Николай Гоголь: тайны жизни

Испрошенный молитвой матери

Мать Гоголя, Мария Ивановна, у которой двое детей перед тем умерло, едва появившись на свет, дала обет перед чудотворным образом святителя Николая, называемым Диканьским, если будет у нее сын, наречь его Николаем, и просила местного священника молиться до тех пор, пока его не известят о рождении дитяти и попросят отслужить благодарственный молебен. Испрошенный молитвой, новорожденный Николай и был встречен в этом мире молитвой благодарения Богу. По словам сестры писателя, Ольги Васильевны Гоголь-Головни, брат ее любил вспоминать, почему назвали его Николаем.

Талант, не узнанный школой

В Нежинской гимназии Гоголь держался особняком и не отличался особенным прилежанием. Учитель латинского языка Иван Григорьевич Кулжинский, единственный педагог, оставивший о Гоголе свои воспоминания, сообщает: "Он учился у меня три года и ничему не научился... Во время лекций Гоголь всегда, бывало, под скамьею держит какую-нибудь книгу и читает... Это был талант, не узнанный школою, и, ежели правду сказать, не хотевший или не умевший признаться школе".

Товарищи Гоголя были невысокого мнения о его литературных способностях, особенно в области прозы. "В стихах упражняйся, - советовал ему Константин Базили, - а прозой не пиши: очень уж глупо выходит у тебя. Беллетрист из тебя не вытанцуется, это сейчас видно".

Гоголь в роли госпожи Простаковой

Зато в театральных представлениях Гоголю как актеру не было равного. "Все мы думали тогда, - вспоминал один из воспитанников гимназии Тимофей Пащенко, - что Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный талант и все данные для игры на сцене..." Особенным успехом Гоголь пользовался в роли госпожи Простаковой из фонвизинского "Недоросля". Константин Базили рассказывал впоследствии: "Видел я эту пьесу в Москве и в Петербурге, но сохранил всегда то убеждение, что ни одной актрисе не удавалась роль Простаковой так хорошо, как играл эту роль шестнадцатилетний тогда Гоголь".

Школьные проказы

Однокашник Гоголя по гимназии Иван Сушков, помещик Полтавской губернии, рассказывал однажды за обедом у своего дяди, московского литератора Николая Васильевича Сушкова: "Никто не думал из нас, чтобы Гоголь мог быть когда-либо писателем даже посредственным, потому что он известен был в лицее за самого нерадивого и обыкновенного слушателя и отличался больше жартами, которыми часто заставлял всех товарищей хохотать до беспамятства. Довольно бывало ему сказать одно слово, сделать одно движение, чтобы все в классе, как бешеные или сумасшедшие захохотали в одно горло, даже при учителе, директоре... Он же оставался как ни в чем не бывало: спокоен и важен. Пока не знали причин нашего смеха, обыкновенно наказывали нас за него, тем, что мы должны были, провинившись, стоять, а он один сидеть; но когда нам наскучило это и мы объявили, в чем дело, уже один он стоял, а мы сидели".

Как Гоголь притворился сумасшедшим

В Нежинской гимназии, хотя и редко, но применялись телесные наказания. Нестор Кукольник рассказывает, как однажды, еще в нижних классах, Гоголь чем-то провинился и чтобы избежать наказания, притворился сумасшедшим. "Плохо, брат! - сказал ему кто-то из товарищей, - высекут!" - "Завтра!" - отвечал Гоголь. Но приговор утвержден, явились классные надзиратели. Вдруг Гоголь вскрикивает так пронзительно, что все испугались, и сходит с ума. Подымается суматоха; Гоголя ведут в больницу. Директор гимназии, Иван Семенович Орлай, дважды в день навещает его. Гоголя лечат, друзья ходят к нему в больницу тайком и возвращаются с грустью: помешался, решительно помешался! Словом, до того искусно притворился, что все были убеждены в его помешательстве. И когда после двух недель успешного лечения его выпустили из больницы, приятели долго еще поглядывали на него с сомнением и опасением.

Бычачьи глаза

Тимофей Пащенко рассказывает, что в гимназии у них был товарищ, Михаил Риттер, - большого роста, чрезвычайно мнительный и легковерный юноша. У него был свой лакей, старик Семен. Гоголя заинтересовала чрезмерная мнительность товарища, и он выкинул с ним такую штуку. "Знаешь, Риттер, - сказал он, - давно я наблюдал за тобою и заметил, что у тебя не человечьи, а бычачьи глаза. Но все еще сомневался и не хотел говорить тебе, а теперь вижу, что это несомненная истина". Товарищ подходит несколько раз к зеркалу, пристально всматривается, изменяется в лице, дрожит, а Гоголь приводит всевозможные доводы и наконец совершенно уверяет его, что у него бычачьи глаза. Дело было к ночи. Лег несчастный Риттер в постель, не спит, ворочается, тяжело вздыхает, и все представляются ему собственные бычачьи глаза. Ночью он вдруг вскакивает с постели, будит лакея и просит зажечь свечу. "Видишь, Семен, - спрашивает он, - у меня бычачьи глаза?" Подговоренный Гоголем лакей отвечает: "И впрямь, барин, у вас бычачьи глаза!" Риттер окончательно растерялся и упал духом. "Ах, Боже мой! Это Гоголь сделал такое наваждение!" Вдруг поутру суматоха. "Что такое?" - "Риттер сошел с ума! Помешался на том, что у него бычачьи глаза!" - "Я еще вчера заметил это, - говорит Гоголь с такою уверенностью, что трудно было не поверить. Бегут и докладывают о несчастье директору Орлаю, а вслед является и сам Риттер и горько плачет: "Ваше превосходительство! У меня бычачьи глаза!" Ученейший и знаменитейший доктор медицины Иван Семенович Орлай флегматично нюхает табак и, видя, что ученик, действительно, рехнулся, приказал отвести его в больницу. И повели бедного Риттера в больницу, в которой он пробыл целую неделю, пока не излечился от мнимого сумасшествия.

Гоголь и дети

Дмитрий Погодин, сын историка Михаила Петровича Погодина, в доме которого не раз останавливался Гоголь, рассказывает, что Николай Васильевич очень любил детей и позволял им резвиться и шалить сколько угодно. "Бывало, мы, то есть я с сестрою, - вспоминает он, - точно службу служим; каждое утро подойдем к комнате Николая Васильевича, стукнем в дверь и спросим: "Не надо ли чего?" - "Войдите", - откликнется он нам. Несмотря на жар в комнате, мы заставали его еще в шерстяной фуфайке, поверх сорочки. "Ну, сидеть, да смирно", - скажет он и продолжает свое дело, состоявшее обыкновенно в вязанье на спицах шарфа или ермолки, или в писании чего-то чрезвычайно мелким почерком на чрезвычайно маленьких клочках бумаги. Клочки эти он, иногда прочитывая вполголоса, рвал, как бы сердясь, или бросал на пол, потом заставлял нас подбирать их с пола и раскладывать по указанию, причем гладил по голове и благодарил, когда ему угождали; иногда же бывало, как бы рассердившись, схватит за ухо и выведет на хоры: это значило - на целый день уже и не показывайся ему".

Будьте как дети

Как-то раз Гоголя спросили, не лучше ли детям бегать и резвиться по воскресеньям, нежели ходить в церковь? На это он ответил: "Когда от нас требуется, чтобы мы были, как дети, какое же мы имеем право от них требовать, чтобы они были, как мы?"

В другой раз Гоголь сказал: "Всего лучше читать детям книги для больших, вот историю Карамзина с девятого тома".

Как работал Гоголь

Известно, что Гоголь по нескольку раз переписывал свои произведения, каждый раз внося в текст существенные исправления и добавления. Поэт и переводчик Николай Васильевич Берг в своих воспоминаниях приводит слышанное им самим от Гоголя поучение, как надо писать. "Сначала нужно набросать все как придется, - говорил он, - хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою) достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях - и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и где не хватит места - взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час - вспомнится заброшенная тетрадь: возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом, и когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз - как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее. Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания".

Творить без любви нельзя

Екатерина Александровна Хитрово передает сказанные Гоголем слова: "Если мысли писателя не обращены на важные предметы, то в нем будет одна пустота. Надобно любовью согреть сердца; творить без любви нельзя". И далее Гоголь заметил: "А что без любви написано, то холодно. Иногда бывает самодовольство: делаешь что-нибудь хорошо, доволен собою, а после увидишь, как недостаточно. Святые падали, гордясь тем, что благодать им сошла..."

Почему Гоголь сжег дневник

Та же Екатерина Александровна Хитрово однажды заметила Гоголю, почему бы ему не писать записок своих. Он ответил: "Я как-то писал, но, бывши болен, сжег. Будь я более обыкновенный человек, я бы оставил; а то бы это непременно выдали, а интересного ничего нет, ничего полезного, и кто бы издал, глупо сделал. Я от этого и сжег".

Последнее свидание

Княжна Варвара Николаевна Репнина-Волконская вспоминает, что последний раз видела Гоголя в четверг на масленой, то есть 7 февраля (1852 года). "Он был ясен, но сдержан, - рассказывает она, - и всеми своими мыслями обращен к смерти; глаза его блистали ярче, чем когда-либо, лицо было очень бледно. За эту зиму он очень похудел, но настроение духа его не заключало в себе ничего болезненного; напротив, оно было ясным, более постоянно, чем прежде. Мысль, что мы его скоро потеряем, была так далека от нас; а между тем тон, с каким он прощался, на этот раз показался нам необычайным, и мы между собою заметили это, не догадываясь о причине. Ее разъяснила нам его смерть".

Ядовитое лекарство

Известно, что Гоголь внимательно следил за ходом болезни Екатерины Михайловны Хомяковой и полагал, что ее неправильно лечат. Он часто навещал ее, свидетельствует в своих записках доктор Тарасенков, и, когда она была уже в опасности, при нем спросили у доктора Альфонского, в каком положении он ее находит. Тот отвечал вопросом: "Надеюсь, что ей не давали каломель, который может ее погубить?" Но Гоголю было известно, что каломель уже был дан. Он вбежал к графу Толстому и воскликнул: "Все кончено, она погибнет, ей дали ядовитое лекарство!"

Был ли Гоголь отравлен врачами?

Недавно была предложена новая версия причины смерти Гоголя: он якобы был отравлен каломелем. "Особенность каломеля заключается в том, - пишет Константин Смирнов, - что он не причиняет вреда лишь в том случае, если сравнительно быстро выводится из организма через кишечник. Если же он задерживается в желудке, то через некоторое время начинает действовать как сильнейший ртутный яд сулема. Именно это, по-видимому, и произошло с Гоголем: значительные дозы принятого им каломеля не выводились из желудка, так как писатель в это время постился и в его желудке просто не было пищи". Однако из записок Тарасенкова следует, что каломель Гоголю давал доктор Клименков в ночь на 21 февраля, за несколько часов до кончины писателя, когда тот был уже в беспамятстве. Утверждение, что каломелем пичкал Гоголя каждый приступавший к лечению эскулап, произвольно и не подтверждается фактами. Невероятно предположить, что Гоголь стал бы принимать это "ядовитое лекарство" после случая с Хомяковой. Тот же Тарасенков свидетельствует, что о лекарствах аптечных Гоголь "имел понятие как о ядах и решительно отказывался от них; если же и принимал какое-либо лекарство, то скорее по совету тех, которые утверждали о его испытанной на себе пользе, нежели по назначению самих врачей".

Забота о ближнем

За три дня до кончины Гоголя его навестил Владимир Осипович Шервуд (в ту пору молодой художник, впоследствии академик живописи и известный архитектор). "Я явился на его квартиру, чтобы узнать о его здоровье, - вспоминает он, - и Алексей Терентьевич Тарасенков передал мне все подробности. Положение было трагическое. Его подозревали в сумасшествии, его подозревали в каких-то изумительных болезнях, но, по свидетельству Тарасенкова, ничего подобного не было". В это время к Гоголю приехал его старый знакомый московский гражданский губернатор Иван Васильевич Капнист. Он и еще несколько дpузей находились в комнате, где, отвеpнувшись лицом к стене, на которой висел образ Богородицы, лежал Гоголь. Из неостоpожного pазговоpа пpисутствующих он ясно мог понять, что они считают его не в своем уме. В эту минуту Гоголь обеpнулся и сказал Капнисту: "У вас в канцеляpии десять лет служит на одном месте чиновник, честный, скpомный и толковый тpуженик, и нет ему ходу и никакой нагpады; обpатите внимание на это, ваше пpевосходительство, хотя бы в мою память". Этим чиновником был сын священника Иоанна Никольского, духовника Гоголя.