Проблемы понимания философии

Содержание

Введение 3
1. О понимании понимания 5
2. Знать и понимать 7
2.1 Понимание — ненужная роскошь? 7
3. Герменевтика как теория, искусство и философия понимания 10
3.1 Основные понятия герменевтики 10
4. Деятельностная основа и нормативно-ценностная природа понимания 15
4.1 Возможна ли теория смысла? 15
4.2 Структура понимания: элементы и уровни осмысления 19
5. Диалогический характер понимания 23
5.1 Возможно ли понимание без непонимания? 28
Заключение 32
Список литературы 33

Введение

О проблемах понимания и познания в последнее время стали много писать и дискутировать, эта тематика привлекает специалистов по теории познания, логики и методологии различных наук, растет интерес к этой проблеме в широких кругах представителей наук о человеке, обществе, культуре: психологов и философов, искусствоведов и культурологов, историков и социалистов.
Современная культура все чаще имеет дело с ситуациями, когда возникает необходимость в понимании.
Как следствие усложнения социальных отношений выросло количество и изменился характер индивидуальных и массовых коммуникаций, следует указать на то, что в современных условиях часто возникают барьеры для понимания, преодоление которых требует тщательного анализа.
Есть основания полагать, что пониманию свойственны три основные функции:
когнитивная, или собственно познавательная;
регуляторная;
идеологическая.
Понять – значит приобрести. Такое знание, которое отражает суть вещей, соединяет нечто ранее неизвестное с уже известным, превращает ранее разрозненное в систему.
Под пониманием большинство философов имеют в виду специфический способ освоения и познания человеческой реальности – внутреннего мира человека, мира его культуры, продуктов его практической деятельности.
Большую роль сыграл в расширении интереса к проблемам понимания “круглый стол”, проведенный в 1991г. в издательстве политической литературы под девизом “Над чем работают, о чем спорят философы?” Со своими научными разработками выступали 12 ученых, все последующие годы к материалам данной дискуссии постоянно обращаются, высказывают собственные суждения, исследуют фактический материал для научного обобщения.
В реферате по проблемам понимания и объяснения важна задача показать понимание как комплексную проблема теории познания, взгляд на понимание как на процесс, связанный с раскрытием более глубокого смысла продуктов духовной деятельности человека, помогает выявить философские основы духовных ценностей общества не современном этапе.
Понимание и непонимание, стремление понять или, наоборот, нежелание понять – обычные явления в нашей повседневной жизни и профессиональной деятельности. Как повсеместные факты межличностного общения понимание и непонимание существовали всегда. Сегодня мы наблюдаем другую картину: понимание оценивается многими учеными как чрезвычайно актуальная проблема. В настоящее время для человека чрезвычайно важно использовать накопленный потенциал научного знания на благо всех живущих на земле, так как сегодня особенно ясно, что наука и технология опираются на весь объем человеческой культуры, заложенных в традициях, языке, восприятиях реальности, нравственных нормах и мировоззренческих идеалах.
1. О понимании понимания

Разговор о понимании естественно начать с вопроса, что же такое понимание, какова его природа? В советской философской литературе понимание как самостоятельная категория, как концепция познавательной процедуры еще не (1сложилось. Сам термин «понимание» отсутствует в наших философских словарях. Поэтому даже в специальной литературе данный термин нередко употребляется обыденном смысле, обозначая субъективную, индивидуальную способность личности к овладению какими-либо знаниями или навыками, а также сам процесс и результат реализации этой способности. Подобное «размытое» содержание понятия приводит к методологическим трудностям при попытках его систематического использования. Часто возникает ситуация «порочного круга», когда понимание определяется через знание, а знание через понимание или когда понимание трактуется как вид объяснения, которое, в свою очередь, сводится к пониманию, и т. д.
Вопрос о природе понимания, чрезвычайно сложный и запутанный, почти не обсуждался до самого последнего времени в нашей философской литературе. «До сих пор остается неясным, имеем ли мы здесь дело с собственно философской или же преимущественно психологической и педагогической проблемой, относится ли она к любой сфере человеческой деятельности или только к социально-гуманитарному знанию, либо исключительно к индивидуальному, «личностному бытию», являются ли существенно различными или в принципе совпадающими проблемы понимания человека и понимания текста, как соотносятся между собой знание и понимание, понимание и объяснение и т. д.» .Положение усугубляется тем, что проблематика, связанная с пониманием, пронизывает самые различные области знания от фундаментальных дисциплин (языкознание, социология, логика и методология науки, психология) до прикладных (теория перевода, массовых коммуникаций, пропагандистской деятельности, систем информационного поиска, искусственного интеллекта и т. д.). Неоднородность материала и мотивов исследований, которые в связи с этим проводятся, придает им разрозненный, частный характер. Отсюда возникает задача выработать единую точку зрения на структуру и процедуры понимания, выявить общий теоретико-познавательный статус понимания как универсального познавательного процесса.
Понимание зачастую сводят к психологии индивидуального познания в противовес объективному и внеличностному научному объяснению. «Ослабленным вариантом» этой точки зрения является ограничение понимания областью гуманитарных наук, где оно рассматривается либо как искусство толкования, связанное с процедурами «вживания», «вчувствования» в предмет познания, либо как процедура телеологического (целевого) объяснения в отличие от объяснения каузального (причинного) в естественных науках. Однако развитие исследований по логике и методологии науки в 70—80-е годы выдвинуло задачу построить теорию понимания, пригодную для любой науки — как гуманитарной, так и естественной. Показателен в этой связи рост интереса философов к проблеме понимания. Количество соответствующих публикаций нарастает лавинообразно.
Как заметил один из известных зарубежных специалистов по проблеме понимания, профессор Антверпенского университета (Бельгия) Г. Парре, теория понимания может быть ориентирована, во-первых, эвристически, то есть на процедуры получения нового знания, выявления «скрытых смыслов», во-вторых, прагматически, то есть на использование этих процедур в практике познания, коммуникации, перевода, и, в-третьих, эпистемологически, то есть на построение теории определенного знания.
2. Знать и понимать

Знание и понимание... Не каждый сможет четко определить, в чем различие ситуаций и контекстов, которые требуют использования этих понятий, и все же интуитивно мы чувствуем, что они не тождественны, хотя и тесно связаны между собой. Как часто, характеризуя кого-то как «знающего человека», мы имеем ввиду его умение понять сложный вопрос, разобраться в запутанном деле, объяснить неясную задачу, а восклицание «Понятно!» в действительности означает, что некто знает теперь, что нужно делать в данном конкретном случае. Ребенок твердо знает, что если нажать вот на эту кнопку телевизора, то на экране появится изображение, но он не понимает еще, какова природа связи между этими событиями. В то же время я могу знать такой-то номер телефона своих друзей, но в каком смысле можно говорить о его понимании? Мы понимаем доказательство теоремы, фразу иностранного языка, содержание научной теории, но улицы родного города, транспорт, которым мы ездим на работу, мы знаем и говорить об их понимании можно разве что в переносном смысле.
2.1 Понимание — ненужная роскошь?

Приведенные примеры обнаруживают, что между знанием способностью человека понимать существуют довольно сложные отношения. Практическое взаимодействие людей с окружающим миром, их общение между собой порождают многообразные формы, уровни и связи, возникающие между процессами познания и понимания. И раскрыть природу понимания без анализа подобных связей, очевидно, невозможно.
Знание предполагает некоторое понимание, так же как непонимание возможно только в контексте определенного знания. В данной связи в порядке иллюстрации можно сослаться на то, что главным методологическим итогом разложения логического позитивизма, а также поисков «исторической школы» буржуазной философии науки (Т. Кун, И. Лакатос и др.) стало признание наличия в научном знании мировоззренческих, общекультурных, стилевых и других установок, зачастую явно не фигурирующих в самой научной теории.Исследователь знает нечто, и, кроме того, он знает, что он знает. В традиционной буржуазной философии науки эти два аспекта познания не различались. «Исторический» подход вычленил в философии науки вопросы о росте объема знания и об осознании этого знания. Второй вопрос, то есть проблема рефлексии над знанием, вызвали к жизни понятия «парадигмы» (Т. Кун), «базисных предположений науки» (Р. Коллингвуд), «исследовательской программы» (И. Лакатос), «идеала естественного порядка» (С. Тулмин) и других, выступающих в качестве «канона» понимания в научном познании 1. Понятными считаются те факты, явления, теории, которые укладываются в рациональную схему такого «канона» и тем самым оправдывают предварительные ожидания исследователя.
Но как формируется это понимание? Каков механизм его реализации и динамики? На эти вопросы «историческая школа» однозначного и ясного ответа не дает. В результате остаются без объяснения источники прогресса в науке, причины смены «парадигм», «программ» и т. п. Что лежит в основе развития и углубления понимания? Процесс простой адаптации понятий к влияниям внешних и внутренних факторов (чисто понятийных, концептуальных — по И. Лакатосу или с учетом социальной обусловленности — как у С. Тулмина), смена поколений в научном сообществе, как утверждает Т. Кун? Между тем от ответов на эти вопросы зависит решение таких фундаментальных проблем, как проблема происхождения нового знания, вопрос о роли и значении научной традиции, проблема сравнимости и критериев выбора между конкурирующими (альтернативными) теориями.
Кризис неопозитивизма и трудности «исторической школы» показывают, что логика и методология науки, психология научного творчества, социология науки образуют сложный междисциплинарный комплекс. Причем именно междисциплинарные, комплексные проблемы представляют особый интерес для философии науки. Одно из центральных мест в ряду этих проблем занимает проблема понимания, образующая, по словам одного из советских исследователей, «глубинный слой познавательной и практической жизнедеятельности человека, возможности систематического исследования которого выявляются лишь на сравнительно поздней стадии познания».
3. Герменевтика как теория, искусство и философия понимания

Термин «герменевтика» (от греч. hermeneutikos) обозначает искусство толкования, разъяснения. Основными понятиями герменевтики являются понятия «смысл», «авторитет», «традиция», «интерпретация», «герменевтический круг», «часть и целое». Но центральное положение среди них занимает понятие «понимание».
Нельзя сказать, что проблема понимания не ставилась раньше в западной философии, но она рассматривалась под несколько иными названиями. Концепция понимания развивается в настоящее время, скажем, и в русле неокантианской традиции, но именно герменевтика выступает ныне как то направление в современной западной философии, которое претендует на монополию в постановке и исследовании проблемы понимания. Поэтому целесообразно, хотя бы кратко, проследить путь формирования герменевтики.
3.1 Основные понятия герменевтики

Методическое изучение герменевтики и областей ее применения началось в новейшее время, но практическая и теоретическая разработка соответствующих понятий, процедур, проблем осуществлялась задолго до этого. Именно герменевтическому искусству понимания посвящена работа Аристотеля «Об истолковании», в которой речь идет о теории суждения, предложения, грамматики и т. д. Наряду с термином «герменевтика» в античности и средневековье использовался термин «экзегеза» (от греч. ехеgeomai), обозначавший в древнегреческом языке толкование сновидений, пророчеств, сакральных текстов, а затем закрепившийся за раннехристианскими толкованиями священного писания. Обоим греческим терминам — «герменевтика» и «экзегеза» — в латинском языке соответствует термин interpretatio (трактовка, освещение).
Герменевтика, понимаемая как анализ текста, пережила особый подъем в связи с протестантским движением (XVI в.), когда возникла необходимость новой интерпретации священного писания, отличной от догматической. Лютер, другие идеологи протестантизма, говорившие о непосредственной, «буквальной» ясности понимания текста, в поисках критериев и методов достижения такой ясности обращались к наследию античной риторики.
Протестантская герменевтика питалась религиозными переживаниями лидеров и сторонников движения Реформации, а также стремлением к ясному пониманию не только текста, но и природы, человека. Отсюда вытекают две ее характерные черты: во-первых, протестантская герменевтика оказалась сродни процедурам медитации, практикуемым в некоторых школах восточной философии и религии, и, во-вторых, как рациональная реконструкция смысловой структуры, она использовала известные ей методы лингвистики, поэтики и т. д. Взаимодействие этих двух достаточно разнородных тенденций определило характер развития протестантской герменевтики вплоть до наших дней.Поскольку сами идеологи протестантизма анализировали библейские тексты с вполне определенной целью, стремясь воспроизвести божий завет, зафиксированный в отдельных фрагментах Библии, в его целостности, перед ними встала проблема соотношения при интерпретации целостной смысловой структуры и ее частей. Разработка данной проблемы явилась существенным вкладом протестантских теологов в герменевтику. Впоследствии проблема части и целого (индивидуального и тотального) стала центральным вопросом филологической герменевтики, развитой немецкими романтиками.
Становление филологической герменевтики во многом аналогично формированию герменевтики протестантской, поскольку ее первоначальной задачей было достижение понимания античных текстов, очищенного от христианских толкований. Этим и объясняется, почему такую значительную роль в ее становлении сыграли романтики. Одна из фундаментальных идей немецкого романтизма состояла в том, что целью анализа художественного творчества является понимание автора и мира его переживаний. Главная задача исследователя, согласно, например, Ф. Шлейермахеру (1768—1834), состоит в том, чтобы «суметь исходя из собственных умонастроений проникнуть в умонастроение автора, которого собираешься понять», более того, суметь «понять автора лучше, чем он сам себя понимал». Исследователь должен пройти обратный путь от произведения, выражающего переживания автора, к самим этим переживаниям, заново «конгениально» пережить их.
К середине XIX века сложились две главные тенденции в трактовке герменевтического понимания: как постижения индивидуального, личностного бытия и как постижения некоторого, большей частью надличностного, разумного начала, проявляющегося в действительности 2. В этой связи многообразные герменевтические концепции могут быть разделены на две основные группы: пантеистически-антропоморфные и трансцендентно-рационалистические.
В рамках первой группы разрабатывается трактовка герменевтического понимания как чувства единства с познаваемым, сопереживания ему. По этому принципу строились средневековые концепции понимания как единства с богом и в боге, концепции познания натурфилософов Возрождения (Ванини, Кампанелла, Бруно рассматривали понимание как переживание единства с природой). Пожалуй, наиболее полно подобная трактовка понимания оказалась представлена опять же в немецком романтизме. Так, согласно Новалису, «мы с миром составляем интегральные половины и потому мы поймем мир, когда поймем самого себя». Продолжением этой линии герменевтики стали концепции, развитые в конце XIX — начале XX века в рамках «философии жизни» (В. Дильтей, Г. Зиммель). Жизнь, утверждается в них, познается только через жизнь. Поэтому всякое понимание, например, для В. Дильтея — это «вновь переживание», понять — значит сопережить, «найти Я в Ты». Несколько иной вариант той же концепции был развит в персонализме В. Штерна, М. Шелера, согласно которым понимание есть процесс «интроцепции», то есть внесения элементов иной смысловой структуры в собственное сознание, благодаря которому возможно «найти Ты в Я».
Появление концепций второй группы было связано с расширением сферы преобразуемой человеком действительности, с созданием новых средств такого преобразования — машин, приборов и т. д. «Бог-создатель» постепенно заменяется «человеком-инженером»; место божественного провидения занимает человеческое ratio. Д. Вико (1668—1744) — один из первых европейских мыслителей, осознавших философское значение проблемы понимания, утверждал, что человек понимает только то, что сделал он сам. Рационалистская установка нашла свое воплощение и в известном положении философии И. Канта (1724—1804), согласно которому мы можем понять лишь то, что в состоянии сделать.
Решающее влияние на современное развитие герменевтики оказал один из основоположников немецкого экзистенциализма, М. Хайдеггер (1889—1976). Многие авторы считают современных западных философов-герменевтиков лишь популяризаторами концепции Хайдеггера, с точки зрения которого герменевтическое понимание представляет собой фундаментальный способ бытия человека. Учение Хайдеггера о языке и понимании, с которым он выступал с середины 30-х годов, стимулировало возникновение герменевтического подхода к осмыслению целого спектра явлений действительности: от филологии и эстетики до естествознания и политики.
4. Деятельностная основа и нормативно-ценностная природа понимания

Нам представляется, что понятия смысла - и понимания являются соотносительными не могут рассматриваться в отрыве друг от друга. Смысла так же нет вне понимания, как и понимание всегда есть усвоение некоторого смысла. Поэтому неразработанность проблемы понимания объясняется в известной мере неразработанностью и отсутствием систематизации в теории смысла, а трудности последней вызваны и тем, что она рассматривается обычно в отрыве от проблемы понимания. Как замечает английский философ М. Даммит, «любая теория смысла, которая не является теорией понимания или не дает ее в итоге, не удовлетворяет той философской цели, ради которой нам требуется теория смысла» . Необходимость соотнесения понимания и смысла осознается не только философами, но и лингвистами, семиотиками и другими специалистами.
Вопрос, очевидно, заключается в выработке подхода, позволяющего рассмотреть проблемы смысла и понимания с единой, комплексной точки зрения.
4.1 Возможна ли теория смысла?

Вопреки предостережениям таких специалистов в теории семиотики и коммуникации, как Ч. Моррис, К. Черри, и других авторов, предлагавших исключить из рассмотрения сам термин «смысл» из-за его многозначности, анализ и применение этого термина продолжаются. Создавшуюся ситуацию неплохо описал американский психолог М. Б. Крилмен: «...смысл, подобно загадочной Золушке, остается по-прежнему нераспознанным и неуловимым. Возможно, что одна из трудностей здесь кроется в том, что разные поклонники этой Золушки представляют ее каждый по своему и ее многоликость увлекает их на поиски ее различных проявлений. Некоторые считали ее простодушным созданием, другие считали ее тонкой и изощренной. Одни сосредоточивали свое внимание на ее интеллектуальных качествах, другие же воображали ее чувствительной и эмоциональной. Были и такие, кто, смирившись с окутывающей ее тайной, заранее соглашались с тем, что могут овладеть ею только в своем воображении, заключив, что она по сути своей недоступна и непонятна».
Особые надежды «аналитическая» философская традиция от Дж. Мура, Б. Рассела и Л. Витгенштейна до Р. Карнапа и У. Куайна связывала с логическим анализом языка.
Действительно, на первый взгляд наиболее явны возможности построения теории смысла в лингвистической семантике и семантике логических формализованных систем как научных дисциплинах, непосредственно ориентированных на изучение знаков, знаковых систем. Особенно перспективными выглядят возможности логической семантики. В этом направлении открывается перспектива анализа смысловых отношений посредством построения логических систем, основанных на тех или иных семантических принципах, за счет чего достигается большая точность и однозначность последних. Именно в рамках логической семантики была наиболее ясно осознана необходимость вычленения самостоятельного смыслового компонента в значении языковых выражений. Различение указания обозначаемых предметов, языковых выражений и их смысла (мысли об указываемых предметах, их свойствах и т. д.), восходящее к работам Г. Фреге и Д. С. Милля, прочно закрепилось в логико-семантической литературе. В связи с этим в логической семантике традиционно выделяют два основных раздела: теорию указания и теорию смысла.
Однако, в отличие от теории указания, имеющей дело с отношением знаков к обозначаемым предметам и оперирующей такими понятиями, как имя, обозначений, выполнимость, истинность, теория смысла до сих пор не имеет четкого и ясного обоснования, что служит некоторым авторам поводом для сомнения в возможности ее плодотворного развития. У. Куайн, например, сомневаясь в возможности строгого определения основных понятий теории смысла (смысл, синонимия как тождество по смыслу и пр.), сравнивает ее с теологией и отказывает ей в научности 2. Определенные основания для такого мнения имеются.
Во-первых, прогресс, заметный в последнее время в логической семантике прежде всего при обосновании систем, формализующих смысловые отношения, достигнут во многом За счет уточнения понятий теории смысла в терминах теории указания. Так, использование семантической идеи «возможных миров» — альтернативных описании одной и той же предметной области — позволяет представить смысл как многократное указание одного и того же объекта различными средствами описания (в различных «мирах»), В данном случае изучение смысловых характеристик выражения сводится, по сути дела, к рассмотрению отношений между системами описания («возможными мирами»). При этом никаких специальных понятий, кроме понятий теории указания (истинность, непротиворечивость и т. д.), не требуется.
Во-вторых, и это, пожалуй, наиболее важно, обоснование анализа смысловых связей и отношений в семантике формальных логических систем предполагает кроме всего прочего рассмотрение средств фиксации предметной области, так как анализу подлежат не вообще любые описания, а только совместимые с исходными установками, целями, задачами исследования. Иначе говоря, адекватное задание смысловых связей в логической семантике требует выхода за ее рамки. Логическая семантика, в том числе и в узком смысле — как теория указания, проявляет, таким образом, зависимость от широкого познавательного, коммуникативного и деятельностного контекстов.Заметим, что с аналогичными трудностями сталкивается и лингвистика. Так, при разработке теории связности текста одной из центральных становится проблема выявления и обеспечения связей между словами и выражениями, описывающими одни и те же объекты и ситуации при различных их упоминаниях в тексте. В данном случае чисто синтаксических и чисто семантических критериев оказывается недостаточно. Требуется разработка оптимальной стратегии использования выражений, что уже не является узкосемантической задачей. Подобные трудности возникают при решении целого ряда проблем лингвистической семантики.
Означает ли это, что теория смысла «уходит в песок», как вода в пустыне? Нам представляется, что неполнота узкосемантического подхода к анализу смысла свидетельствует скорее о необходимости анализа смысловых отношений с помощью аппарата других дисциплин (философии, психологии, социологии и т. д.), то есть выхода за рамки собственно семантических концепций.
Основной трудностью при анализе понимания как осмысления является преодоление, с одной стороны, психологизма, сводящего понимание к феноменам индивидуального сознания, с другой —трансцендентализма,   представляющего смысл в качестве некой самодовлеющей сущности. Основой решения данной проблемы является теория познания диалектического материализма, рассматривающая деятельность сознания в контексте общественно-исторической практики, преобразующей действительность. Хорошо известно положение В. И. Ленина о практических, деятельностных основаниях и истоках логических форм отражения. Поэтому действительно широкий подход к проблеме понимания связан именно с рассмотрением механизмов осмысления действительности в процессе практической деятельности по ее преобразованию.
Конспектируя   «Науку логики»  Гегеля, В. И. Ленин отмечает: «...человеческое понятие... объективную истину познания «окончательно» ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь когда понятие становится «для себя бытием» в смысле практики». Ленин не случайно берет слово «окончательно» в кавычки, отмечая тем самым, что бесконечность процесса познания обусловлена не только бесконечностью и неисчерпаемостью материальной действительности, но и неисчерпаемостью форм практической деятельности по ее освоению и преобразованию. Природа, материальный мир, взятые сами по себе, вне социального субъекта — человеческого общества и его предметной преобразующей деятельности,— не могут быть источником знания. Кроме того, марксистско-ленинская теория познания не сводит отражение к простому механическому соответствию знания действительности, она утверждает активный характер отражения, направляемого и мотивируемого общественной практикой. Примечательно, что Ленин не сводил роль практики исключительно к гносеологическому критерию истины, а указывал на то, что практика выступает «и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку».
4.2 Структура понимания: элементы и уровни осмысления

Являясь достоянием общества, социальной общности, группы, социальные знания реализуются в индивидуальном сознании, отражая степень овладения обобщенным социальным опытом. Поэтому следует различать в смысловой структуре социальное значение и его значение для индивида—личностный смысл. Если социальное значение выражает общественное отношение к действительности, то личностный смысл — личное отношение к этой социально осмысленной действительности.
Личностный пласт осмысления действительности зачастую чрезвычайно трудно передать, он глубоко индивидуален. Например, в таком неизбежном факте человеческого существования, как смерть, можно выделить его (биологическое, социальное) значение, но насколько различен личностный смысл его восприятия!
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь.
Данное обстоятельство, с глубокой философской поэтичностью выраженное Ф. И. Тютчевым, абсолютизировалось многими исследователями смысла и понимания — В. Гумбольдтом, Н. А. Рубакиным, А. А. Потебней, а также в русле герменевтической традиции. Абсолютизация личностного смысла в осмыслении действйтельности человеком влечет за собой признание невозможности адекватной коммуникации. Всякое понимание объявляется непониманием, в лучшем случае — пониманием самого себя.
Овладение значением в самом деле начинается всегда с личностного смысла, но человеческое сознание не является замкнутой в себе монадой — оно открыто, и эта открытость реализуется на основе социальных значений. Поэтому противопоставление социального значения и личностного смысла представляется абстрактным. Личность не противостоит совокупному социальному опыту, который конкретизируется для нее в отдельных социальных значениях, выявляющихся в процессе функционирования определенных нормативно-ценностных систем. Социальные значения всегда реализуются для личности не полностью, а в той мере, в какой ее общественные функции требуют присвоения социального опыта и в какой мере этот опыт реализуется в данной системе общественной практики. Механизм перехода социальных значений в структуру личностного смысла еще недостаточно изучен. Наиболее адекватным объяснением принятия социальных значений и их вхождения в структуру мотивов и целей индивидуальной деятельности, на наш взгляд, является социальное одобрение данного вида деятельности или поведения. Этот механизм обусловливает формирование представлений личности о себе самой. Как отмечают Д. И. Дубровский и Е. В. Черносвитов, формирование представления о собственном Я происходит в процессе осознания личностью себя как социально значимой ценности.Степень социализации личности определяется поэтому степенью освоения смысловых функций, связанных с нормативно-ценностными системами деятельности. Преобладание в их общей структуре, определенных социальных значений определяет общую ценностную направленность личности в ее социальной деятельности. Такая направленность определяется и как степень целостности личности. Причем особую роль в развитии личности играют та структура социальных значений и тот «код поведения», которые складываются в начальные периоды жизни ребенка.
Теперь следует уточнить содержание понимания на уровне личностного смысла. Оценочный аспект этого содержания очевиден. «Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт»,— писал М. М. Бахтин. Кроме того, как отмечал он, осмысление все время чувствует себя «как единую деятельность — независимо от предметного единства содержания... Деятельность не теряет себя в предмете, а снова и снова чувствует единство в себе самой...». Это единство — единство переживания. Всякое познание переходит в переживание, становится личностным переживанием мира. На важность подобных факторов осмысления указывали многие исследователи, рассматривавшие их, в частности, как «неявное знание». Действительно, личностные смыслы всегда реализуются в переживаниях конкретного индивида. Не случайно современные методологические концепции развития научного знания проявляют особый интерес к жизненным установкам, даже к биографическим данным ученых. В теории же художественного творчества и эстетического восприятия переживание давно уже утвердилось в качестве процедуры осмысления.
Роль переживания, точнее, сопереживания как процедуры понимания достаточно велика. Человек понимает и постигает боль другого человека исключительно благодаря своей собственной способности переживать чувство боли. Причем, когда мы говорим о переживании как компоненте смысловой структуры, речь идет не только об эмоциональной стороне дела. Сопереживание не одно только сочувствие, можно говорить о переживании интеллектуального, эстетического, нравственного содержания. Понять этот мир для человека — значит понять его как мир других людей: мир матери, мир отца, мир своих друзей и коллег, мир великих гениев человечества.
Таким образом, понимание на уровне личностного смысла поднимает сознание на уровень, носящий принципиально социальный характер, определенный нормативными и ценностными структурами общественной практики. Это выражается в чувствах, поведении, отношении к людям, вещам, идеям.
Данное обстоятельство не учитывали такие исследователи, как В. Гумбольт, А. А. Потебня, абсолютизировавшие субъективный аспект понимания (понимание трактовалось всегда как понимание самого себя) и вынужденные поэтому для объяснения межличностного понимания допускать существование своеобразной предустановленной гармонии индивидов. Можно утверждать, что вообще любая абсолютизация личностного смысла и сведение понимания к его усвоению, характерные, например, для «понимающей социологии» от В. Дильтея и Г. Зиммеля до ее современных теоретиков,  приводит к таким же методологическим трудностям. Подобный подход не выявляет специфики человеческого понимания, состоящей в социальной обусловленности последнего. Осмысление действительности человеком, в том числе и на уровне личностного смысла, принципиально опосредствовано социальным опытом конкретного общества.
5. Диалогический характер понимания

Даже внешне монологичная речь представляет собой неявную форму диалога, ибо она всегда внутренне ориентирована на возможные реакции слушателей или собеседников, их возражения или одобрение. В свою очередь, понимание речи (или любого текста в самом широком смысле слова) предполагает реконструкцию этой скрытой диалогичности получаемых сообщений, развертывание внутреннего диалога.
Следовательно, процесс понимания представляет собой сложное взаимодействие между речью, текстом и субъективными ожиданиями, прогнозами, ассоциациями воспринимающего.
Развертывание речи или текста определяет дальнейший ход взаимодействия (общения), отсекает какие-то имевшиеся ранее возможности и порождает новые. Они комментируются, оцениваются, и тем самым исходные тексты превращаются в новые потоки сообщений, создавая непрерывный поток информации.
Человеческая деятельность—развертывается всегда на основе и на фоне множества уже имеющихся, возникающих и изменяющихся контекстов, а ее ^результаты включаются в их сеть, в свою очередь, изменяя их и порождая другие контексты. В данном отношении можно говорить о незавершаемости диалога. Воспринимая и осмысливая некоторое сообщение, мы так или иначе отвечаем на него, причем отвечаем именно в соответствии со степенью понимания (или непонимания), достигнутой на каждом отдельном шаге общения. Могут возникать целые цепи вопросно-ответных конструкций, внешне соответствующих всем правилам построения текстов, но предполагающих совсем другие контексты. Аналогичные процессы могут происходить при восприятии одной культуры другой. Как писал М. Бахтин, одна культура может задавать другой вопросы, которые эта вторая перед собой не выдвигала. Поэтому смысл, обнаруживаемый этой первой («вопрошающей») культурой в объектах второй («вопрошаемой»), зависит от возможности и умения находить ответы с помощью реконструкции нормативно-ценностных систем, закодированных в этих объектах, и соотносить их с установками своего общества. Так, современный специалист в области истории науки, выявляя те общекультурные, философские и другие факторы, которые обусловили определенные идейно-содержательные слои, скажем, кеплеровских астрономических концепций или ньютоновской механики, делает для нас понятным процесс формирования данных теорий. Но он и мы понимаем эти теории существенно иначе, чем современники Кеплера и Ньютона.
Безоценочное понимание невозможно, «нельзя,— писал В. И. Ленин,— «изучать действительное положение вещей», не квалифицируя, не оценивая его...» . Причем оценка может быть разной. Оценка не только обусловливает понимание, позволяет говорить о его осуществлении, но и может вносить определенные искажения, которые создают «псевдопонимание», делают нек