Творчество И.С. Тургенева

Введение

Введение

1. «Скорби и вопросы» времени

2. «Записки охотника»

3. Роман «Рудин»

4. «Дворянское гнездо»

5. Революционные настроения Тургенева – роман «Накануне»

6. «Отцы и дети»

Заключение

Список литературы

Введение

Иван Сергеевич Тургенев родился в дворянской семье. Мыслящие русские люди еще со времен Кантемира и Фонвизина высмеивали дворянскую фанаберию, пустые выдумки о каких-то особых, высших достоинствах дворянской породы; но сами эти люди были дворяне, и их насмешки — это реальный результат процесса накопления и органического усвоения дворянской средой главнейших достояний мировой культуры, без чего творчество внутри самобытной национальной культуры было немыслимо. Но дворянская культурность вырастала на почве крепостничества, которое определяло и быт, и нравы дворянской массы.

Когда речь заходила о детстве, Тургенев чаще всего вспоминал о том, в чем особенно резко сказывались крепостнические порядки и обычаи их семьи. Конечно, в детские и ранние юношеские годы Тургенев вряд ли еще понимал, что он, барчук, которого секут по высоким педагогическим соображениям «в комнатах» и «любя», и те кучера, повара, сенные девушки, мальчики и казачки, которых по распоряжению его матери секли на конюшне, — жертвы одного и того же порядка, одной и той же морали. Но горячо, до боли сочувствовать их страданиям он научился уже тогда, в этой жестокой домашней школе.

В 1827 году Тургеневы всей семьей переехали в Москву — главным образом с той целью, чтобы продолжить образование детей.

В Московском университете Тургенев учился всего только один год; в 1834 году он вместе с отцом и старшим братом переехал в Петербург и стал студентом университета, который через два года и закончил, Петербург был центром тогдашнего литературного движения: Пушкин, Крылов, Жуковский, Гоголь — все они жили в Петербурге. На одном из вечеров у Плетнева Тургенев видел Пушкина... В годы студенческой молодости Пушкин был для Тургенева, по его собственному признанию, «чем-то вроде полубога»; но в тогдашних его стихах можно без особого труда различить отзвуки поэзии Жуковского, Байрона и меньше всего Пушкина. Позднее, в письме Л, Толстому, он признался, что «плакал, обнявшись с Грановским, над книжкою стихов Бенедиктова».

Тургенев не принадлежал к числу тех писателей, к кому широкое признание пришло скоро или даже сразу, как, например, к Достоевскому, который после опубликования первого же своего романа — «Бедные люди» — стал знаменитостью; в этом смысле и другие сверстники Тургенева — И.А. Гончаров, В.Д. Григорович — на первых порах были гораздо счастливее его. В 1838— 1841 годах он писал мало и очень немногое из написанного находил достойным печати, Каждое из его опубликованных стихотворений было «не хуже» тех, которыми известнейшие стихотворцы (само собой разумеется, Лермонтов, Кольцов, Баратынский из этого числа исключаются) «украшали» страницы литературных журналов; но ни одно из них не привлекало внимания ни читателей, ни критики.

В рецензии Белинский заметил, как увлекательно и поэтически Тургенев «описывает... тревогу девственной души своей героини»; здесь он обратил внимание на такую сторону таланта Тургенева, которая во всей своей силе развернулась при создании образов Натальи Ласунской и Лизы Калитиной, Аси и Марианны.

1. «Скорби и вопросы» времени

Главная же мысль своеобразного творчества заключалась в указании на «скорби и вопросы» времени. Молодые литераторы тех лет, как и подавляющее большинство читателей «Отечественных записок», где печатались статьи Белинского, хорошо понимали, что в его устах эти слова являются одним из обозначений социальной темы. Именно в разработке этой темы великий критик видел залог дальнейших успехов в развитии русской литературы. Без большого риска ошибиться, можно сказать, что все творчество Тургенева 1840-х годов подчинено было одной, пользуясь термином Станиславского, сверхзадаче — поиску своего решения социальной темы в литературе.

В истории литературы есть книги, которые выражают целые эпохи не только в развитии искусства и литературы, но и всего общественного сознания. Такой книгой стали «Записки охотника». Они явились непосредственным и наиболее глубоким выражением общественной и литературной борьбы 1840-х годов XIX столетия, центром которой был вопрос о крепостничестве, то есть вопрос о судьбе закрепощенного народа.

В 1845—1846 годах Тургенев все еще не был уверен в своем писательском призвании и даже «возымел, — как писал он в своих воспоминаниях, — твердое намерение вовсе оставить литературу; только вследствие просьб И.И. Панаева, не имевшего чем наполнить отдел смеси в 1-м номере «Современника», я оставил ему очерк, озаглавленный «Хорь и Калиныч». (Слова: «Из записок охотника» были придуманы и прибавлены тем же И.И. Панаевым с целью расположить читателя к снисхождению.) Успех этого очерка побудил меня написать другие; и я возвратился к литературе».

С выходом в свет каждого нового очерка или рассказа из «Записок охотника» это убеждение укреплялось все больше и больше. Прежде всего, обращала на себя внимание широта авторского кругозора; Тургенев как будто писал с натуры, но его очерки и рассказы не производили впечатления этюдов или этнографических зарисовок, хотя он и не скупился именно на этнографические и «краеведческие» подробности. Частная жизнь, по-видимому, невымышленных людей обыкновенно дается у него в системе сопоставлений, которые показывают, что в поле зрения автора — вся Россия в ее связях со всем миром. Благодаря этому каждая фигура, каждый эпизод при всей своей индивидуальной непосредственности, а иногда и кажущейся мимолетности или случайности приобретают особую значительность, а содержание той или иной вещи оказывается шире воспроизводимого в ней жизненного материала.

В «Записках охотника» Тургенев часто прибегал к приему сопоставления времен — старого и нового. Причем, что бы ни говорили по этому поводу герои — хвалят ли они старые годы или не одобряют, — авторская оценка прошлого ясна: «золотой век» русского дворянства — век Екатерины и Александра — это преимущественно век дворянского разгула, мотовства (стоит только вспомнить забавы и потехи графа А.Г. Орлова-Чесменского, о которых рассказывает однодворец Лука Петрович Овсяников), разврата и наглого самоуправства. Ну а новые, николаевские времена? Как это ни странно, но именно в эту глухую пору казенные борзописцы больше, чем когда бы то ни было, кричали об успехах просвещения, особенно среди помещиков. В рассказе «Бурмистр» как раз и повествуется об одном «просвещеннейшем» помещике — об Аркадии Павлыче Пеночкине. Тургенев ничего не оставляет для догадки читателя: личина «просвещенности» сорвана прямо у него на глазах. Собственно говоря, Пеночкин и напяливает-то ее только при особых оказиях. Показателен в этом смысле эпизод усмирения «бунта» в Шипиловке: «Нет, брат, у меня бунтовать не советую... у меня... (Аркадий Павлыч шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии, отвернулся и положил руки в карманы.)» В этой отвратительной фигуре заключено обобщение огромной силы.

2. «Записки охотника»

«Записки охотника» неопровержимо убеждали читателя в необходимости уничтожения крепостничества как основы общественного строя в России; в этом смысле они ближе всего стоят к «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева. Значение «Записок охотника» в художнической судьбе Тургенева неизмеримо велико. После выхода в свет этой книги он стал общепризнанным главой русской литературы.

Первые рассказы и очерки Тургенева были написаны и напечатаны в годы относительного оживления в общественной жизни России, когда даже в правительственных кругах подумывали об отмене крепостного права. Но в начале 1848 года во Франции разразилась революция, и Николай I, никогда не забывавший, какого труса он отпраздновал 14 декабря 1825 года, немедленно решил пресечь любые либеральные поползновения. Каратели предприняли подлинный поход на литературу. Естественно, что, прежде всего, обратили внимание на самый передовой журнал — на «Современник». Некрасов и Панаев были вызваны в Третье отделение, где им было сделано внушение и разъяснение насчет Сибири. Был взят под подозрение и Тургенев, произведения которого были одним из важнейших слагаемых успеха «Современника». Ждали только удобного случая, чтобы расправиться с ним. Такой случай вскоре и представился. Тургенев написал небольшую горячую статью на смерть Гоголя, которую председатель петербургского цензурного комитета запретил на том основании, что Гоголь - «лакейский писатель». Тогда Тургенев переслал статью в Москву, и там она стараниями его друзей — Боткина и Феоктистова — была напечатана. Немедленно назначили расследование, в результате которого Тургенев (по повелению Николая 1) 28 апреля 1852 года был арестован.

Даже по тем временам кара казалась слишком жестокой; само собой напрашивалось предположение, что заметка о Гоголе была не единственной виной писателя.

После освобождения из-под ареста Тургенев должен был без промедления отправиться к месту ссылки — в Спасское-Лутовиново. В невольном затворничестве Тургенев подвел важнейшие итоги своего творчества. Теперь он окончательно убедился, что ни одна тема в литературе не могла быть более или менее удовлетворительно решена без непосредственного или косвенного соотнесения ее со стихией народной жизни. Это касалось и темы личности, темы, которая в реальных условиях русского общественного развития первой половины XIX столетия была неразрывно связана с вопросом о судьбе дворянской интеллигенции.

Критерий народности углубил тему дворянской интеллигенции по-новому понятой идеей долга. Развитая, а тем более одаренная личность должна стремиться осуществить заложенные в ней возможности; это ее долг, долг перед самой собой, перед идеей Человечества. Без выхода в широкий мир Человечества, Родины, в мир народной жизни дворянский интеллигент обречен на крушение своей личности. Нужен был герой, решившийся на этот выход. По-видимому, для того, чтобы представить такого человека, повести привычного для Тургенева масштаба и формы уже не годились. Эта тема выхода в широкий мир деятельности — деятельности в масштабах целой России — требовала большой повести, как часто говорил Тургенев, то есть требовала романа.

3. Роман «Рудин»

Именно таким романом и оказался «Рудин». Здесь тема личности исследована на несравненно более широком социальном фоне и развита в ином духе, чем в более ранних рассказах и повестях.

«Рудин» начинается как будто совершенно незначительным эпизодом, в котором рассказано, как молодая помещица Липина посещает больную деревенскую бабу Матрену. Липина — не сумасбродная барынька; она действительно хочет помочь этой бабе. Но как наивна она в этом своем старании. Михайло Михайлович Лежнев несколькими фразами и замечаниями раскрывает эту ее наивность. Потом Тургенев как бы совсем забывает об этом эпизоде. Но когда мы читаем первый эпилог романа, о начальном эпизоде нельзя не вспомнить. Ведь в первом эпилоге рассказывается о том, как Рудин скитался по России, пытаясь помочь народу (он преподавал в гимназии).

По своей привычке иронизировать над лишними людьми мы не всегда задумываемся, насколько сам по себе этот шаг Рудина был важен. В те годы лишь очень немногие дворяне отваживались идти по тому пути, по которому пошел Рудин. Даже университетское профессорство тогда не было почтенной для дворянина карьерой. Среди тогдашних профессоров дворянин Грановский был почти одинок; большая их часть были разночинцы. Для Рудина дворянская фанаберия ничего не значила; он настолько серьезно относился к этой работе, что совершенно искренне осуждал себя за пробелы в собственном образовании. Потому-то он и рассказывает Лежневу, как один из его недоброжелателей «срезал» его на каком-то средневековом тексте. Но ведь следует помнить, что Рудина отстранили от преподавания в гимназии не за пробелы в образовании. Он был политически опасен, и по этой причине ему не доверяли воспитание юношества; он знакомил гимназистов с идеями и взглядами, диаметрально противоположными тем, которые предписывало начальство. Рудин — деятель для России, для народа; он меньше всего носится с самим собой. Он идет к людям, хочет отдать им всего себя, Но силы рутины и николаевской казенщины мешали ему сделать это. Тут-то и важен второй эпилог — эпизод, в котором описывается гибель Дмитрия Рудина на парижских баррикадах. От избы деревенской бабы Матрены до Парижа, от деревенского затишья до европейских революционных бурь — таков диапазон этого романа. Таков размах мышления Тургенева.

Да, Рудин недостаточно знает Россию, и он сам понимает это не хуже Лежнева, которому он мог бы возразить, что, конечно, без России каждый из них обойтись не может, но ведь и Россия нуждается в таких людях. И если она все-таки обходится без них, то, может быть, этим и объясняются многие ее беды. В этом смысле очень важен спор между Пигасовым и Рудиным. Рудин отстаивает свои идеи так убедительно и впечатляюще, что на людей, еще не подмятых пошлостью, его речи производят прямо-таки просветляющее действие. Рудин отстаивает образование, науку, культуру потому, что они делают человека благороднее, дают знание о мире и, что особенно важно иметь в виду, дают знание собственного народа или, по крайней мере, обязывают изучать его жизнь, думать о его будущем. Это был спор о России, спор о народе, а точнее говоря — что и образует тему романа — это был спор об отношении дворянской интеллигенции к народу. В свете этого спора обретает свое значение и первая сцена романа. Теперь, слушая Рудина, Александра Павловна, может быть, почувствовала, что между ее жалостью к Матрене и мыслями Рудина о долге перед народом есть нечто общее. Не случайно потом она, как и Басистов, будет настойчиво защищать Рудина перед лицом его обвинителей.

Государственная николаевская машина в умном человеке в прямом смысле этого слова не нуждалась, Она нуждалась в уме, способном беспрекословно подчиняться, на что Рудин совсем не способен. Рудины — личности, ум таких людей гораздо шире, мощнее, чем того требует бюрократическая машина. Это были, по выражению Герцена, умные ненужности, Б этой формуле заключена не только трагедия Рудиных, но и трагедия самого общества. Эту трагедию почувствовала своим молодым, чутким сердцем Наталья. Вот здесь-то, в столкновении с этим юным, формирующимся существом, и являет нам Рудин гамлетовскую сторону своего характера. Но гамлетизм не составляет основы характера Рудина; главное в нем — жажда подвига, жажда полезной деятельности. И когда эта возможность представилась ему, когда нужно было принести свою жизнь в жертву какому-то большому делу, Дмитрий Рудин ни минуты не колебался.

4. «Дворянское гнездо»

Если сравнивать «Дворянское гнездо» с первым романом Тургенева, нельзя не обратить внимание на то, что в этом романе иная атмосфера; здесь все кажется мягким, уравновешенным, нет таких резких противопоставлений, как противопоставление Рудина и Пигасова, Басистова и Пандалевского. Даже Паншин, воплощающий в себе образцовую дворянскую мораль, не отличается явной, бросающейся в глаза отрицательностью. Можно понять Лизу, которая долго не могла определить своего отношения к Паншину и, по существу, не сопротивлялась намерению Марьи Дмитриевны выдать ее замуж за Паншина, Он обходителен, житейски достаточно тактичен, в меру образован, умеет поддержать беседу; он рисует и пишет красками, сочиняет музыку и стихи. И кто знает, как сложилась бы судьба Лизы, если бы не спор. Вообще необходимо заметить, что в композиции тургеневских романов идейные споры всегда играют огромную роль. В «Дворянском гнезде» «завязочным» спором является спор между Паншиным и Лаврецким о народе. Тургенев однажды заметил, что это был спор между западником и славянофилом. Эту авторскую характеристику нельзя понимать слишком буквально. Дело в том, что и Паншин западник особого, казенного типа, и Лаврецкий славянофил не правоверный. В своем отношении к народу Лаврецкий больше всего похож на автора «Записок охотника», то есть на самого Тургенева. Он не пытается дать русскому народу какое-то простое удобозапоминаемое определение; как и Тургенев, Лаврецкий считает, что прежде, чем изобретать и навязывать рецепты устроения народной жизни, нужно понять эту жизнь, изучить характер народа. Здесь он высказывает, по существу, ту же мысль, какую высказал Рудин в споре с Пигасовым.

Пожалуй, ни в одном романе Тургенев не проводил так настойчиво идею о том, что в лучших людях из дворян все их хорошие качества так или иначе, прямо или косвенно связаны с народом, с народной нравственностью, с народной духовной стойкостью. Лаврецкий прошел школу педагогических причуд своего отца, вынес бремя любви к своенравной развращенной женщине и все-таки не утратил ни своей человечности, ни своего духовного здоровья. Тургенев прямо подводит читателя к мысли, что своей душевной стойкостью Лаврецкий обязан тому, что в его жилах течет крестьянская кровь, что в детстве он испытал на себе влияние Матери-крестьянки.

Начало народной нравственности в характере Лизы, во всем ее мировосприятии выражено еще определеннее. Всем своим поведением, своей спокойной грацией она больше всех тургеневских героинь напоминает пушкинскую Татьяну. Но в характере Лизы есть одно свойство, которое в характере Татьяны только намечено, но которое станет главным отличительным свойством того типа русских женщин, который принято называть «тургеневским». Это — самоотверженность, готовность к самопожертвованию. У Лизы есть только одна предшественница: Лукерья из рассказа Тургенева «Живые мощи».

Нам трудно мириться с тем, что в финале романа мы видим Лизу Калитину в монастыре. Но, по существу, это поразительно мужественный, верный штрих художника. Ведь пути к жизни во имя добра (а Лиза мечтала только о такой жизни) у Лизы не было, В судьбе Лизы заключен и тургеневский приговор Лаврецкому. Трудно себе представить, что было бы с Лизой, если бы Лаврецкий пошел дальше своих мечтаний, если бы ему угрожала какая-то большая опасность. Наверное, тогда судьба Лизы была бы иной. Ее монашеская доля — обвинение не только Лаврецкому, но и всему обществу, которое убивает все чистое, что рождается в нем.

5. Революционные настроения Тургенева – роман «Накануне»

Роман «Накануне» был написан и напечатан в самый разгар революционной ситуации 1859—1861 годов.

Когда роман вышел в свет, мнения о нем резко разделились, даже те, кто приветствовал роман, вынуждены были говорить, прежде всего, и больше всего о Елене. Она казалась наиболее убедительной в художественном отношении, и избранный ею жизненный путь был новым словом в русской литературе. А образ Инсарова многие считали неудачным. Его сдержанность в выражении чувств казалась неестественной, сочиненной.

Дело в том, что, по мнению Тургенева, участие в революционной борьбе всегда предполагает известное самоограничение человека; преследование одной какой-то великой цели обязательно должно подчинить себе все интеллектуальные и эмоциональные способности человека. Эта целеустремленность, слияние человеческой личности с делом, которое она избрала, естественно, вело к некоторому ограничению жизненных проявлений. Может быть, один только Добролюбов и понял это. Он справедливо писал о том, что борьба, которой посвятил все свои силы Инсаров, требовала внутренней дисциплины, она не позволяла Инсарову интересоваться тем, что непосредственно не было связано с борьбой. И это также не могло не накладывать отпечатка на весь его характер. Добролюбов, как и многие другие критики, с большой похвалой отзывался об образе Елены и именно в ней видел наиболее яркое выражение общественных настроений тех дней. Вообще статья Добролюбова о «Накануне» была наиболее глубокой из всего, что появилось тогда в связи с выходом в свет этого романа,

Казалось бы, Тургенев должен был только радоваться этому, однако он отнесся к статье резко отрицательно. Он потребовал от Некрасова, чтобы она не была напечатана. Некрасов попытался уговорить Тургенева, разъяснить ему цели редакции, намерения самого Добролюбова, Тургенев наотрез отказался; он написал в одной из своих записок Некрасову: «Выбирай: я или он».

Известно, что Некрасов сделал выбор в пользу Добролюбова, а Тургенев навсегда вышел из редакции «Современника». Почему же так резко обострились отношения в связи с этой статьей? Дело в том, что наиболее чуткие читатели того времени понимали, что в образе Инсарова есть некое иносказание. Конечно, Тургенев выбрал в качестве своего героя болгарина не по случайной прихоти. Русское общество с огромным вниманием и сочувствием следило за борьбой, которую вели народы славянских стран против турецкого ига. Было вполне естественно, что русский писатель не просто заинтересовался этой борьбой, но и сделал одного из ее участников героем своего произведения. Так что в решении Елены не было чего-то придуманного. В действительности тех дней было много случаев, когда русские молодые люди, так или иначе, включались в освободительное движение против турецкого владычества на Балканах. И все-таки все понимали, что тургеневский образ имеет отношение и к той общественной борьбе, которая происходит в России, что в романе идет речь не только о борьбе против «турок внешних», но в нем есть и другая тема — борьба против крепостничества в России, против «внутренних турок», как говорит один из героев романа.

Именно оценка этой внутренней темы, темы русского освободительного движения, и была причиной разрыва между Тургеневым — с одной стороны и лагерем «Современника» — с другой. В одном из разговоров с Еленой Инсаров говорит, что в Болгарии все люди, от вельмож до последнего мужика, имеют целью борьбу против турок. И до тех пор, пока она не завершится победой, до тех пор никто из нас, говорит Инсаров, не вспомнит о тех внутренних наших взаимных неудовольствиях, которые всегда есть. Здесь, в сущности, наиболее явно сказывается двуединость темы тургеневского романа. Инсаров говорит о Болгарии и Турции. Тургенев хотел, чтобы читатель при этом задумался и о «внутренних турках», то есть о защитниках крепостничества, о крепостном праве, против которого должны объединиться все здоровые силы русского общества, забыв хотя бы на время внутренние распри и недоразумения. Тургенев оказался в чрезвычайно сложном положении: его идею не принимали ни революционные демократы, ни консерваторы. Если последовательно раскрывать двуединую тему романа, то придется признать, что писатель вполне сочувственно относился к тому, как болгары борются с турецким игом (речь шла о вооруженной борьбе). Получалось так, что, вводя внутреннюю тему, развивая ее, Тургенев не отрицал самых решительных форм борьбы против крепостничества. Это пугало реакционеров.

6. «Отцы и дети»

Конфликт Тургенева с «Современником» тогда же приобрел широкую огласку. «Современник» в редакционном объявлении сообщил, что Тургенев не сотрудничает больше в журнале по причине несоответствия его взглядов взглядам редакции. Естественно, такое заявление не могло остаться без ответа. Когда в литературных кругах прошел слух, что Тургенев пишет новый роман, большинство и писателей и осведомленных читателей решило, что конфликт Тургенева с «Современником» должен получить в нем то или иное отражение. По-видимому, на первых порах Тургенев и сам не чужд был намерению ввести в роман полемический момент в более сильной степени, чем это оказалось в окончательной его редакции. Но в процессе работы над «Отцами и детьми» возобладали не полемические намерения, а художническая объективность. Когда Тургенев создавал образ Базарова, то он думал не столько о том, чтобы воплотить в этой фигуре неприятные ему черты Добролюбова, сколько о том, чтобы как можно полнее передать то обаяние силы и цельности, которое привлекало его в новых людях.

Тургенев считал, что крупная личность всегда стоит к своему времени в естественных отношениях. Ей, этой личности, не свойственно ощущение отставания или забегания вперед. Таков Базаров. Люди мелкие всегда живут в вечном подсознательном ощущении разлада со временем. Павел Петрович принимает этот разлад как неправоту времени, то есть отрицает его ход, застывает в своем консерватизме, а люди другого сорта пытаются догнать время. И так как понять его они не могут, то за выражение времени обыкновенно принимают моду.

В свое время еще Грибоедов запечатлел это суетливое желание мелкого человека угнаться за временем в великолепнейшей фигуре Репетилова. Тургенев в романе вывел несколько таких людей, стремящихся поспешать за временем, а, по существу, бегущих за модой. Это и Кукшина, и Ситников. В них это суетное стремление выражено очень ярко и однозначно. С ними Базаров говорит саркастически, пренебрежительно. Сложнее — с Аркадием. Тот не настолько глуп, чтобы, как Ситников, «хвататься» за отдельные модные словечки, не понимая их значения. В разговоре с отцом и дядей он довольно точно разъяснил им такое сложное понятие, как нигилист. Он хорош уж тем, что не считает Базарова «своим братом». Это и заставляет Базарова относиться к нему мягче, снисходительнее, чем к Кукшиной или к Ситникову. Для Базарова и его единомышленников их жизненный подвиг был подвигом не во имя личных интересов, мелкого тщеславия. Они работали во имя своей страны, своего народа. Они каждую минуту готовы были пойти на жертву и поэтому не хотели говорить о ней часто и слегка. А вот когда Аркадий говорит, что нужно работать для того, чтобы в будущем мужики жили лучше, культурнее, то это как раз те слова, за которыми нет ни решимости на незаметный подвиг, ни даже представления о том, что это за подвиг, какого он требует самоотречения.

С самых первых шагов своей литературной деятельности Тургенев широко пользовался иронией. Это была уже устойчивая традиция русской литературы: ироническая интонация составляет одну из важнейших составных частей всей тональности «Евгения Онегина», например. Без иронии нельзя себе представить, пожалуй, ни одного из произведений Гоголя, за исключением разве «Тараса Бульбы». Ирония составляет, может быть, одну из самых великих тайн романа Лермонтова «Герой нашего времени». В большинстве произведений Тургенева ирония выявляется в тех характеристиках, речевых и портретных, которые исходят от самого повествователя. Сами его герои к иронии прибегают редко. Но Базаров пользуется иронией очень разнообразно; ирония для него — средство отделить себя от человека, которого он не уважает, или — «поправить» человека, на которого он еще не махнул рукой. Тургенев наградил Базарова и еще одним, самым опасным видом иронии: иронией, направленной на самого себя. Базаров иронически относится и к своим поступкам, и к своему поведению. Достаточно в этом смысле вспомнить сцену дуэли Базарова с Павлом Петровичем. Он иронизирует тут над Павлом Петровичем, но не менее горько и зло и над самим собой. Именно в такой момент Базаров выступает во всей своей крупноте.

Заключение

Тургенев в одном из писем признался, что когда он писал Базарова, то, в конце концов, почувствовал к нему не неприязнь, а восхищение. А когда писал сцену смерти Базарова, то рыдал навзрыд. Это не были слезы жалости, это были слезы художника, который видел трагедию человека, в котором воплотилась часть его собственного идеала.

«Отцы и дети» вызвали, по-видимому, самую ожесточенную полемику во всей истории русской литературы XIX столетия. Писарев считал, что Базаров необычайно полно воплотил в себе качества революционера поколения 60-х годов, Антонович провозгласил Тургенева реакционером. Тургенев в пылу раздражения резко отзывался не только об Антоновиче, но и о Некрасове, и о Чернышевском. Во второй половине 60-х годов его конфликт с лагерем революционной демократии достиг наибольшего накала. Он считал себя несправедливо обиженным, негодовал, жаловался, грозился «положить перо» и... не переставал с напряженным вниманием следить за перипетиями общественной борьбы в России. Художник, всегда верный правде жизни, он понял, что и в годы реакции, и в годы нового подъема освободительного движения именно молодые последователи Чернышевского играли ведущую роль. С их методами борьбы он и теперь не был согласен; но перед их благородством, перед готовностью во имя блага народа принести величайшие жертвы он открыто преклонялся. Именно это чувство руководило им, когда он писал и свой последний роман «Новь», и знаменитый гимн революционному подвигу — «Порог».

«Литературная деятельность Тургенева, — писал Салтыков-Щедрин, — имела для нашего общества руководящее значение, наравне с деятельностью Некрасова, Белинского и Добролюбова. И как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полны глубоких поучений,

Тургенев был человек высокоразвитый, убежденный и никогда не покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскую жизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоцененную заслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямым продолжателем Пушкина и других соперников в русской литературе не знает».

Список литературы

1. Белинский, В. Г. Поли. собр. соч. Т 7. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 78.

2. И. С. Тургенев в русской критике. М: Гослитиздат, 1953. С. 397—398.

3. Тургенев. И. С. Полн. собр. соч. и писем. В 28 т. Письма. Т. 3. М.; Л., 1961. С. 62. В дальнейшем ссылки на это издание даются сокращенно.