Эссе на тему: "Люсьен Февр говорил, что история объединит и возглавит все гуманитарные науки. Почему не получилось?"

«Если в XIX столетии, которое недаром называют «историческим веком», высокая степень доверия к истории и социальный престиж исторической науки опирались на укрепившееся в общественном сознании представление о преемственности исторического развития человеческой цивилизации и, соответственно, об уникальных возможностях использования опыта прошлого как средства решения проблем настоящего и построения «светлого будущего», то осмысление драматического опыта ХХ века подорвало убеждённость в «пользе истории» и сложившиеся отношения «наставницы» и «прилежного ученика» между исторической наукой и обществом». Эту цитату современного историка стоило бы вывести как предисловие, поскольку она ёмко описывает современное состояние исторической науки во всём мире. Однако, чтобы одна из старейших научных дисциплин оказалась в таком неблаговидном положение, ею должен был быть пройден долгий путь и чтобы его отследить и понять на каком повороте история, как наука «свернула не туда» нужно вернуться назад – в те времена, когда история только родилась – в Античность.
Путь свой «дочь Клио» начала как наука, фиксирующая все события и явления. В те времена история не рассматривалась как система постоянно сменяющихся стадий, её мыслили как статичную систему, а в смене эпох видели лишь общие повторяющиеся элементы. Большое значение уделялось опыту прошлого, считавшегося универсальным. Такое понимание было характерно вообще для многих древних цивилизаций. Так, например, древние египтяне считали, что всё лучшее уже было, «золотой» век уже позади, поскольку их предки были гораздо мудрее их. Так же как и греки, жившие в VII в. до н.э. считали себя живущими в «железном веке», т.е. во времена «конца истории». Античные историки заостряли внимание на общем, фиксируя подвиги героев и победы императоров как пример для всех остальных. Такой подход к истории поддерживал и великий античный философ Платон, утверждавший, что всё частное является лишь отражением общей (божественной) «идеи». К слову сказать, и во всех философских течениях Древнего Китая прослеживается эта обобщённость – общее важнее частного. Но уже ученик Платона – Аристотель отошёл от убеждений своего учителя и в учении об истории говорил, что «история имеет дело с единичным».
В Средневековье ведущую роль приобретают идеи Платона, т.е. общее снова ставится во главу угла. Назвать эту эпоху скучной и статичной язык не поворачивается – она дала миру величайшие произведения искусства, культура Средневековья до сих пор поражает своим великолепием. В общем-то, это последний этап в истории, когда общее благо было важнее частного.
Возрождение и Просвещение – аристотелецентричные эпохи – человек со всеми его страстями снова выходит на первый план. И, наконец, век XIX. Самое его начало потрясло мир великими историческими открытиями (раскопаны египетские пирамиды, Помпеи, Пальмира). История на вершине могущества. Л.Февр пишет об этом времени: «С грехом пополам слаженная из формул, заимствованных у Огюста Конта, Тэна и Клода Бернара, она зияла бы дырами и трещинами, если бы их не скрывала широченная и мягчайшая подушка эволюционизма, как нельзя более кстати пригодившаяся для этой цели. История чувствовала себя весьма недурно, плывя по течению этих успокоительных мыслей». Именно в это время историческая наука совершила поворот, по-моему мнению, заведший её в тупик. Взяв на вооружение позитивистские философские теории, провозглашавшие, что из всех наук нужно взять лишь позитивный опыт, и линейную теорию эволюции (на которой впоследствии споткнулась ни одна гуманитарная наука) историки сознательно ограничили себя искуственными рамками.
Моё искренне убеждение, что отход от платоновских идей и поиск в общей материи истории частностей сродни тому, как в поражающей воображении картине великого художника искать трещины и отдельные «кривоположенные» мазки. Именно это и произошло с историей в конце XIX века. Два тезиса, провозглашённые тогда, и предопределённые материалистическим духом времени, нанесли сокрушительный (но, к счастью, не смертельный), удар по истории как науке. «Настоящая наука должна приводить путём неопровержимых доказательств к неприложным истинам, сформулированных в виде универсальных законов» и «Историю изучают при помощи текстов» - вот, что способствовало дальнейшей деградации истории. Историки, сконфуженные такими нападками, принялись оправдывать своё честное имя и - одни ринулись применять к истории методологию точных наук; другие, образно говоря, ушли в подполье, замкнулись от общества.
С тех пор каждое последующее поколение историков своим долгом считало отыскивать частности. Хочется воскликнуть как Лев Евгеньевич Хоботов: «Я мог бы быть Достоевским, Шопенгауэром, а стал блохоискателем! Всю жизнь вожусь с чужими предисловиями!».
Такая самоизоляция историков привела к тому, что в современном нам обществе уже в открытую говорят о бесполезности истории. «История никак не может считаться наукой в том же смысле, что химия или физика. Не каждый в ней нуждается, и, возможно, многим людям она наносит ущерб. Нельзя думать, что если история обслуживает или может показаться, что обслуживает, наши потребности, то она нужна». Вот так теоретики постмодернизма рассуждают об истории – как об обслуживающем персонале!
А чего же вы хотите, господа-историки, если вы сами допустили, чтобы к вам относились именно так? Не вы ли после всех нападок, «задрав штаны» принялись наперебой трактовать историю, так как это выгодно сиюминутной конъюнктуре?! Не вы ли наплодили столько трактовок истории, вдарились в такое мифотворчество, что следующим поколениям историков, которые, я надеюсь, скоро появятся, придётся, засучив рукава и вооружившись совковой лопатой, разгребать целую гору, пардон, навоза, чтобы отыскать в ней маленький бриллиант истины. Именно об этом писал в 1942 году Марк Блок, когда сказал, что «дурно истолкованная история, <…> может, в конце концов, возбудить недоверие и к истории, лучше понятой».
А вместе с тем, «изучение истории помогает понимать людей, человеческий опыт и происхождение изменений в обществе, даёт почву для размышлений по поводу морали и доставляет эстетическое наслаждение, создаёт условия для самоидентификации и делает нас гражданами, развивает способность анализировать и оценивать многообразные свидетельства и их различные интерпритации, расширяет эрудицию и кругозор. Предоставляя доступ к лаборатории человеческого опыта, знание истории является источником инноваций». Или иными словами: «Пусть Homo faber или politicus всегда будут безразличны к истории, в её защиту достаточно сказать, что она признаётся необходимой для полного развития Homo Sapiens».
Именно в современных реалиях история как, возможно, никогда могла бы помочь решить проблему глобализации. Ведь только истории известно, что глобализацию «мы уже проходили». Ведь ни от чего иного, как от глобализации погибли и Западная и Восточная Римские империи. Но нынешние политики игнорируют робкие попытки историков указать на этот факт. Чтобы переломить эту ситуацию нужны не робкие, а громкие голоса настоящих историков, не боящихся выйти на свет и ответить на неудобные вопросы.
История, я убеждён, наука точная, возможно даже точнее других. У неё есть и теоремы, состоящие из логически связанных доказательств, и аксиомы, в доказательствах не нуждающиеся. И она не только может, но и в конечном итоге объединит все гуманитарные науки, в этом Февр абсолютно прав. Но для этого нужно просто быть открытие, не замыкаться в себе и требовать, чтобы не только политики, но и деятели культуры считались с мнением историков и навсегда отказались от набившей оскомину фразы «я так вижу». Одним словом миру нужна «публичная история», которая даст компетентные ответы на все вопросы.