Эссе на тему: "Необходимость движения на новый путь была сознана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали, ждали вождя, вождь явился"

Если пытаться выстроить определенную иерархию наших историков, то, пожалуй,
С.М.Соловьев, будет в этом условном списке под номером третьим. После Н.М.Карамзина
и В.О.Ключевского. Но этот принцип – хронологический. А на практике ни один историк,
сколь бы признанным он ни был, не обладает монополией на истину. Ни одного историка
нельзя считать эдакой «священной коровой», которой нельзя ничего возразить. Все они
жили до нас, были живыми людьми, имели право на страсти и на заблуждения.
О любом историческом деятеле возможна сумма мнений, поскольку каждый
исследователь прав по-своему, у каждого – своя доля правоты. Все разговоры и планы о
создании единого учебника истории для школ и вузов ничего, кроме улыбки, не
вызывают. Никогда не наступит время для полной объективности. Человек так создан и
устроен, что судит или рассуждает субъективно, предвзято. Даже когда в его
распоряжении имеются документальные подтверждения его или чужой теории. Однако
архивы время от времени открываются, с документов снимается гриф секретности. И
тогда нельзя исключить того, что стройная теория того или иного историка рушится, как
карточный домик. И ничего не поделаешь – если ты хочешь остаться в профессии,
поддерживать свою репутацию, придется если не все, то многое начинать с чистого листа.
Пора понять, что полной объективности не будет никогда. Должно пройти время
после некоторых событий, должны сойти с политической сцены их непосредственные
участники. Прежде чем улягутся основные страсти – нечего и ждать истины в последней
инстанции. Во мнениях и версиях всегда не было недостатка. Не будет их и потом, если
наше время покажется достойным пера будущего летописца.
Один язык приемлем – язык фактов, сухой язык цифр. Он ставит надежный заслон
любым спекуляциям и эмоциям. И в этом плане история тесно смыкается с социологией.
И только при этом условии она сможет приблизиться к конечной цели – показать события
так, как они происходили на самом деле.
С.М.Соловьев жил в ту пору, когда еще роль личности в истории казалась
значительной. И не просто казалась, но была! Другое дело, что с течением десятилетий и
веков эта значимость стала неуклонно снижаться и к настоящему времени почти
перестала ощущаться. Нет социального заказа на гениев, на харизматических личностей.
Современная цивилизация уже сама себя обустроила. Ей нужны исполнители и
квалифицированные потребители. Впрочем, исполнители нужны были всегда и во все
времена. Даже в эпоху коренных преобразований, какими и стали петровские реформы.

Петр людей не жалел. Сколько их полегло на строительстве новой российской столицы –
можно установить лишь приблизительно…
В нашей истории роль личности традиционно была не просто велика, а очень
велика, даже в значительной мере гипертрофирована. И традиция эта с оговорками
сохраняется. Так, название какой-либо политической партии отождествляется почти
исключительно с фамилией лидера, а не с программными идеологическими установками.
Особенно когда этот лидер – яркая харизматическая личность. И тот или иной
исторический отрезок также проходит под знаком конкретного правителя. Недаром ведь
еще Карамзин начал «Историю государства Российского» фразой, за которую ему потом
досталось от либералов и демократов – о том, что история народа принадлежит царям.
Долгие века у нас существовал монологизм – говорил один человек: князь, царь,
император, а все остальные обречены были слушать и молча внимать, не спорить, не
сомневаться, не рассуждать. В противном случае можно было и головы лишиться.
Всего несколько периодов, когда у нас «проклюнулось» общественное мнение –
эпоха Просвещения, «дней Александровых прекрасное начало», эпоха «великих реформ»,
«оттепель», «перестройка». Власть вынуждена была считаться с видными общественно-
политическими деятелями.
Но как только ситуация усложнялась – начинались «заморозки», «закручивание
гаек». Снова репрессии против инакомыслящих, снова разговор с позиции силы, снова
монолог брал верх над диалогом.
Если понимать рассматриваемую фразу С.М.Соловьева буквально, то может
возникнуть ощущение, что именно «вождь» и является тем катализатором социальных и
культурных изменений, без которого ничего бы не произошло. Точнее, произошло бы, но
позже, иначе, хуже. Только без изменений уже было не обойтись – страна была ими
«беременна».
На уровне менталитета русский человек тоже устроен таким образом, что
постоянно нуждается в толчке, пинке, окрике, зуботычине. А Петр был горазд на
подобные меры. Пушкин, который в последние годы много работал в качестве историка, и
именно – над написанием истории правления Петра, отмечал, что указы первого нашего
императора оставляют двойственное впечатление: одни словно писаны для вечности,
другие вырвались из-под пера самодура.
Впрочем, наивно думать, будто петровские реформы начались на ровном месте и
им ничего не предшествовало. Отправлять «детей боярских» для обучения за границу
начал еще Борис Годунов. Правда, обратно в отечество эти отпрыски потом не спешили
возвращаться, но это уже другая проблема. Традиция приглашения иностранных мастеров

на Русь и в Россию также возникла задолго до восшествия Петра на престол – еще при
Иване III. И приглашали не кого попало, а именно тех специалистов, которых не хватало у
себя, с помощью которых появлялась возможность поднять экономику: инженеров,
рудознатцев, пушкарей, ювелиров и др.
Как известно, вопрос о т.н. «русском Возрождении», о том, была ли у нас эта эпоха
остается спорным вопросом внутри научного сообщества. Наше средневековье
продолжалось дольше, чем в большинстве европейских государств – до XVII века.
Следовательно, мы не могли не отстать от Европы по многим ключевым показателям. Но
и «догонять» нам не привыкать. И не только догонять, а творчески усваивать и
перерабатывать все «чужое», приспосабливая его под «свое». А потом и вырываться
вперед, заставляя завидовать себе, бояться и ненавидеть.
Так вот, Петр I, пожалуй, и олицетворяет собой все русское Возрождение. Со всеми
его пороками и национальной спецификой.
Чем же именно являлся комплекс его реформ? Соединением разнородных начал.
Сами же изменения, коренная ломка привычного уклада были продиктованы как ведением
Северной войны, так и прихотями самого правителя. В петровских реформах не
просматривалось системы. Петра постоянно «штормило». Он мог издать какой-либо указ,
а потом забыть про него. Впрочем, непоследовательность и «шарахание в крайности» -
черта многих российских преобразований, кроме, разве что «великих реформ»
Александра II.
Соловьев явно идеализирует готовность народа к преобразованиям. Власть никогда
не отрывалась от народа окончательно, но всегда между ними существовала известная
дистанция. Известно, какая оппозиция Петру существовала среди стрелецкого войска. Не
случайно оно и было распущено. Известно, как ненавидели нового царя представители
родовитого боярства, которых он мог ни в грош ни ставить. И сама внезапность, резкость
с началом проведения реформ, развод с первой женой и последней российской царицей
Евдокией Лопухиной породили легенду о том, что царь – не настоящий, а Антихрист.
Настоящего «царя-батюшку», дескать, убили немцы или англичане. Потом так будут
считать и представители славянофильского движения.
Следовательно, реформы проводились Петром не для народа, а вопреки его
традициям. «Петр делал из нас немцев» - будут говорить потом те же славянофилы.
Правильнее сказать – европейцев. Вот только европейский лоск и утонченность у нас так
и не прижились. Грубость нравов, «азиатчина», язык силы, «контрастность поведения» -
таков русский национальный характер. На каких-то из этих черт Петр «сыграл», а какими-
то пренебрег.