Неокантианские концепции права

Содержание

Введение ………………………………………………………………. 3

1. Марбургская школа ………………………………………………… 4

2. Баденская школа …………………………………………………… 7

3. Неокантианские концепции права Рудольфа Штаммлера……….. 10

Заключение ……………………………………………………………. 15

Библиографический список …………………………………………... 16

Введение

Поиск обновленных теоретических основ правоведения и других общественных наук еще во второй половине XIX в. привел к возрождению ряда идей Канта. Неокантианство противопоставляло науки о природе, где применяется закон причинности (предшествующее явление порождает последующее), наукам об обществе, где действует закон целеполагания (свободная воля людей стремится к целям; волевые действия обусловлены не тем, что было, а тем, что должно быть).

Лозунг "назад, к Канту!" особенно популярен был в Германии, где к концу XIX в. оформились две основные школы неокантианцев: фрейбургская (баденская, юго-западная) школа (Виндельбанд, Риккерт и др.) и марбургская (Коген, Штаммлер, Наторп и другие).

1. Марбургская школа неокантианства.

Основателем марбургской школы неокантианства был Г. Коген (1842 - 1918). В нее входили Р. Штаммлер (1856–1938), П. Наторп (1854 - 1924), Э. Кассирер (1874 - 1945) и др. В центре внимания этой школы находились вопросы математического естествознания.

Отправляясь от взглядов Мюллера, Коген отбрасывает положение Канта о том, что познание начинается с ощущений, но сохраняет и стремится развить дальше кантовскую идею о том, что разум не открывает законы природы: он предписывает их ей. Единственным источником и содержанием познания Коген объявляет мышление. «Мы начинаем с мышления, - пишет Коген. У мышления не должно быть источника, кроме самого себя»[1]. Познание тем самым сводится, по Когену, к логическому конструированию предмета, осуществляемого по законам и правилам самого мышления. Мы можем познать лишь то, что сами создаем в процессе мышления.

Инструментом конструирования объекта познания Коген, как и Кант, объявляет логические категории. Но Коген отбрасывает положение Канта о том, что разум использует ограниченное число категорий (их Кант свел в известную таблицу). Процесс создания мышлением своих категорий, по Когену, протекает непрерывно и никогда не может завершиться. Истина, с этой точки зрения, это несоответствие наших понятий или суждений предмету, а, наоборот, соответствие предмета тем идеальным схемам, которые устанавливаются мышлением. Но даже эта истина, по Когену, недостижима. Процесс конструирования мышлением объекта познания не может завершиться. Истина тем самым растворяется в процессе искания того, что принципиально не может быть достигнуто. Она, утверждает Коген, не есть сокровище, но искатель сокровища или еще сильнее – «истина состоит единственно в искании истины»[2].

Отрицание за истиной свойства быть аналогом действительности логически приводит Когена к выводу, что конструируемый мышлением предмет познания не имеет аналога в действительности, т.е. не выражает собой ощущаемого и воспринимаемого мира. Для познания, говорит Коген, важно не то, существует ли единичный атом в действительности или нет, а то, насколько достаточна гипотеза (идея) атома для решения новых научных проблем. Выходит, по Когену, мышление не только создает предмет познания.

Это есть начало всякого бытия, - «Только само мышление может произвести то, что иметь значение в качестве бытия»[3]. Тем самым Коген лишь усиливает кантовский идеализм и агностицизм. Кант по крайней мере признавал объективное существование мира вещей и полагал, что логическое мышление может дать достоверное знание, если оно направлено на явления опыта, и терпит поражение лишь тогда, когда делает своим предметом вопросы, лежащие за пределами опыта.

Подобно Канту, Коген от теории познания переходит к этике, которая у него тесно связывается с учением о государстве. Нравственный человек, по Когену, может быть только членом общения людей и только в форме юридического лица, т.е. гражданином государства. Он должен стремиться к единству с другими людьми и к единству с государством. Существующие в действительности государства, считает Коген, являются государствами насилия, и они будут совершенствоваться в силу заложенных аpriori в душе каждого человека идеалов социализма, постоянно приближаясь к социалистическому государству. Социализм, по Когену, носит не политический, а этический характер. Это чрезвычайно долгий и даже бесконечный путь развития человечества. Именно из этого положения Когена родилась известная формула Э.Бернштейна, ставшая лозунгом оппортунизма в рабочем движении: «Движение – все, цель - ничто».

Наторп и Кассирер развивают дальше основную идею неокантианства о том, что познание есть логическое построение или конструирование предмета, осуществляемое по законам и правилам самого мышления. Наторп стремится построить содержательную логику, которая в отличие от формальной логики, исходящей из закона тождества «А есть А», опирается на закон «А есть В». Кассирер развивает положение о том, что цель познания заключается в отыскании функциональных зависимостей. Согласно Кассиреру процесс познания, скажем , атома все более и более превращает его в математическую модель. Объективная действительность, природа исчезают и заменяются математическими функциями.

Такое истолкование процесса познания неизбежно приводит Кассирера, да и всю марбургскую школу неокантианства к фундаментальному вопросу: способна ли наука из хаоса впечатлений формировать картину мира? Ответ неокантианцев негативен: неспособна. Источником понимания мира неокантианцы объявляют мышление, априорные категории, язык, религию, мифы, искусство и вообще историческое рассмотрение.

Таким образом, поставив задачу создать методологию научного познания, марбурская школа неокантианства пришла к отрицанию объективной значимости науки вообще.

2. Фрейбургская (баденская) школа неокантианства.

Представители фрейбургской (баденской) школы неокантианства В.Виндельбанд (1848 - 1915), Г.Риккерт (1863 - 1936) и др. стремились разработать методологию исторических наук.

Виндельбанд считал, что в противоположность естественным наукам, имеющим дело с общим, повторяемым, закономерным в явлениях, исторические науки изучают единичные явления в их неповторимости и исключительности. «Одни из них есть науки о законах, другие – науки о событиях»[4]; одни из них «номотетические» (устанавливающие законы), другие «идеографические» (описывающие особенное). «… Первые учат, что всегда имеет место, последние – тому, что однажды было»[5]. Историк, занятый описанием единичных событий, должен иметь кроме формального принципа – принципа индивидуализации – еще и дополнительный принцип, дающий ему возможность выделять из бесконечного многообразия имевших место в прошлом фактов то существенное, что может иметь значение для истории. И таким существенным принципом отбора Виндельбанд объявляет отнесение исторических событий к культурным ценностям. Эти ценности, по Виндельбанду, берутся «из результатов исторической коллективной жизни рода», т.е. из фактов научного знания, нравственного поведения, произведений искусств – из культуры в широком смысле этого слова.

Однако в это, в общем то, правильное утверждение Виндельбанд вносит существенную поправку: «всякий человеческий интерес, всякая оценка, все имеющее значение относиться к однократному»[6]. Такая ориентация исторического исследования на описание индивидуальных событий, неповторяющихся, не- возникающих дважды, имеет под собой мысль, что исторический процесс начисто лишен исторических законов, и там, где бьется пульс «живой» истории, наука невозможна. Общественные науки, по Виндельбанду, призваны выполнять лишь две функции: описывать происходившие в прошлом явления и давать им оценку с точки зрения этических и вообще культурных ценностей. Общественные науки не могут выполнять прогностические функции. Что касается будущего, то к этому будущему люди могут стремиться, о нем можно мечтать, но оно не имеет под собой никакой объективной основы и не определяется никакими законами.

Г. Риккерт также различает науки о природе и науки о культуре. Науки о природе пользуются номотетическим методом и соотносят рассматриваемые явления с законами; науки о культуре – идеографическим методом и соотносят рассматриваемые явления с ценностями. Подобно тому как в науках о природе разум предписывают законы изучаемым явлениям, мир ценностей, с которыми соотносят изучаемые явления науки о культуре, образует идеальный мир, «совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта»[7].

Такое сведение исторической науки к описанию единичных событий с точки зрения неизменных метафизических ценностей лишает ее того, что делает ее наукой о прошлом, а именно – принципа историзма. Более того, учение о ценностях как о таких, которые стоят рядом с бытием, приводит к дуализму. По Риккерту получается, что мир «состоит из действительности и ценностей»[8], которые не только существуют рядом с друг с другом, но и противостоят друг другу.

Неокантианство оставалось ведущей школой в немецкой академической философии вплоть до 30-х гг. XX в. Оно было далеко от заката, когда нацисты, придя к власти, прекратили деятельность двух главных его организационных центров – кантовского общества и издания «Kantstudien». Деятельность этих центров возобновилась после второй мировой войны. Однако в настоящее время «ортодоксальное» неокантианство, фактически, не сохранилось. Оно по существу превратилось в рациональное обоснование философской антропологии, неогегельянства, философии культуры и других философских течений.

3.

3.Неокантианские концепции права Рудольфа Штаммлера.

Традиционные для немецкой политико-юридической мысли усилия построить научное знание о праве, опираясь на философию, предпринял Рудольф Штаммлер (1856–1938). Перу Штаммлера принадлежит ряд произведений теоретико-правового профиля. «Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории». «Учение о правильном праве», «Теория юриспруденции».

Философская почва представлений Штаммлера о праве – неокантианство в том его варианте, который был развит так называемой Марбургской школой.

Штаммлер, который в целом разделял философские и политические установки Марбургской школы неокантианства, подверг критике материалистическую концепцию истории, социальный материализм (т.е. марксизм). Он отвергает краеугольный марксистский тезис о первичности экономики, хозяйственной жизни и вторичности права, политических учреждений, тезис о подчиненности права экономике. Признавая наличие в правовых институтах известного, идущего от общества содержания, Штаммлер тем не менее утверждает: «При всех политико-экономических исследованиях, при всяком изучении народного хозяйства в социальном отношении, в основе неизбежно лежит определенное правовое (или условное) регулирование в том смысле, что это конкретное правовое нормирование есть логическое условие соответствующего политико-экономического понятия и закона». Равным образом и фундамент государства Штаммлер усматривает не в совокупности производственных отношений, экономическом базисе общества, но в праве. Оно выступает первоосновой и предпосылкой государства. Нельзя сформулировать «понятие государства, не предпослав понятия права. Последнее есть логическое prius. Можно дать определение правового строя без всякого отношения к государственной организации, но нельзя говорить о государственной власти, не предпосылая юридических норм».

Марксистская доктрина кажется Штаммлеру незаконченной и непродуманной. По двум причинам. Во-первых, потому, что в марксизме отсутствует критическое рассмотрение и доказательное, развернутое объяснение используемых ключевых понятий: общество, экономические феномены, общественный способ производства и др. Во-вторых, потому, что марксизм не раскрывает, какую степень необходимости он признает за грядущими преобразованиями права; простое же прозрение в ожидаемый ход развития не может, по Штаммлеру, заменить систему научных аргументов.

Противники Штаммлера из числа марксистов не оставались равнодушными к его воззрениям. Прежде всего они разоблачали субъективно-идеалистическую философскую подоплеку предпринятой им трактовки права и государства, а также осуждали буржуазно-либеральную ориентированность его политической позиции, с неодобрением указывали на возможность использования штаммлеровских идей для пропаганды и обоснования программы «этического социализма». Однако сам теоретический смысл политико-правовых конструкций Штаммлера привлекал их не столь сильно.

Между тем некоторые из этих конструкций представляют очевидный интерес. Например, мысль о том, что в логическом аспекте право есть обусловливающая форма, а «социальное хозяйство» (совместная человеческая деятельность по удовлетворению потребностей людей) – материя, определяемая данной формой. Право – специфический комплекс нормативных предписаний, особый внешний регулятор совокупной социальной деятельности. Оно постольку играет определяющую роль, поскольку без него физически не может иметь место сама эта социальная деятельность индивидов.

Но Штаммлер обозначает указанное отношение между правом и «социальным хозяйством» именно в логическом, а не в хронологическом и не в реальном причинно-следственном аспекте. Вместе с тем он подчеркивает, что право и «социальное хозяйство» не противостоят друг другу как два самостоятельных и независимых друг от друга явления. Они – необходимо связанные элементы, стороны одного и того же предмета: социума. «Право не существует само для себя, так как каждое из его положений неизменно направлено уже на определенный способ совокупного действия». В свою очередь «социальное хозяйство» не представляет собой «самостоятельно и отдельно существующей вещи, на которую правовое регулирование должно воздействовать по времени позднее». Кстати говоря, словосочетание «правовое регулирование», «право – регулятор общественных отношений» активно использовались в лексиконе советской юридической теории.

Несколько усложненным и расплывчатым выглядит общее понятие права, предлагаемое Штаммлером: «ненарушимое самовластное регулирование социальной жити людей». Из ряда штаммлеровских пояснений можно заключить, что практически тут имеется в виду. Во-первых, имеется в виду отграничить «правовое» как «самовластное воление» (притязание на господство над подчиненными праву индивидами независимо от их согласия либо несогласия) от норм нравственности. Во-вторых, размежевать «право» и «произвол» (действия законодателя, противоречащие общим принципам права). В-третьих, выделить в качестве решающей особенности права его «ненарушимость», под коей надо разуметь стремление предписывающего норму самому быть связанным ею; пока такая зависимость существует в равной мере для подчиненного и для того, кто норму установил, пока она одинаково обязательна для них обоих, право наличествует.

Можно и нужно строго объективно и критически подходить к штаммлеровскому правопониманию (впрочем, как ко всякому иному). Но не следует с порога исключать какую бы то ни было возможность присутствия в нем тех или иных рациональных моментов, позитивных знаний, расширяющих представление о мире права.

Последние, в частности, заметны в оценке Штаммлером соотношения государства и права. Она принципиально отличается от позиции его современника Рудольфа фон Иеринга, который, как известно, был убежден в том, что право есть категория силы и что вне государства, помимо государственного принуждения нет права как такового. По мнению Штаммлера, юридические нормы возникают, устанавливаются и начинают действовать независимо от государственной организации: «Нельзя одобрить воззрения, что право есть социальное правило, за которым стоит сила. Подобное отождествление права и фактической силы неправильно... Не всякое социальное предписание власти имеет юридический характер, а только часть из них». Другой вопрос – каким конкретно образом толкует Штаммлер несомненно существующую в цивилизованном обществе весьма сложную связь между правом и государством.

Штаммлер проводит дифференциацию права в целом на справедливое и несправедливое. Идея такого разграничения состоит в конечном итоге в том, чтобы доказать: «нет никаких особых правовых положений, которые бы включали в свое условное содержание безусловный состав». Иными словами, нет правовых положений, являющихся раз и навсегда только справедливыми или исключительно несправедливыми в любых ситуациях. «Безусловно действуют лишь формальные условия...» Сумма этих формальных условий, набор наиболее абстрактных признаков, с помощью которых охватывается и квалифицируется весь «изменяющийся и изменчивый правовой материал», образует своего рода «естественное право».

Самому праву по его сути внутренне свойственно воление достигать объективно справедливого упорядочения социальной жизни, ему внутренне свойственно движение к социальному идеалу. Но оно (воление) никогда не останавливается окончательно в каком-то одном историческом пункте. Постоянно происходит изменение содержания, прежде считавшегося материально справедливым, «и человечеству суждено всегда вынашивать все лучшее и лучшее понимание того, что является справедливым по определенньм вопросам». Тем самым Штаммлер вводит в систему своих правовых воззрений принцип развития, воплощением которого выступает категория «естественного права с меняющимся содержанием». Ее дух оказался созвучным наступившему в XX в. (особенно в Европе) процессу возрождения концепций естественного права.

Заключение.

Таким образом, в марбургском неокантианстве культура понимается как система качественно различных форм науки, морали и искусства, изменяющих во взаимодействии друг друга и культуру как целое. В отечественной литературе уже отмечалось, что именно трактовка Марбургской школой культуры как системы, а не баденская концепция структуры философии и культуры, стала благодарным наследником кантовской культурологии, и именно она в 20в. нашла себе перспективного преемника в лице Э. Кассирера.

В заключение следует отметить, что развитие многообразных идей в немецкой философии культуры 19в. протекало в основном русле кантовской традиции и к началу 20в. кристаллизовалось вокруг проблемы типологии субъектов культуры, символизации в формах культуры типов отношений человека к миру, опосредованности процесса культуротворчества речевой деятельностью. Эти проблемы остались ключевыми и в философии культуры 20го века.

Библиографический список.

1. Виндельбанд В. Прелюдии. – СПб.: 1904.

2. Риккерт Г. О понятии философии. – Н.: «Логос» 1910.

3. Философия: курс лекций для студентов, магистров и аспирантов. В.Н. Чекер, Н.Н. Каськов. Луганск, 2003

4. МарксК., ЭнгельсФ. Соч. т. 20.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.13

6. Шулятиков В.М. – Оправдание капитализма в западноевропейской философии От Декарта до Э.Маха. – М.: 1908.

7. Шпенглер О. Закон Европы, т.1.

8. История политических и правовых учений:Учебник / Под ред. О. Э. Лейста. – М.: Юридическая литература, 1997.

9. История политических и правовых учений. Под ред. В. С. Нерсесянца. – М.: ИНФРА • М, 1998. С. 532

[1] Cohen H. Logic deer reunion Recentness, 3 Eyeful. – Berlin / 192, s. 13.

[2] Cohen H. Ethic deer reunion Willenns. 5. Aufl. – Berlin, 1911, s. 93.

[3] Cohen H. Logic deer reunion, rkenntnis. – Berlin; 1902, s. 67.

[4] Виндельбанд В. Прелюдии. – СПб.: 1904, с. 319 – 320.

[5] Там же, с. 324.

[6] Windelband W. Geschichte and Naturwissenschaft, 2 Aufl. – Strassburg; 1900, s. 22.

[7] Риккерт Г. О понятии философии. – Н.: «Логос» 1910. С.33.

[8] Риккерт Г. О понятиях философии, кн. 1, с.33.