Экзистенциальная психотерапия

Экзистенциальная психотерапия

экзистенциализм невроз фобия дерефлексия

Одним из распространенных (особенно среди творческой интеллигенции) видов гуманистической психотерапии является экзистенциальная психотерапия. Как следует из названия, данная терапия возникла на базе идей куда более известного соответствующего философского направления — экзистенциализма.

Экзистенциализм возник из творческого соединения идей многих выдающихся деятелей науки и культуры (Кьёркегора, Гуссерля, Сартра, Камю, Ясперса, Хайдег-гера и др.). Название этого направления возникло из термина экзистенция (то есть сущность, существование), постоянно употребляемого в трудах Кьёркегора, которые и послужили первым толчком к оформлению экзистенциализма как самостоятельного философского направления. Другим источником развития экзистенциализма считается феноменология Гуссерля. Так как центральное место в философии экзистенциализма занимает изучение человека как субъекта и его субъективных переживаний своего существования, то это не могло не привлечь к данному учению внимание психологов, которые в дальнейшем и сами внесли значительный психологический вклад в экзистенциальную философию, а также применили и развили идеи экзистенциализма в психологии и психотерапии.

В оформлении экзистенциальной психологии как самостоятельного психологического направления в первую очередь следует отметить роль таких психологов и философов, как В. Дильтей, Э. Фромм, В. Франкл, Ф. Пёрлз и др. Так, Ф. Пёрлз всегда считал, что разработанное им направление гештальттерапии является одним из видов (направлений) экзистенциальной психотерапии. В настоящее время экзистенциальная психотерапия имеет много подвидов, школ и модификаций, которые невозможно рассмотреть в одной работе. Поэтому ограничимся знакомством с теоретическими и практическими подходами одного из наиболее типичных представителей и основателей экзистенциальной психотерапии — Виктора Франкла. По мнению В. Франкла, главное стремление человека — найти или понять смысл своего существования. Если это сделать не удается, то человек ощущает фрустрацию, или экзистенциальный вакуум (пустоту, бессмысленность существования). В. Франкл считает, что не человек ставит вопрос о смысле жизни, а жизнь ставит этот вопрос перед человеком, и ему приходится постоянно отвечать на него не словами, а делами. Сторонники экзистенциальной терапии утверждают, что обретение смысла существования доступно каждому нормальному человеку, независимо от пола, возраста, интеллекта, характера, окружающей среды, религиозных и идеологических убеждений. При этом экзистенциалисты подчеркивают, что научить этому нельзя, так как смысл существования всегда индивидуален, и каждый человек должен сам его найти или понять и не уходить от ответственности за осмысление своей жизни перед собой и перед другими в любых жизненных обстоятельствах. Что же позволяет человеку самостоятельно найти свой жизненный смысл? Экзистенциалисты считают, что таким путеводителем является совесть, которую В.Франкл называет органом смысла, а способность самостоятельно находить этот смысл — самотрансценденцией человека. По мнению экзистенциалистов, человек может найти смысл своего существования, только выйдя за пределы своего личного Я, переключая внимание с внутренних переживаний собственной персоны на реальную действительность, на активное сотрудничество, на практическую помощь другим. Чем больше человек выходит из пассивного переживания своих проблем наружу (на активную полезную деятельность, помощь другим), тем более полноценным и психологически здоровым он становится.

Известно много исторических примеров, когда люди, имеющие высокие жизненные цели, веру, идеологическую убежденность и пр., значительно легче переносили чрезвычайно тяжелые условия и лишения. Это и протопоп Аввакум, и Эрнст Тельман, и многочисленные узники фашистских и сталинских концлагерей. Это и сам В. Франкл, мужественно переживший Освенцим и Дахау. Он считал, что в этих невыносимых для многих людей условиях преимущество получали те, кто концентрировал свои мысли и чувства не на тоске по прошлому и не на сегодняшних личных переживаниях, а на будущем, на практическом осуществлении смысла своего существования ради более высоких целей, дел и для помощи другим. Именно экзистенциальный вакуум (ощущение пустоты и бессмысленности жизни) не позволяет индивиду достойно выстоять перед жизненными катаклизмами.

Даже в объективно комфортных жизненных условиях люди, не нашедшие смысла своего существования вне самокопаний и гипертрофированного восприятия внутри-личностных проблем, начинают страдать усугубляющимися неврозами, становятся более подверженными алкогольным и наркотическим зависимостям. В. Франкл утверждает, что 90% алкоголиков и 100% наркоманов стали таковыми из-за не найденного ими или утраченного смысла жизни. Эти зависимости возникают из-за необходимости заполнить этот вакуум иллюзией удовлетворения и самодостаточности. То есть, не получив реального удовлетворения, человек заменяет его иллюзорным, за счет химического воздействия на свою нервную систему. А проблемы так и остаются нерешенными, и продолжение иллюзии удовлетворения требует продолжения алкогольного или наркотического воздействия. Образуется порочный замкнутый круг. Но даже если человек, не нашедший смысла жизни вне собственной персоны, не становится наркоманом, то он уходит в неврозы бездеятельных внутриличностных переживаний и в поиск каких-то временных удовольствий, избавляющих от гнетущего чувства бессмысленности своего существования. При этом происходит парадоксальный процесс — рефлексия — концентрация внимания на собственной персоне в поисках счастья (или по крайне мере ухода от несчастья) уводит от возможности обретения этого счастья все дальше и дальше. Исходя именно из этой гипотезы, Франкл разработал оригинальный вид психотерапии, который он назвал в широком смысле логотерапией, а ее конкретные методы дерефлексией (то есть противодействием рефлексии, как бесполезному самокопанию), парадоксальной интенцией (парадоксальным намерением) и др.

Итак, рассмотрим два вышеупомянутых и, пожалуй, основных метода логотерапии: парадоксальную интенцию и дерефлексию при преодолении неврозов навязчивых состояний и фобий (навязчивых, преувеличенных страхов). Считается, что классические характеристики механизмов образования фобий и неврозов навязчивых состояний даны Фрейдом. Подход Франкла не противоречит им, но достаточно наглядно дополняет их. Механизм образования фобий Франкл описывает по схеме: страх порождает страх. То есть данный индивид, испытавший какой-то страх, начинает бояться и того, что этот страх может повториться. Он уже боится не первопричины страха, а самого страха, вызванного этой причиной. Он боится вновь испытать это состояние, так часто думает об этом, что сама эта боязнь (ненормальность, болезненность которой он не сознает) становится причиной его постоянных переживаний. В тяжелых случаях такой человек может вообще отказаться от выхода из дома, от входа в закрытые помещения, от взгляда с высоты. Более часты менее опасные и легче преодолимые страхи публичных выступлений, предстоящих экзаменов, соревнований и другие. Однако и здесь возникают трудно преодолимые барьеры. Так, существует большое количество спортсменов, которые на протяжении многих лет на соревнованиях не могут даже приблизиться к результатам, которые они давно и легко показывают на тренировках. Такие люди на каком-то этапе смиряются с тем, что в определенных условиях у них обязательно возникнет страх, тревога, которые помешают им действовать как надо, и они должны потерпеть неудачу. Чтобы избежать этого, они отказываются от соревнований, экзаменов, поиска лучшей работы, жизненного партнера и вообще — лучшей жизни. В широком смысле (иллюстрируя основную идею Фран-кла) можно сказать, что человек очень часто становится несчастным, больным, одиноким, безработным, бедным именно от страха Стать несчастным, больным, одиноким и т. д. То есть, еще не став тем, кем он боится стать, он уже живет его эмоциями, страхами и страданиями, входит в его образ т в конечном итоге таким и становится. (На « противоходе » этому процессу строится имаготерапия (от image — образ), когда индивид вживается в образ своего лучшего Я — такого человека (здорового, счастливого, уверенного в себе и т. п.), каким он хотел бы себя видеть.) Однако здесь происходит парадоксальная реакция — чем сильнее индивид подавляет в себе навязчивое состояние, старается отторгнуть его, тем сильнее оно оказывает на него давление. Франкл предлагает использовать этот парадоксальный механизм в противоположном направлении. То есть индивид должен постараться внушить себе, что он очень хочет испытать как можно более ярко то чувство, которое он до этого стремился во что бы то ни стало подавить, забыть, уничтожить. Другой, не менее популярный метод логотерапии Фран-кла — дерефлексия, то есть преодоление рефлексии — болезненного самокопания, неврозов навязчивых состояний. Этот метод часто используется при лечении неврозов, связанных с различными сексуальными расстройствами и проблемами или с боязнью таких расстройств и проблем. Как правило, это проблемы потенции и оргазма (или страхи импотенции, фригидности и пр.). Франкл утверждает, что большинство неврозов навязчивых состояний сексуальных расстройств связано со стремлением клиента к сексуальному удовольствию и боязнью того, что он его не сможет получить. То есть вновь иллюстрируется основная идея Франкла — именно в погоне за счастьем (наслаждением) человек теряет его. Индивид уходит в рефлексию, и вместо того, чтобы полностью отдаться сексуальному контакту, он постоянно наблюдет себя со стороны, анализирует свои ощущения с опасением того, что у него ничего не получится. Отсюда Франкл делает вывод, что избавление от такого невроза лежит через преодоление рефлексии (дерефлексию), полное самозабвение и самоотдачу.

Надо сказать, что причисление различных видов психотерапии к гуманистическому направлению неоднозначно трактуется разными авторами. Некоторые из них вполне обоснованно причисляют сюда и гештальттерапию, и трансакционный анализ. Не будем спорить. Главное — это сама суть гуманистической психологии и психотерапии, которая в центр внимания ставит целостную уникальную личность каждого конкретного индивида.

Понятие ответственности включает и себя представление о долге, обязательство. Человеческий долг, однако, может быть понят только в контексте категории "смысла" специфического мысли человеческой жизни. Вопрос о смысле представляет первостепенный интерес для врача, когда он сталкивается с психическим больным, которого терзают душевные конфликты. Однако не врач поднимает этот вопрос его ставит перед ним сам пациент. В явном или неявном виде — этот вопрос присущ самой природе человека. Сомнения в смысле жизни, таким образом, никогда нельзя рассматривать как проявления психической патологии, что сомнения в значительно большей степени отражают истинно человеческие переживания, они являются признаком самого человечного в человеке. Так, вполне возможно представить себе высокоорганизованных животных даже среди насекомых — скажем, пчел или муравьев, — которые во многом превзошли человека по части организации своих сообществ. По невозможно представить, чтобы подобные создания задумывались о смысле собственного венного существования, сомневаясь таким образом, в нем. Только человеку дано обнаружить проблематичность своего существования и ощутить всю неоднозначность бытия. Эта способность сомневаться в значимости собственного существования значительно больше выделяет человека среди животных, чем такие его достижения, как прямо хождение, речь или понятийное мышление. Проблема смысла жизни в своем предельном варианте может буквально завладеть человеком. Она становится особенно насущной, например, в подростковом возрасте, когда взрослеющие молодые люди в своих духовных исканиях вдруг обнаруживают и) неоднозначность человеческого существования. Как-то преподаватель естественных наук в средней школе объяснял старшеклассника, что жизнь любого организма, в том числе и человека в конечном счете есть не что иное как процесс окисления сгорания. Неожиданно один из его учеников вскочил бросил учителю полный волнения вопрос. Если это так, то в чем же тогда смысл? Этот юноша уже ясно осознал ту истину, что человек существует в иной плоскости бытия, чем, скажем ' свеча, которая стоит на столе и сгорает, пока не угаснет совсем Существование свечи можно объяснить как процесс сгорания. Человеку же присуща принципиально иная форма бытия. Человеческое существование принимает форму исторического бытия, которое - в отличие от жизни животных — всегда включено историческое пространство ("структурированное" пространство, по Л. Биисвангеру) и неотделимо от системы законов и отношений, лежащих в основе этого пространства. И этой системой отношений всегда управляет смысл, хотя он может быть и не выраженным явно, а возможно, совсем не поддаваться выражению! Жизнедеятельность муравейника можно считать целенаправленной, но никак не осмысленной. А где отсутствует смысл, исторический процесс невозможен. Муравьиное "сообщество" не имеет истории. Эрвин Штраус в книге "Случай и событие" показал, что действительность человеческой жизни (то, что он называет становящейся действительностью) невозможно понять в отрыве от исторического временного контекста. Особенно справедливо это случае невроза, когда человек сам искажает эту действительность. Одним из способов такого искажения является попытка убежать от исходно человеческой формы бытия. Штраус называет такую попытку "существованием текущего момента", имея в виду полный отказ от какой-либо направленности в жизни, другими ела вами — поведение, которое не управляется пи опорой на прошлое, ни устремленностью в будущее, а связано только с "чистым" вне историческим настоящим. Так, многие невротические больные говорят, что они предпочли бы жить «вдали от борьбы за существование», где-нибудь на уединенном солнечном острове, праздности и безделий. Такое может подойти лишь животным, но никак не человеку. Только такому больному в глубоком забытьи может показаться Приемлемым и в конечном счете достойным Человека жить, подобно Дионису, в стороне от всего происходящего. "Нормальный" человек (ив смысле "средний", и в смысле "соответствующий этическим нормам") только иногда может позволить себе отключиться от всего, кроме переживаемого момента та, и то лишь до некоторой степени. Время и ситуация для этого - дело сознательного выбора. Можно, например, "взять отпуск" от своих повседневных обязательств сознательно искать забытья в алкоголе. В период таких произвольно и искусственно вызванных приступов не подконтрольности человек время от времени сознательно сбрасывает с себя бремя своей действительной ответственности. Но по сути и в конечном счете человек, по крайней мере человек западной цивилизации, постоянно подвержен диктату ценностей, которые он должен творчески претворять в жизнь-. Это не значит, что он не может направить свой творческий потенциал на то, чтобы забыться в опьянении и утопить собственное чувство ответственности. Никто из нас не гарантирован от этой опасности, которую Шелер характеризовал как такую увлеченность средствами осуществления ценностей, при которой забывается конечная цель — сами эти ценности. Сюда же следует добавить огромное множество тех, кто, напряженно работая в течение всей недели, в воскресенье оказывается охваченным ощущением пустоты и бессодержательности собственной жизни, - день, свободный от дел, заставляет их осознать это ощущение. Такие люди, жертвы "невроза выходного дня", напиваются, с тем, чтобы спастись от ужаса внутренней пустоты. Хотя вопросы о смысле жизни наиболее часты и особенно насущны в юности, они могут возникать и в более зрелом возрасте — например, в результате глубокого душевного потрясения. И так же, как озабоченность подростка этим вопросом никак не является болезненным симптомом, душевные страдания и.кризисы взрослого, уже сложившегося человека, бьющегося в поисках содержания собственной жизни, не имеют ничего общего с патологией. Логотерапия и экзистенциальный анализ пытаются бороться главным образом с теми душевными расстройствами, которые не относятся к разряду болезней в клиническом смысле, поскольку основное предназначение нашей "психотерапии в духовном: смысле" — справляться с теми страданиями, которые вызваны философскими проблемами, поставленными перед человеком жизнью. Однако даже при наличии клинических симптомов некоторых нарушений логотерапия может помочь боль-ному, поскольку она способна дать ему ту прочную душевную опору, в которой нормальный человек не так и нуждается, но которая крайне необходима человеку душевно незащищенному, чтобы компенсировать эту незащищенность. Ни в коем случае; духовные проблемы человека нельзя описывать как "симптомы". В любом случае они являются "достоинством", выражающим уровень осмысленности, достигнутый пациентом, пли тот ее уровень, которого он с нашей помощью должен достичь. Особенно это относится к тем, кто утратил душевное равновесие не силу внутренних причин (типа невроза), а под воздействием чисто внешних факторов. Среди таких людей стоит выделить тех, кто, скажем, потерял любимого человека, которому посвятит всю свою жизнь, и теперь .мучается вопросом о том, имеет ли смысл его собственная дальнейшая жизнь. Человек, чья вера осмысленность собственного существования подорвана таким кризисом, вызывает особую жалость. Он утрачивает тот духовный стержень, который может быть возрожден только безгранично жизнеутверждающим мировоззрением. Не имея такого стержня (который не обязательно должен быть ясно осознан и определенно сформулирован, чтобы выполнять свою функцию), человек оказывается не в состоянии в трудные периоды жизни собрать свои силы, чтобы противостоять ударам судьбы. Насколько решающей является жизнеутверждающая установка и насколько она органична биологической природе человека, можно показать на следующем примере. Широкомасштабное статистическое исследование долгожительства показало, что все долгожители придерживались спокойной и уверенной жизнеутверждающей позиции. Философская позиция человека не может не проявиться рано или поздно. Например, меланхоликам, хоть они и пытаются скрыть свое принципиальное отрицание жизни, э никогда полностью не удается. Их затаенную тоску легко обнаружить, располагая правильным методом психиатрического исследования. Если мы подозреваем, что меланхолик только притворяется, что он свободен от побуждения совершить самоубийство, это совсем не трудно проверить, например, с помощью следующей процедуры. Сначала мы спрашиваем пациента, думает ли он о самоубийстве и вынашивает ли он все еще желание покончить с жизнь которое он выражал в прошлом. Он всегда ответит на этот во рос отрицательно - и отрицание это будет тем более упорны чем больше он притворяется. Затем мы задаем ему вопрос, ответ на который позволяет судить, действительно ли он избавляется от своей депрессии или только старается скрыть ее. Мы спрашиваем (как бы жестоко ни прозвучал этот вопрос), почему он не думает (или уже больше не думает) о самоубийстве. Меланхолик, который в действительности не имеет суицидных намерений или который преодолел их, ответит без колебаний, что он должен думать о своей семье или о работе, или что-то в этом роде. Однако тот, кто пытается обмануть врача, тут же смутится. Он растеряется, не находя аргументов в поддержку своего «фальшивого» утверждения жизни. Как правило, такой пациент попытается сменить тему разговора и выразит свое неприкрытое требование выпустить его из лечебницы. Люди психологически неспособны придумывать ложные доводы в пользу жизни вообще и в пользу продолжения собственной жизни в частности, когда мысли о самоубийстве овладевают ими все больше и больше. Если бы такие доводы действительно имелись, они были бы всегда наготове и в ном случае пациентами уже не управляли бы побуждения к самоубийству. Если же, наконец, утверждается, что непреходящие, высшие: идеалы человечества сплошь и рядом используются недостойно — в качестве средств достижения деловых или политических целей, удовлетворения личных эгоистических интересов или собственного тщеславия, — на это можно ответить так, что все сказанное лишь свидетельствует о непреходящей силе этих идеалов; и показывает их универсальную действенность. Ибо если кто-то для достижения своих целей вынужден прикрывать свое по ведение нравственностью, это доказывает, что нравственность действительно представляет собой силу и, как ничто иное, способна оказывать влияние на тех людей, которые высоко ее ставят. Таким образом, каждый человек имеет свою цель в жизни, которую он в состоянии достичь. Соответственно экзистенциальный анализ призван помочь человеку осознать ответственность за реализацию всех его целей. Чем больше он видит жизнь как выполнение поставленных перед ним задач, тем более полной смысла кажется она ему. И если человек, не осознающий своя ответственности, просто принимает жизнь как нечто данное, экзистенциальный анализ учит людей воспринимать жизнь как "миссию". Здесь необходимо сделать следующее дополнение существуют люди, которые идут еще дальше, которые переживают жизнь в другом измерении. Они живут переживаниями того кто посылает нам задачи, — всевышнего, наделяющего людей их; "миссиями". Мы считаем, что это в первую очередь отличает человека религиозного: для него собственное существование — эти не только ответственность за выполнение своих задач, но и ответственность перед всевышним. Особенно трудным поиск конкретных, личностных задач предоставляется для людей, страдающих неврозами, поскольку такт больные, как правило, ложно определяют свой задачи. Например, одна женщина, страдающая неврозом навязчивых состояний, как могла, избегала изучения научной психологии, к которой у нее явно было призвание; при этом она старательно преувеличивал, свои материнские обязанности. Используя свою житейскую психологическую интуицию, она вывела для себя теорию, по которой изучение психологии для нее оказалось "второстепенным занятием", праздной игрой болезненного сознания. И только после того, как в результате экзистенциально-аналитической работы этой женщиной она решительно отказалась от своего ошибочного самоанализа, только тогда она смогла "познавать себя, действуя", и выполнять свои "каждодневные обязательства". Заняв подобную позицию, она обнаружила, что в состоянии заниматься и ребенком, и тем, что оказалось ее призванием. Невротический больной обычаю стремится выполнять какую-либо одну жизненную задачу в ущерб всем остальным. Типичного невротика отличают и другие виды ошибочного поведения. Например, он может решить жить, "шаг за шагом следуя задуманной программе", как сказала одна больная, страдающая обсцессивным неврозом. В действительности мы не можем жить по Бедекеру, ведь в таком случае мы бы упустили все возможности, которые возникают лишь однажды, прошли бы мимо ситуативных ценностей, вместо того чтобы реализовать их. С точки зрения экзистенциального анализа жизненной задачи "вообще" не существует, сам вопрос о задаче "вообще" или о смысле жизни "вообще" - бессмысленен. Он подобен вопросу репортера, который спросил гроссмейстера: "Ну а теперь, маэстро, скажите мне, какой самый лучший ход в шахматах?" Ни на один из подобных вопросов нельзя ответить в общем виде, мы всегда должны учитывать конкретную ситуацию и конкретного человека. Если бы гроссмейстер серьезно воспринял вопрос журналиста, он должен был бы ответить следующим образом: "Шахматист должен попытаться, насколько это в его силах и насколько позволяет противник, сделать лучший ход в любой данный момент времени". Здесь важно выделить два положения. Во-первых, "насколько это в его силах" — то есть необходимо учитывать внутренние возможности человека, то, что мы называем характером. И во-вторых, игрок может лишь "попытаться" сделать лучший в данной конкретной ситуации игры ход - то есть лучший при определенном расположений фигур на доске. Если бы шахматист начинал игру с намерением сделать лучший -в абсолютном смысле этого слова ход, его бы одолели вечные сомнения, он бы увлекся бесконечной самокритикой и в лучшем случае проиграл бы,, не уложившись в отведенное ему время. В подобной ситуации находится и человек, которого мучает вопрос о смысле жизни. Для него также подобный вопрос имеет смысл только по отношению к какой-либо конкретной ситуации и по отношению лично к нему.. Было бы неправомерно с. нравственной точки зрения и психологически ненормально упорствовать в намерении выполнить действие, которое соответствовало бы "наивысшей" ценности, — «место того чтобы скромно попытаться сделать лучшее, на что человек способен в сложившейся ситуации. Стремление к лучшему для человека просто необходимо, иначе все его усилия сведутся к нулю. Но и в то же время он должен уметь довольствоваться лишь постепенным процессом приближения к цели, никогда не предполагающим ее полного достижения. Наши замечания по вопросу о смысле жизни сводятся к радикальной критике вопроса как такового, если он поставлен в общем виде. Спрашивать о смысле жизни вообще — ложная постановка вопроса, поскольку она туманно апеллирует к общим представлениям о жизни, а не к собственному, конкретному, индивидуальному существованию каждого. Возможно, нам стоит вернуться назад и воссоздать исходную структуру переживания. В этом; случае мы должны будем совершить нечто вроде революции Коперника и поставить вопрос о смысле жизни в принципиально ином ракурсе. А именно: сама жизнь (и никто иной!) задает: вопросы людям. Как уже отмечалось, не человеку вопрошать об этом, более того, ему было бы полезно отдать себе отчет в том, что именно ему (и никому другому) держать ответ перед Жизнью; что он вынужден быть ответственным перед ней и, наконец, что ответить перед жизнью можно только отвечая за жизнь. Возможно, самое время сейчас отмстить, что психология развития также убедительно показывает, что процесс "постижения"I смысла характеризует более высокую стадию развития, чем "присвоение" уже известного, "представленного" человеку смысла: (Шарлотта Бюлер). Таким образом, доводы, которые мы пытались логически развить выше, находятся в полном соответствии с направлением психологического развития: они сводятся к парадоксальной первичности ответа по отношению к вопросу. Вероятно, это основано на том, что человек ощущает себя в роли "ответчика". Проводником, ведущим человека в его ответах на вопросы, поставленные жизнью, в принятии им ответственности за свою жизнь, выступает его совесть. Негромкий, но настойчивый голос совести, которым она "говорит" с нами, — это неоспоримый факт, переживаемый каждым. И то, что подсказывает совесть, каждый раз становится нашим ответом. С психологической точки зрения религиозный человек — это тот, который воспринимает не только то, что говорится подобным образом, но и самого говорящего, то есть его слух в этом смысле острее, чем слух неверующего. В диалоге верующего с собственной совестью — в этом самом сокровенном из всех возможных монологов — его Бог становится его собеседником.