Эссе на тему: «Человек и власть: русская литература в поисках идеального правителя»

На протяжении всей истории человечества и в том числе Древней Руси можно заметить, что литература в одно время практически перестает развиваться и накапливаться с теми же оборотами. Но на самом деле мы видим, как «монополия» произведений одного или малого количества авторов начинает вызывать ассоциации с конкретным периодом в истории, зачастую целой эпохой.

Не является исключением и Древняя Русь с таким правителем как Иван Грозный и, выступавшим против Царя – московским боярином князем Андреем Курбским, чьи произведения являются обозначением второй половины XVI века.

Как и подобает настоящему правителю великий полемист Иван Грозный всячески прославлял себя в произведениях, которыми и запомнился нам период со второй половины XVI века (время начала правления Ивана Грозного). Ведь, как говорится в работе Д.С. Лихачева «На пути к новому литературному сознанию»: «Рядом с Иваном Грозным не могло быть других взглядов. Грозный полагал, что только он один как истинный «помазанник Божий» может судить как людей, так и историю» [2]. Будучи Царём всей Руси, Иван IV принял на себя ответственность за решение всех политический и нравственных вопросов на тот момент.

Своей политикой он не позволял людям высказывать иных, не согласных с его собственными, убеждений. Лишь только перешедший на сторону оппозиции Курбский мог в то время посоревноваться с Грозным в переписке или же высказываясь в собственных произведения, которые были написаны только после того, как князь московский бежал заграницу[2].

Лихачев Д.С. в своей работе заметил, что оба полемиста были в свое время «крупнейшими фигурами на общественной арене, выразителями характернейших взглядов: первый (Грозный) – приверженцев сильной царской власти, второй (Курбский) – оппозиционных слоев населения и в первую очередь – боярства». Таким образом, их влиятельный места на тот момент, также определили развитие литературного будущего. Они положили начало развитию личности в русской литературе. Как своими спорами о том, кто прав, а кто нет[2]. Спорами о том, стал ли Иван Грозный более жесток к своему народу или нет. Так и возвышением себя самих в произведениях. Все вышеизложенное каким то образом подталкивало литературу в будущем становиться более личностной.

Перейдем к следующему произведению того же известного автора Д.С. Лихачева, которое называется «Человек в литературе Древней Руси». Он также приводит аргументы, которые указывают, что Иван Грозный является первым сильным характерным персонажем в древнерусской истории. Только после него появляются подобно ему сильные характеры[1].

В русской истории, а именно в том виде, в котором она писалась дворянскими и буржуазными историками XIX века, есть одно весьма странное и приводящее в раздумья обстоятельство. «Сильные характеры и яркие характеристики этих сильных характеров возникают в изложении ее только с XVI века»[1], – так говорится в вышеуказанной книге.

И снова стоит обратить внимание на первую из рассматриваемых книг. В своей работе «На пути к новому литературному сознанию» Д.С. Лихачев очень подробно описывает пройденный Иваном Грозным путь к созданию собственного индивидуального литературного стиля. В его литературной манере можно наблюдать как из одного психологического состояния тот переходит в другое. Как постепенно обретает накал этот переход, так и резкие смены настроения в разных произведениях можно заметить. Что ранее никто себе не позволял[2].

Стиль Грозного можно узнать в основном по властному стилю и характерному для него остроумию, а также сильной и волевой выразительной манере речи. В работе автора говорится и о том, как Грозный писал послания игумену Кирилло-Белозерского монастыря, иностранным послам, а также приведены названия некоторых его работ, в которых можно заметить совершенно разное поведение государя.

Кроме того, проводятся параллели между его поведением в произведениях и тем, как он поступает в реальной жизни. В книге Иван Грозный назван как «изумительный мастер языка», который в своих литературных творениях «то до крайности резкий и гневный, то лирически приподнятый, то подавленный страхом смерти и манией преследования, то изощрявшийся в «кусательном стиле», опускавшийся до грубой брани то мастер высокого церковно-славянского стиля»[2]. Также автором подмечено, что таковым Грозный является как в своих произведениях, так и ив обличии писателя.

Очередным аргументом тому, что Иван Грозный стал фундаментом для появления в дальнейшем в литературе индивидуального личностного стиля является размышление о том, что ранее такой правитель как Владимир Мономах, который как и Грозный обладал главенствующим положением в государстве, но не позволял себе такого проявления эмоций, не отступал от принятого летописного стиля.

Напротив же Иван Грозный как истинный самодержец не считался с принятым летописным стилем как и в целом с литературным этикетом или канонами определенного жанра. Последний менял свой стиль в зависимости от обстоятельств, парадируя адресата, или же прислушиваясь к собственным намерениям, зачастую чтобы задеть своего противника (как это происходит в его переписке с князем Курбским).

Послания Грозного и Курбского имеют определенные сходства и помимо того, что они стали двигателем для открытия личности в литературе. Также, их послания имеют сходство в том, что Грозный, например, в каждом из них обращается по большей части к публике (читателю) и пытается оправдать себя и доказать свою правоту. В свою очередь Курбский также определенным образом обращается к читателям и старается оправдать себя перед всеми и перед собой в том числе.

В произведении Д.С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси», автор указывает на явную разницу между стилем великого Царя Всей Руси – Грозного, который не считался с мнением подданных и в произведениях отрицал право подданных судить о действиях своего государя, то напротив в дальнейшем при развитии заложенного им индивидуального литературного стиля, в первую очередь началось обсуждение правителей. Монархи стали первыми, кого обсуждали и критиковали.

После избрания правителем Бориса Годунова теологическая точка зрения о происхождении царской власти (как утверждал Грозный, правитель является Богоизбранным) и идея неподсудности монарха человеческому суду впервые возбудили очень серьезные сомнения.

Утвержденная грамота Бориса Годунова в 1598 г., все еще внешне и опирается на идею божественного происхождения царской власти, но практически объясняет необходимость власти государя чисто «земскими» причинами. «Государь необходим для благосостояния своих подданных и об этом выразительным жестом заявил сам Годунов во время своего венчания на царство: он взял за ворот свою рубашку и потряс ею, обещая и эту последнюю в случае нужды разделить со всеми для блага своих подданных»[1], – выделяет автор книги.

Предвыборная горячка, несомненно, разжигала споры о достоинствах того или иного претендента на престол. Характер будущего монарха подвергался обсуждению в боярской думе, на соборе, среди ратников, в толпе народа у стен Новодевичьего монастыря, где народ, подгоняемый приставами, «молил» Годунова на царство.

Вышеупомянутая Грамота, утвержденная в 1598 году, одним из доводов в пользу избрания Годунова на царство выдвигала личные черты его характера: его государственную мудрость, его добродетели и его заботу о «воинском чине»[1].

Черты нового отношения к власти царя можно найти и в кресто-целовальной записи Василия Шуйского, и в грамотах патриарха Гермогена, и в июньском приговоре 1611 г., и в Грамоте, утвержденной 1613 г., и т. д.

Крестьянская война постепенно вытравливала из народного сознания старое отношение к монарху как к наследственному, богоизбранному и человеческому суду не подсудному главе государства. Человеческий суд совершился и над Годуновым, и над Василием Шуйским, и над многими другими. Этот суд был сперва судом народного мнения, а затем и судом действия. Характеры монархов обсуждались людьми «малыми», «простыми» не в меньшей, может быть, степени, чем в среде боярства и дворянства[1].

Далее обсуждения коснулись не только высших монархов, но и всех руководителей ратных, бояр и князей.

Черты человеческого характера стали, следовательно, предметами всеобщего обсуждения. Вопрос о них в отдельных случаях приобретал государственное значение. Вот почему и в литературе так часто начало упоминаться народное мнение.

Ранее государь изображался и описывался как по канонам. Литературные портреты князей выступают перед нами как бы высеченными из камня, подобно каменным барельефам владимиро-суздальских соборов: с той же мерою обобщения и с тем же минимумом жизненно наблюденных деталей. Литературные способы характеристики князей согласуются со способами описания их действий, поступков, подвигов. И в этих описаниях писатели XII-XIII вв. также полны заботы о соблюдении этикета, о максимальном обобщении эпизодов, о зрительном, внешнем их эффекте в первую очередь.

Говоря о князе, о своем князе, летописец постоянно изображает его в парадных и официальных положениях: князь во главе своего войска; князь въезжает в свой город, его радостно встречают жители; князь «думает» с боярами; князь принимает и отряжает послов; князь первым кидается в битву и «ломает копье»; тело князя с плачем хоронят жители, называя его защитником «сирых», «кормителем» и «нищелюбцем»[1].

Князь предстает перед читателем или зрителем во всем блеске его княжеского достоинства. Летописец ловит его слова, фиксирует их, передает их в наиболее обобщенной форме, подчеркивает их мудрость и дальновидность, рисует князя только в значительные и торжественные моменты его жизни.

Народ тоже изображали как бы радующимся за своего доброго царя, или же горюющим по его утрате. Это считалось таким «возвеличиванием» правителя. Весь народ разделяли на классы и чины, относили к определенной группе. И каждая группа описывалась таким образом чтобы показать, что они служат царю выполняя отведенные им в обществе роли[2].

Обнаружение сложности человеческого характера, открытие в нем соединения злых и добрых черт вели к гибели средневековой идеализации. Но процесс этот шел далеко не равномерно в отдельных жанрах. В первую очередь разрушалась идеализация в исторических произведениях. Но идеализация оставалась, к примеру, в житиях святых и не могла в них полностью исчезнуть в силу тех специфических, чисто церковных требований, которые предъявлялись к этому жанру[1].

В древнерусских литературных произведениях предшествующего времени всегда и во всем проявлялась авторская точка зрения, всегда был слышен голос автора, интерпретировавшего события и явления. Мнение автора всегда было на виду, его отношение к изображаемому было всегда отчетливым.