Агностические и апраксические расстройства письменной речи

Агностические и апраксические расстройства письменной речи

Чувствующая сфера на добрую половину связана с высшей
психической деятельностью; так называемое произвольное движение
предполагает волевое усилие, т. е. акт психический; обширная область
симпатическое нервной системы также, по-видимому, тесно сливается с
работой психической сферы. Не исключена возможность, что все вообще
функции нервной системы неразрывно связаны с работою большого мозга, т.
е. в переводе на язык психологии — связаны с той или другой формой
психической деятельности.
Есть группа симптомов, которые занимают положение, промежуточное
между чисто соматическими и чисто психическими. С одной стороны, они
являются признаками несомненно очаговыми, подобно параличу или
анестезии; с другой стороны, они носят общий, разлитой характер, если
можно так выразиться, — характер, свойственный психическим
расстройствам: например утрата способности понимать свою родную речь
при целости всех зрительных, слуховых и других чувствующих функций.
Такие расстройства как бы лежат на границе между элементарными, резко
очерченными, чисто физиологическими процессами и капризными,
неуловимыми и бесконечно разнообразными проявлениями психики; они как
бы перебрасывают мост между этими двумя мирами, которые наивное
массовое миросозерцание всегда стремилось обособить и даже
противопоставить один другому.
Последняя особенность этих симптомов всегда манила воображение
исследователей и рождала даже смелые надежды построить на основе их
научную психиатрию, для которой вся эта область была бы физиологическим
фундаментом. Разумеется, надежды эти не оправдались — еще не пришло
время им сбыться, — но здоровое ядро истины, которое, несомненно,
заключается в них, требует, чтобы эта трудная и сухая область изучалась в

невропатологии с такой же тщательностью, как и все то, что вы проходили до
сих пор.
Это так называемые апраксия и агнозия с их подвидами —
афазическими расстройствами разных типов.
В двигательных актах человека можно подметить две стороны, которые
выражаются в двух типах их. Одни из них носят характер элементарных,
произвольных в узком смысле этого слова, интенционных, как их еще
называют.
Однако такими элементарными движениями не исчерпывается
динамика нашего тела. Больше того, главная их масса состоит из движений
иного типа, хотя, повторяю, имеет в своей основе процессы типа
предыдущего. Большинство наших движений носит, как принято говорить,
заученный характер, так как они заучиваются — или в процессе роста
организма, или в процессе специальной тренировки, обучения. Маленький
ребенок, которого мать обучает ходьбе, делает медленные отрывистые и
угловатые движения первого типа: он сокращает отдельными толчками
отдельные мышцы, часто даже совершенно ненужные, не имея, в сущности,
полной уверенности, что получится именно нужный результат.
Проходят годы, ребенок сделался взрослым человеком, он сотни тысяч
раз производил движения ходьбы, он выучился им, и они составили
стереотипный комплекс двигательных актов — настолько стереотипный, что
все окружающие знают его наизусть: они узнают этого человека издали по
походке, т. е. по стереотипному комплексу известных двигательных актов.
Анатомически, разумеется, ничего не произошло: не выросло ни новых
нервных клеток, ни новых проводящих путей. Но физиологически что-то
новое образовалось.
Вероятно, при этом где-то в коре выделяется особый участочек,
связанный с другими отделами мозга, но несущий определенную функцию
— заведовать простым и хорошим выполнением данного комплекса

движений. Его можно назвать центром «эвпраксии», или просто «праксии»,
для ходьбы.
Карта останется всегда одна и та же: останутся те же меридйаны и
параллели, те же обозначения рек, те же обозначения гор и т. д. Но мы можем
поместить на ней свой план какого-нибудь. От этого физические свойства
местности, соответствующие в нашем сравнении анатомическим условиям,
не изменились бы. И перемещенный город мог бы сохранить свою прежнюю
функциональную роль — роль торгового центра, — но выполнять ее
пришлось бы через посредство других географических образований, других
рек, морей, гор и т. n. Возможно, что от такого перемещения условия
функционирования стали бы хуже, а, может быть, наоборот, — лучше; но
факт тот, что они, говоря вообще, были бы возможны и при других
физических данных. И эти условия в нашем примере и аналогичные им
анатомические условия в вопросе о локализации «центра праксии» ходьбы
имеют только одно значение — известного ограниченного участка, в котором
легче выполнять данную функцию, чем в каком-нибудь другом.
Затем этот человек поступил на военную службу, и там его обучили
правильной военной походке, которая потом у него и осталась на всю жизнь.
В процессе обучения пришлось отучиться от сокращения одних мышц.
Образовался новый комплекс. движения и соответственно ему — новый
функциональный сочетательный центр — новый центр праксии для новой
походки. Возможно, что этот новый центр останется на том же месте, где и
старый — перегруппируется только внутренний распорядок его работы, —
но теоретически мыслимо, что он может и несколько переместиться. Тогда
это значило бы, что для новых условий динамики центр праксии будет иметь
уже несколько иную локализацию.
Как большинство людей, он был правша и потому научился писать
правой рукой. Это значит, что он всю жизнь выполнял этот акт левым
полушарием, и все, что потом из этого возникло, произошло в левом
полушарии.

Ребенок мог быть левшой и научиться письму левой рукой. Это значит,
что весь процесс разыгрывался бы у него в правом полушарии, и центр
соответствующей праксии образовался бы у него в правом же полушарии.
И если бы такой центр был поврежден каким-нибудь очагом, то
возникло бы какое-то расстройство письма. Но для такого расстройства у
правши нужен был бы очаг в левом полушарии, а у левши — в правом.
Третья возможность — ребенок мог бы быть так называемым
амбидекстром; это люди, одинаково владеющие обеими руками. Он мог с
самого начала обучиться письму тоже обеими руками; к слову сказать,
сейчас сильно пропагандирует мысль именно так обучать детей. Тогда,
теоретически, у него должно быть два центра праксии этого рода — один в
правом, другой в левом полушарии.
Но писание пером и карандашом составляет один комплекс движений.
Соответственно заинтересованным мышечным группам и сочетанию их
сокращений центр праксии такого письма должен иметь известную
локализацию в пределах того или другого полушария.
Центры праксии как единицы функциональные создаются и
отграничиваются только в процессе работы, в процессе функционирования
различных анатомических образований.
Кроме того нужно время, достаточно большое, чтобы процесс
анато­мических преобразований, соответствующих функции, мог постепенно
в бесчисленном ряде поколений, осуществиться. Если эти два условия
на­лицо, то, в конце концов, в организме создается преформированный орган,
— строго локализованный и несущий постоянную, строго определенную-
функцию по-видимому этот общий закон имеет силу и по отношению к
нервной системе с ее разными органами, проводящими путями и центрами.
Это очень сложный вопрос, и при его даже чисто теоретическом
анализе приходится учитывать много факторов.
Человек как определенный зоологический вид появился с послед­ним,
так называемым четвертичным периодом нашей планеты. Сколько времени

он существует, — еще не выяснено точно, но, беря средние цифры, можно
думать о сроке в несколько сот тысяч лет. Это небольшой срок, если
сравнить его со многими десятками миллионов лет, в течение которых
существуют, например, некоторые виды акул. Но за это время кое-что все-
таки могло образоваться, если оно начало образовываться очень рано.
Например такие движения, как еда и издавание звуков, были, несомненно,
одними из первых, и кроме того они имели за собой громадную
наслед­ственную давность от предков человека. Праксия этих движений
должна быть самой древней, и таким образом первое условие для того, чтобы
ее центр принял характер стойкого анатомического образования, уже имеется
налицо.
Во всяком случае, речевая праксия должна быть очень древней, одной
из самых древних, и безусловно всеобщей, что, может быть, небезразлично
для наследственной фиксации соответствующих центров. Теперь возьмите
другую крайность — письменную речь.
На это шансов очень мало.. Центр письменной праксии ускользает от
анатомов, вероятно, потому, что он сам скользит по поверхности мозга, сам
еще не стал вполне оседлым. Из этого вы можете сделать вывод, что,
теоретически, для более древних функций можно ожидать и более
установившихся центров праксии с более определенной локализацией.
Процесс формирования праксии приравнивался, таким образом, к
заучиванию, в основе которого лежат процессы запоминание. К сожалению,
дать ответ хотя бы приблизительный в настоящее время мы не можем. Да к
тому же и механизм запоминания чисто психологического нам совершенно
неизвестен. Отождествляя или противопоставляя, сближая или разграничивая
эти два понятия, мы, в сущности сравнивали бы одно неизвестное с другим,
пытались бы решить одно уравнение с двумя неизвестными.
Второе замечание касается вопроса об анатомическом понимании
центров праксии. Их не следует представлять в виде образований чисто
кортикальных. Как бы ни была прочна или непрочна их связь с корой,

большинство корковых участков имеет богатые связи с другими отделами
нервной системы. Функция данного участка коры неразрывно соединена с
деятельностью таких сочетательных связей.
И если известный участок коры взял на себя функции праксии, то не
только повреждение его, т.е. процессы чисто кортикальные, расстроят
праксию, но и повреждение этих связей, т. е. процессы, лежащие иногда
очень далеко от коры. Последнее обстоятельство надо отчетливо понимать,
так как в дальнейшем вы увидите, что расстройство праксий разного рода
возникает и в результате, подкорковых очагов.
После этих вводных замечаний я перейду к описанию различных
расстройств в этой области, так называемых апраксий в широком смысле
этого термина.