахом в аббатстве Маурист в Сен-Реми. Там его преданность учебе заставила
его заболеть, и в 1658 году он был отправлен в аббатство Корби, чтобы
восстановить свои силы. В 1663 г. он снова был переведен в Аббатство Сен-Дени
недалеко от Парижа, а в следующем году - аббатство Сен-Жермен-де-Пре в
Париже. Это все предшествовало тому, чтобы получить широкие возможности
для научных знакомств. Такими могут служить, к примеру, знакомства с Люком
д'Ачери, Шарлем дю Френом, Сьером дю Канжем, Этьеном Балузом и Луи-
Себастьеном Лен де Тиллемон.
Жан Мабийон ясно показывает в деревенской школе интеллектуальные
способности, которые оправдывают продолжение учебы в других местах, эти
маленькие деревенские школы не имеют никаких других амбиций, кроме как
научиться читать, писать и быстро считать.
В возрасте девяти лет его отправили к своему дяде Жану Мабийону,
тогдашнему приходскому священнику в Невиль-Дей, который научил его
правильно «рудиментам» и предоставил ему необходимые ресурсы, чтобы он мог
продолжить учебу. Благодаря последнему в 1644 году он поступил в колледж
Бонс Энфантс в Реймсе, колледж и университет. Он уходит на пенсию
наполовину учеником, наполовину слугой в доме каноника собора и похвального
настоятеля, который с интересом следит за его успехами. В 1650 году этот
каноник ввел его в епархиальную семинарию, где он пробыл три года.
В Сен-Жермене Мабильон подготовил издание сочинений Сен-Бернара
Клервоского, что был опубликован в 1667 году. Помимо этого, работал над
монументальным сборником житий бенедиктинских святых под названием Acta
Ordinis S. Benedicti, который публиковался в 9 изданиях. А уже более поздняя
работа была проведена в сотрудничестве с Домом Люком д'Ачери. Этот монах
долгое время был библиотекарем Сен-Жермен-де-Пре и был старше Мабильона.
Именно на исторических материалах, собранных д'Ачери, Мабильон нарисовал
для своей Acta.

Уже в 1681 году, вызванный сомнениями, высказанными иезуитом
Даниэлем ван Папенбруком по поводу подлинности предполагаемых документов
Меровингов, хранящихся в аббатстве Сен-Дени, Мабильон опубликовал свой De
reiplomatica. В данной работе были исследованы различные типы средневековых
рукописей и документов, в том числе изучение их стиля, шрифта, печатей,
подписей, свидетельств и других внутренних и внешних факторов. Рассмотрены
рукописи из многих архивов и ссылки на предметы, относящиеся ко времени
Дагоберта I, который являлся правителем франков. Указанная работа, которая
часто связана с «отличием подлинных документов от подделок», теперь
рассматривается как основа палеографии и дипломатии.
Обратимся к словам самого Мабильона. Он пишет: «Я не отрицаю, что на
самом деле одни документы фальшивые, а другие интерполированные, но все они
не должны отклоняться по этой причине. Скорее, необходимо разработать и
передать правила, позволяющие отличать подлинные рукописи от фальшивых и
интерполированных. ... Я взялся за эту задачу после долгого знакомства и
ежедневного опыта работы с этими документами. Почти двадцать лет я посвятил
свои исследования и энергию чтению и изучению древних рукописей и архивов.,
а также опубликованные собрания древних документов. ... Я сравнил и взвесил их
друг с другом, чтобы я мог составить совокупность знаний, которые были бы не
просто скудными и скудными, но как можно более точными и хорошо
проверенными в области, которая ранее не исследовалась».
В 1694 году, когда он заинтересовался судьбой верующего, приговоренного
к тюремному заключению, он написал мемуары об условиях содержания в
тюрьмах, предназначенных для этой цели, «Размышления о тюрьмах религиозных
орденов», призывая к более человечному обращению. Работа остается в
сообществе аббатства Сен-Жермен, и иерархия не осмеливается либо сделать ее
известной, либо уничтожить. Тьерри Рюинар не цитирует его. Он был
опубликован намного позже в «Посмертных произведениях». В 1698 году Жан
Мабийон безуспешно протестовал в письме De Cultu sanctorum ignotorum под

псевдонимом «Евсевий Роман» против почитания реликвий анонимных святых в
катакомбах Рима и сомнительного характера канонизации тел, проводимых таким
образом. извлечен, что для него стоит вызвать, чтобы он объяснил себя и
опубликовал, очевидно подчиняясь, защиту Святой Слезы Вандома.
В конце концов, несмотря на нападения, которые он перенес, репутация
Мабийона осталась неизменной, и в 1701 году король назначил его членом
Королевской академии надписей и медалей. В 1703 году он опубликовал первый
том, посвященный истории своего ордена, «Анналы ордена Сен-Бенуа», за что
получил похвалу Босуэ. Следуют другие тома, а пятый выйдет после его смерти.
Заключительные разногласия также решили, что он предоставит детали и
дополнения к своему шедевру De reiplomatica. Он также посвящает себя работе
над La Mort chretienne.
Он умер в 1707 году в Сен-Жермен-де-Пре. Прах Мабийона, вместе с
пеплом Декарта, был помещен в гробницу, запечатанную в стене церкви Сен-
Жермен-де-Пре. Рядом находится улица в Париже, носящая его имя (как и
расположенный там университетский ресторан), как дань уважения. В его честь
также были названы станция метро 1925 года и улица Реймса.
Работа и исторические исследования монахов аббатства Сен-Жермен-де-
Пре неотделимы от их принадлежности к общине Сен-Мор. Со времен
Трентского Собора бенедиктинцы старались более строго уважать свое
правление. Для проведения этой реформы в 1621 году возникла необходимость в
создании новой общины, характерной для французского королевства, которая
приняла имя первого ученика святого Бенедикта. Развитие мауристов таково, что
в 1707 году, менее чем через столетие, они насчитывали около 2200 религиозных
деятелей с сильным присутствием в важных церковных провинциях, таких как
Реймс и Париж.
Это возвращение к изначальной чистоте правила, к которой стремится эта
община, имеет историческое измерение: воссоздание истории религиозного

ордена и жизни его святых, лучшее знание монашеских авторов и так далее.
Искренне привязанный к своему ордену, привлеченный историческими работами,
Мабийон также обладает навыками, необходимыми для таких исследований.
Именно по этим причинам в 1664 году он был отправлен в Сен-Жермен-де-Пре в
качестве помощника библиотекаря этого аббатства, дона Люка д'Ачери. С этого
момента он выступал за поиск исторической истины в области религиоведения.
Самая известная работа Мабийона «De reiplomatica», опубликованная в 1681
году, является важным шагом в развитии метода исторического анализа
документов, которые могут служить, а могут и не служить справочным
материалом. В этой работе Мабийон приводит правила, позволяющие установить
дату, происхождение, характер и подлинность письменного документа,
официального устава или других документов; он анализирует ее стиль; он
предлагает идентифицировать последовательные транскрипции,
идентифицировать учреждения, которые их создают, а затем распространяют,
проявлять интерес к письменным средствам, бумаге, пергаменту или папирусу , а
также к самому письму, подписи и печати закрытие опоры. Созданные им
методологические аспекты оказались применимыми для любого исторического
или научного исследования, основанного на письменных источниках.
Появление документоведения в качестве будущей научной дисциплины
связано с практическим (прикладным) документоведением, т. е. с возникновением
самой сферы работы с документами как специфической отрасли человеческой
деятельности и обретением ею относительной самостоятельности. На первых
порах это проявлялось в обосновании и создании правил работы с различными
документами и требований к самим документам на практике, в управленческом
процессе. Подобного рода правила стали складываться еще в государствах
Древнего Востока, в Древней Греции и Риме. Тогда же возникла потребность в
документной систематизации, и появились первые разработки такого рода —
описания документов и их собраний, каталоги. В античный период стали

формироваться такие направления представлений о документальной информации,
как административное и правовое.
С развитием человеческого общества, количественным и качественным
изменением документации, особенно после изобретения книгопечатания в
середине XV века, происходило разделение сфер документационной
деятельности. В качестве самостоятельных выделились делопроизводство,
архивное, издательское, библиотечное дело. На первых порах все они имели ярко
выраженный прикладной характер. В частности, еще в VI в. в Западной Европе
появился сборник образцов различных документов и государственных формул —
один из первых известных формуляриев. В конце XIII столетия в Венецианской
республике был создан кодекс, законодательно закреплявший технологии работы
с административной документацией.
В нашей стране практическое документоведение стало зарождаться в эпоху
Древней Руси, когда были сделаны первые шаги в деле составления
имущественных актов, привилегий, формировались традиции русского
летописания. Известные договоры с Византией, датируемые 911 и 945 гг., были
составлены с учетом уже существовавших тогда определенных правил. В
последующие столетия сложились достаточно устойчивые формуляры отдельных
видов документов с такими важными элементами их оформления, как «приписи»,
«скрепы», печати. В системе церковной (монастырской) документации Древней
Руси оформился такой своеобразный жанр как жития святых. Они составлялись
по твердым, неизменным правилам, где форма господствовала над содержанием.
Таким образом, уже в период X—XIV столетий на Руси формировались
определенные традиции составления и оформления документов с учетом их
функционального назначения.
В управленческой сфере практическое документоведение стало
оформляться в особую систему одновременно с процессом становления
Российского централизованного государства в XV— XVI столетиях, когда
происходило постепенное обособление функций создания, хранения документов.

В тот период появились и получили распространение унифицированные
документные формы, складывавшиеся из отдельных частных случаев, которые
обобщались в канцеляриях и затем официально закреплялись.
Делопроизводственная практика и в дальнейшем оказывала постоянное и
существенное влияние на процесс становления науки о документах.
С началом книгопечатания в России в середине XVI столетия объектом
практического документоведения становятся также печатные издания. В XVII
веке по приказу патриарха Никона был составлен первый книжный свод с целью
исправления церковных книг.
Начиная с XVIII столетия, широкое распространение получили так
называемые «письмовники» — печатные практические пособия по составлению
документов, которые включали многочисленные образцы документов делового и
частного характера. Их предшественниками были рукописные письмовники,
использовавшиеся на Руси с начала XV века, а также «формулярники», известные
на Западе уже в VII веке, а в России — с первой трети XVI столетия (в частности,
формулярники московской митрополичьей кафедры). Первым печатным русским
письмовником была книга «Приклады, како пишутся комплименты...», увидевшая
свет в 1708 г. Одним из первых популярных практических пособий являлся
составленный Н. Г. Кургановым «Письмовник, содержащий в себе науку
российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезно-
забавного вещесловия», выдержавший в 1769—1837 гг. 11 изданий. Печатались
сборники, посвященные отдельным системам документации. В частности, в 1898
г. в Харькове было издано составленное И. Чижевским «Церковное
письмоводство. Собрание правил, постановлений и форм к правильному ведению
оного». К настоящему времени известно более 100 «Письмовников», которые
нередко достигали значительных объемов. К примеру, «Руководство для
составления деловых бумаг: Образцы и формы; справочные сведения» В.
Максимова (М., 1913) содержит свыше 2000 страниц.

В современной научной литературе встречается утверждение о том, что
Мабильон был картезианцем. Однако Мабильон не слишком часто упоминал
Декарта. Может быть, он по-возможности избегал упоминаний о Декарте потому,
что труды философа подвергались цензуре католической церкви. В «Traité des
études monastiques» Мабильон с осторожностью рекомендует для ознакомления
«...труды о философии Декарта с тем, чтобы знать её основные положения,
которым не обязательно следовать» и в основном сылается не на произведения
самого Декарта, а на труды, посвящённые критике его идей. Сам Декарт в
«Рассуждении о методе» неодобрительно отзывался об истории и отказывал ей в
статусе науки. Это объяснимо: во времена Декарта история ещё не обладала
методом, в отличие от естественных наук. Марк Блок отмечает, что, хотя
математический метод Декарта не приложим к исторической науке, философия
Декарта оказала влияние на Мабильона, пусть и не непосредственно. В трудах
Декарта и Мабильона отразились общие черты науки Нового времени, при этом
влияние картезинства могло не вполне осознаваться Мабильоном. Картезианская
философия, несомненно, оказала влияние на развитие гуманитарных наук. В XVII
веке прорыв в науке о языке произошёл после прорыва в гносеологии. Таким
образом, для Марка Блока и для ряда других исследователей Мабильон
оказывается картезианцем «по умолчанию». Такой подход вполне оправдан,
однако не даёт возможности решить вопрос о том, насколько осознанно сам
Мабильон пользовался достижениями рационалистической философии и какое
влияние она оказала на «систему Мабильона».
Марк Блок предостерегал от того, чтобы называть всех учёных XVII века и
Мабильона картезианцами. Он писал, что Мабильона нельзя назвать картезинцем
потому, что тот был слишком религиозен и потому не мог хорошо знать
современную ему философию/ Однако, как представляется, приверженность
Мабильона современной ему философии никак не противоречит его
религиозности. До некоторой степени религиозной была и философия XVII века.
Точнее говоря, она нуждалась в мистико-религиозном компоненте для того,

чтобы ответить на неразрешимые для неё противоречия, порождённые
механистическим миропониманием. Если философия рационализма и
подготовила либертинство (libertinage) и атеизм эпохи просвещения, то в XVII
веке до этого было ещё далеко. Поэтому вряд ли стоит видеть противоречие
между религиозностью Мабильона и его осведомлённостью в современной ему
философии.
В трудах Мабильона рационалистическая философия и религиозное
мировосприятие причудливо переплетались так, что одно невозможно было
представить без другого: теоретические вопросы, вопросы метода, истинности,
подменяются понятиями о добродетельности и нравственности, и наоборот. О
знакомстве Мабильона с рационалистической философией можно судить по его
труду «О науке в монастырях» («Traité des études monastiques»). В этом труде
Мабильон рассуждает о том, как и какой наукой должен заниматься монах-
бенедиктинец (учёные занятия были прописаны в уставе ордена). В этом труде
Мабильона часто можно встретить охранительные заявления о том, что занятия
науками (e.g. физикой, математикой и медициной), как и применение
критического метода, дозволительно лишь в той степени, в которой не подрывает
веру. Критический подход, как и применение логики, может быть полезен, но
только если цель – обнаружение истины. В «Трактате о науке о в монастырях»
Мабильон использует бинарные оппозиции. Рассуждая о критике, он выделяет
«хорошую» и «плохую» критику (bonne critique – mauvaise critique»). В этих
оппозициях можно, с одной стороны, увидеть проявление нового типа мышления,
склонного к классификаторству, а с другой стороны, опять же, то, что вопросы
метода и морали для Мабильона оказываются тесно переплетены.
Мабильон всячески предостерегает от того, чтобы чрезмерно увлекаться
какой-нибудь наукой или методом, призывая блюсти меру, которая, с его точки
зрения, более морально безупречна. Однако эта моральная установка, хотя и
выглядит внешне как христианская, на самом деле несёт на себе отпечаток
рационализма. У Мабильона встречается моральная и, в то же время, этическая

категория – via media. В «Дипломатике» говорит о критическом методе как о
среднем пути (via media) между двумя крайностями: принятием всего на веру
либо тотальным отрицанием. Само сочетание via media восходит к трудам
философа Гассенди, который использовал это выражение, в частности, в
«Excertationes paradoxicae adversus Aristoteleos» (1624) и в «Syntagma
philosophicum» (1655) Гассенди пишет о том, что via media – это средство борьбы
одновременно и с догматизмом, и с пирронистским скептицизмом. Гассенди
писал, что хотя истинная природа вещей и не может быть объектом науки
(«scientia», которая предполагает, по Аристотелю, точные знания), но всё же мы
можем судить о большей или меньшей вероятности чего бы то ни было.
Сочинения Гассенди в шести томах есть в библиографии Мабильона к «Трактату
о науке в монастырях», так что вполне вероятно, что он был с ними знаком.
Argumentum e silentio, или негативный аргумент, имел важное значение для
формирования вспомогательных исторических дисциплин и был важной частью
критического метода. Как и в случае с критикой, Мабильон разграничивал
хороший и плохой негативный аргумент. Суть негативного аргумента состояла в
том, что умолчание о чём-либо в определённых источниках приравнивалось к
свидетельству против факта. Если, к примеру, какое-либо событие не
упоминалось современниками, то из этого можно делать вывод, что на самом деле
его не было. Мабильон же писал, что нельзя впадать в крайности с
использованием негативного аргумента и что негативный аргумент может иметь
силу только в совокупности с другими критериями. Если негативный аргумент
используется для установления авторства текста, то наряду с ним и скорее даже в
первую очередь должны учитываться характер манускрипта, авторство, указанное
в тексте стиль сочинения (соответствует ли он стилю тех сочинений, которые
несомненно принадлежать этому автору) и нет ли противоречий и ошибок фактах.
Другая идиома из философского словаря рационализма – «certitudo moralis».
Принцип certitudo moralis встречается у Декарта. Декарт писал о том, что в
гипотетическом рассуждении нет особой нужды там, где к правильному
суждению можно прийти, исключив альтернативные решения эмпирическим

путём. Certitudo moralis выступает у Декарта обоснованием эмпирического
подхода. Хотя certitudo moralis менее убедительно, чем метафизическое
обоснование, но в некоторых случаях можно им удовольствоваться []. В
философском словаре начала XVII века можно найти определение «морального
доказательства», а также его место в классификации степеней «надёжности»
доказательств: «...Таким образом, формальное доказательство… бывает трёх
типов, а именно: моральное, физическое и метафизическое. Моральное
доказательство применяется тогда, когда утверждается нечто, что можно узнать
каким-либо другим способом, поэтому подвергается сомнению... Физическое
доказательство действует тогда, когда об объекте утверждается что-то
относительно его неизменной природы... Метафизическое доказательство
действует относительно того, что установлено самим богом и не может быть
другим». Из приведённой цитаты явствует, что certitudo moralis обладает
наименьшим весом по сравнению с другими формальными доказательствами.
Однако, этот принцип встречается ещё в Никомаховой этике. По Аристотелю, от
каждой области знания можно требовать своей степени точности.
Эта же идея переходит в «Логику» Пор-Рояль. Исследователь Жан-Луи
Кантэн обратил внимание на то, что принцип certitudo moralis встречается у
Мабильона. Так, в «Приложении» к «Дипломатике» читаем: «О подлинности тех
или иных грамот можно судить не иначе как по форме письма, стилю и другим
характерным чертам той эпохи, к которой мы относим [памятник]. Так считаю не
только я, но и те учёные, которые прекрасно разбирались в этом искусстве.
Различение должно основываться не на теоретическом или метафизическом
доказательстве (ratio seu demonstratio metaphysica), но на моральной уверенности
(certitudo moralis), которая в этих делах может быть не менее достоверной, чем
метафизическое доказательство. Впрочем, оба способа доказательства оставляют
место ошибке. Далее, для того чтобы иметь моральную уверенность, нужно
тщательно изучить все характерные черты и обстоятельства, которые могут
привести к истине. Так вернее всего можно обнаружить подлинность или

поддельность памятников» []. Важно отметить, что в принципе certitudo moralis
проявляется распространение эмпирического подхода. Ведь Мабильон говорит
именно о совокупности параметров (форма письма, стиль и пр.), которые
познаются не иначе, как через изучение большого количества памятников. Здесь
можно говорить о характерной черте рационализма: методы точных наук
переносятся на другие области. Необходимость в методе возникала благодаря
распространению веры в интеллект, в способность человека самостоятельно
судить о предмете и отказу от догматизма. В «Логике» Пор-Рояль выразился
характерный для семнадцатого века протест против догматизма, в том числе
религиозного: «Что может быть менее разумным, чем верить во что-то,
руководствуясь своим мотивом? Самое лучшее, к чему это может привести –
рассмотреть с большим вниманием аргументы, которые могут убедить нас в
истинности того, во что мы хотим верить. Но истина существует вне зависимости
от от наших желаний, и эта истина должна быть убедительной. Я живу в такой-то
стране, следовательно, я верю, что такой-то святой проповедовал здесь евангелие.
Я принадлежу к такому-то ордену. Следовательно, я верю, что такая-то
привилегия подлинная» [].
В тексте «Дипломатики», как и в других трудах Мабильона, встречается
неодобрение как чрезмерно скептического подхода, так и чрезмерного
легковерия. В «Логике» Пор-Рояль читаем: «Находятся философы, которые
занимаются главным образом тем, что отрицают науку и которые основывают на
этом всю свою философию. Среди них некоторые отрицают возможность быть в
чём-либо уверенным, допуская возможность и заявляют, что всё является в
равной степени тёмным и неясным. В разуме и в чувствах присутствуют ясность и
неясность. В равной степени ошибочно не подвергать ничего сомнению и считать
всё сомнительным» []. Средним путём между тотальным отрицанием и тотальным
всеприятием Мабильон считал критический подход. Мабильон использует
философский словарь своего времени, когда говорит о «естественном разуме» [].
Рассуждая о логике и метафизике, Декарт пишет: «Первая [логика] даёт нам

представление о нашем знании; вторая – [метафизика] даёт общие принципы
природного разума, а эти принципы являются основанием для всякого
рассуждения». Здесь Мабильон апеллирует к «естественному разуму», одной из
основополагающих категорий рационализма, но при этом связывает
«естественный разум» с метафизикой. В этом можно увидеть приверженность
Мабильона схоластической церковной традиции, против которой выступала
рационалистическая мысль, но можно также предположить, что Мабильон
трактует метафизику в картезианском ключе, как рассуждение, опирающееся на
более общие категории [].
Мабильона можно отнести к тому же направлению научной мысли, к
которой относится Декарт, Паскаль и другие, направлению, которое стремилось
выработать законченный и твёрдый метод нахождения истины. Поиски прочного
метода возникли во многом как реакция на распространённый в XVI и далее
релятивизм и идеи о невозможности прочных знаний. Релятивизм и скепсис
распространялись в связи с возрождением в XVII веке пирронизма.
Историография, ещё не выработавшая методов исследования и критериев
достоверности, была в XVII веке основным объектом нападок «пирронистов» [].
Учёные, подобные Мабильону, стремились выработать такой метод познания,
который выдерживал бы проверку сомнением. Т.е. скептицизм воспринимался
ими как способ нахождения истины, но не был мировоззренческой позицией, при
которой возможность прочного знания отрицалась бы вовсе.

Список использованных источников
1.Щекочихина М.А. — Жан Мабильон и философия рационализма // Litera. –
2018. – № 3. – С. 178 - 183. DOI: 10.25136/2409-8698.2018.3.26629 URL:
https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=26629
2. Неопубликованные письма Мабильона (конец XVII — начало XVIII в.) //
Средние века, Вып. 29. 1964
3. Мабильон, Де ре diplomatica (1681), его дополнение к нему 1704,переводе с
латыни Ричард Wertis (используя Naples издание 1789 года)как О дипломатики , в
Питер Гэй и Виктор Г. Векслер, редакторы, Историков на рабочем месте , Том
второй, Вилла Гиббону (Нью-Йорк: Harper & Row, 1972)
4. Жан Leflon, «Дом Мабильон», Арденны Исследования, по 12, Январь 1958 г.
5. Даниэль-Одон Хюрель, Эрудиция и торговля письмами: Жан Мабийон и
монашеские традиции, Философские библиотеки Ж. Врин, колл. «Тексты и
традиции»,2003 г., 688 с.
6. Жан Леклан (реж.), Андре Вош (реж.) И Даниэль-Одон Гюрель ( реж. ), Дом
Жан Мабийон, крупная фигура в Европе литературы: Труды двух коллоквиумов,
посвященных 300-летию со дня смерти Дома Мабийона ( аббатство Солесмес, 18-
19 мая 2007 г .; AIBL, 7-8 декабря 2007 г.) , Академия надписей и художественной
литературы ,2010 г., 740 с.
7. Бландин Кригель, «Дом Мабийон: религия истории», Le Monde ,20 апреля 2007
г.