Методология познания жизни

А.В. Варапутин

Размышления над книгой: R. Sattler “Biophilosophy”. N.Y.; Tokio, 1986

Когда начинаешь знакомиться с книгой Саттлера “Биофилософия”, то возникает вопрос: “А причем здесь собственно говоря, биофилософия?” Первые восемь разделов посвящены различным аспектам гносеологии: прежде всего — структуре научного знания и способам его получения. Многие положения, которые приводит автор, давно являются общепризнанными, и, даже, тривиальными. Они обильно иллюстрированы примерами из области морфологии растений; и это кажется единственным упоминанием о чем-то, связанным с жизнью (за исключением, разве, что, предисловия и предпоследнего раздела).

Но даже предпоследний раздел, в качестве заголовка которого вынесен однозначный вопрос: “Что есть жизнь?” представляется, на первый взгляд, только обзором различных подходов в познании жизни как явления: и, соответственно, различных концепций, претендующих дать ответ на этот вопрос. Чтобы осознать, причем здесь все же биофилософия, необходимо попытаться понять с какой целью автор дает такой широкий обзор положений гносеологии; в контексте каких основных идей он их использует.

Термин “биофилософия” на протяжении истории философии неоднократно использовался многими философами, причем каждый из них вкладывал в него свое содержание. Неудивительно поэтому, что уже в предисловии Саттлер начинает анализировать возможные способы определения данного понятия. Для начала он выделяет два способа определения понятия “биофилософия”, причем в качестве его ключевой части выделяется термин “философия”.

В первом случае, подразумевается наиболее общий смысл — вся философия в целом; во втором же случае — только один из разделов современной философии, а именно — философия науки. Рассматривая оба способа определения, автор делает вывод, что в первом случае оно невозможно из-за безмерности содержания понятия “философия”. Философия для него — это “любовь к мудрости”, но не обладание ею; т.е. суть философии в процессе перманентного движения, вечного постижения бытия. Определить — значит выхватить из этого процесса какую-то часть, упустив его в целом; скатиться к “догматизму или, даже, фанатизму”. Саттлер восклицает, что “если философия — любовь к мудрости то при подобных попытках, мудрость бежит от нас”. Второй же способ, при котором биофилософия рассматривается как раздел философии науки, занимающийся разработкой методологических основ биологии, слишком суживает предмет и задачи биофилософии; представляет ее в принципиально ином качестве, исключая из нее осмысление самой жизни как явления во всем его многообразии.

Автор предлагает третий способ. Вся работа Саттлера, согласно его утверждению, представляет собой широко развернутую панораму этого способа определения, заключающегося в рассмотрении ряда поставленных вопросов, которые, по его мнению, наиболее полно выражают проблемы, возникающие при рассмотрении жизни как явления во всей его полноте.

По существу все эти вопросы можно свести к двум основным:

1 — что есть жизнь?

2 — как ответить на первый вопрос? То есть, как познать явление жизни: в чем будет заключаться это познание и получаемое в результате его знание.

В принципе, вся работа Саттлера посвящена рассмотрению второго вопроса, поскольку без ответа на него невозможно ответить на первый.

Анализируя процесс научного познания, т.е. методологию создания гипотез и теорий, он прежде всего демонстрирует, что данный процесс представляет собой взаимодействие двух сторон: познающего субъекта и познаваемого объекта. Следовательно, содержание получаемого в результате знания зависит в равной степени от свойств как объекта так и субъекта познания. Встает вопрос: какие же это свойства, определяющие результаты познания? В ответе на этот вопрос автор разделяет взгляды многих известных ученых и философов, занимавшихся этой проблемой со времен Древней Греции: универсальное для всех явлений мироздания свойство — их качественно–количественная бесконечность и бесконечность составляющих их аспектов. Поэтому невозможно достижение некоторого полностью завершенного знания о чем-либо, т.е. однозначного доказательства или опровержения какой-либо гипотезы или теории. Далее Саттлер дает обзор широкого круга основных проблем и концепций современной гносеологии, которые по сути, можно свести к одному вечному вопросу теории познания, что мы можем знать? Или более конкретно и точно: насколько наше знание о реальности соответствует ей самой?

Подразумевается, что полное соответствие может быть только в том случае, если удастся объять всю бесконечность универсума, все его содержание, и, при этом, структура полученного знания будет гомоморфна структуре мироздания. Отсюда, вопрос первый: можно ли “объять необъятное”, следуя классической методологии научного познания?

Ответ, который дает автор, однозначен: нет, невозможно, поскольку суть данного способа познания — фрагментарность.

Саттлер подчеркивает, что любая из научных или философских концепций выделяет только какой-то один аспект мироздания присущим ей способом, оставляя незамеченным все бесконечное множество других. Поэтому нельзя даже говорить о большей адекватности (истинности) одной концепции по отношению к другой, поскольку они воссоздают различные аспекты реальности и представляют собой разные способы ее видения.

При этом возникает второй вопрос: насколько подобное представление о бесконечной многоаспектности мироздания соответствует действительности? То есть действительно ли структура мироздания неоднородна и, тогда, выхватывая то одно, то другое ее звено, мы все-таки имеем определенное подобие между структурой мироздания и структурой получаемого знания.

Можно предположить, что мироздание абсолютно однородно по своей структуре (как это представлял Парменид). Тогда, все создаваемые нами концепции — всего лишь различные способы выражения (восприятия) одного и того же, иначе говоря, различия между ними оказываются обусловленными неоднородностью структуры нашего мышления, которая таким образом, получается абсолютно отличной от структуры реальности. А значит, наше представление о ней не имеет ни малейшего подобия с действительностью. Однако, если предположить, что мы как часть Универсума, одно из его явлений, все свойства которого (согласно современной концепции причинной сети, также рассматриваемой Саттлером) обусловлены всей целостностью мироздания, то определенное соответствие между структурами субъекта познания (человека) и объекта познания должно иметь место.

Но тогда сразу же возникает вопрос: можно ли каким–то иным способом воспринять мироздание во всей его целостности? Или же человек обречен на вечное абстрагирование и “частично верное”, “частично подобное” знание?

Правда, согласно положениям классической теории познания, чувственное восприятие дает нам цельное, нерасчлененное представление о реальности; т.е. всю совокупность свойств предмета, не отделенных друг от друга по каким-то критериям, выработанным абстрактным мышлением. Но, согласно той же теории, вследствие ограниченной разрешающей способности выделяемых ею чувств, мы можем непосредственно воспринимать только явления определенного уровня, т.е. опять-таки какой-то отдельный фрагмент мироздания.

Причем уже имеющиеся абстрактные представления обусловливают определенное восприятие информации, поступающей чувственным путем. Но, если человек действительно часть универсума, сформировавшаяся под влиянием всей совокупности бесконечно многих явлений мироздания (т.е. всей его целостности), то трудно предположить, что он не обладает способностью воспринимать всю целостность мироздания бесконечно многими путями. Просто посредством абстрагирования мы членим реальность на отдельные конечные фрагменты, “выхватывая” таким образом отдельные “куски: из оказываемого на нас воздействия, и, при этом перестаем осознавать присутствие в себе целостной информации, которую это воздействие несет. Имеются эмпирические данные, которые могут служить подтверждением этого, казалось бы сугубо умозрительного вывода, сделанного посредством абстрактного мышления. Саттлер достаточно подробно останавливается на них.

Прежде всего — это интуиция, явление, которое, также называлось (и называется) вдохновением, озарением, знанием, “снизошедшим свыше”. Суть его — в получении некоторого нового знания без каких-либо предварительных логических построений, целенаправленной рационалистической обработки имеющегося (т.е. осознаваемого) объекта информации. Значит, где-то в нашем подсознании идет процесс обработки огромного (скорее всего — бесконечно большого) объема информации. Иначе, на основании чего появилось бы новое знание? Согласно последним исследованиям, скорость обработки информации в ходе данного процесса многократно (в сотни раз) превышает скорость обработки информации посредством абстрактного мышления. При этом, явление интуиции не представляет собой нечто из ряда вон выходящее, возникающее только в экстремальных ситуациях. (Просто в подобных ситуациях его наличие становится предельно явным). Напротив, оно лежит в основе всех логических умопостроений. Ведь только принято считать очевидно ясным, то, что из одной конкретной предпосылки мы с необходимостью должны перейти к другой. На самом деле в любом случае, путей движения мысли оказывается бесконечно много. И именно посредством интуиции (процесса, в ходе которого происходит проработка всей имеющейся в памяти человека информации) осуществляется выбор нужного нам направления. Конечно, практически совершенно неизвестен ни механизм этого процесса (как он осуществляется), ни путь поступления в сознание всего объема информации, на основе которой он осуществляется. Но, тем не менее, данное явление (известное, кстати, с древнейших времен) вполне может рассматриваться как подтверждение во-первых: наличия в памяти человека информации, которая значительно шире по объему и содержанию той, чье поступление фиксируется нашим сознанием. Во-вторых: иного способа обработки поступающей информации, нежели вывода логических умозаключений на основе абстрагирования.

Саттлер увязывает явление интуиции с явлением понимания, подчеркивая, что последнее предполагает “интуитивное проникновение в суть”, т.е. нечто значительно более широкое, чем рациональное научное объяснение. Он акцентирует внимание на наличие ощущения понимания, т.е. того, что ты знаешь, нечто, что ты знаешь, но при этом, данное знание не выражено посредством логических абстрактных понятий. Однако, это не мешает действовать на основании таких ощущений. Причем подобное ощущение может касаться как некоторого отдельного явления реальности (т.е. какого-либо уже выделенного фрагмента) так и всего мироздания в целом. Вместе с интуицией ощущение понимания пронизывает весь процесс рационального познания. Когда в конце данного процесса в результате деятельности “интуитивного разума” появляется новое знание, то сначала у нас возникает ощущение его наличия, (т.е. того, что мы нечто поняли) и, только потом начинается его выражение посредством языка абстрактных понятий. При этом, по замечанию Саттлера, утрачивается полнота, богатство, целостность явления (иначе — его уникальность). Ведь при подобном переводе выделяются универсальные свойства, присущие всему классу подобных явлений, а уникальные свойства отдельного конкретного явления остаются “за бортом”. То есть, такой перевод весьма частичен и неполон. И, чем большую роль в исследовании явления играют его уникальные свойства тем менее адекватен подобный перевод. Наименьшая адекватность выражения (всей полноты, богатства, целостности) имеется, конечно, в отношении Универсума в целом, поскольку в качестве главного определяющего его свойства выделяется бесконечность составляющих его неоднородностей (т.е. уникалий), и, посредством логических терминов, мы можем только зафиксировать существование этой бесконечности и этой неоднородности, но отнюдь не составляющее их содержание. Недаром еще неоплатоники, называя подобное ощущение “слиянием с Единым”, (т.е. с сутью мироздания), говорили о нем как о возможности соприкосновения с некоторым высшим знанием, наличие которого можно ощутить, но выразить его содержание (перевести на язык привычных для нас логических терминов) невозможно.

Отсюда возникают два вопроса: первый — насколько подобная трактовка данного ощущения, как наличия знания о всем мироздании соответствует реальности? Иначе — действительно ли причиной возникновения подобного ощущения служит вся бесконечность составляющих мироздание, чье влияние мы воспринимаем подобным образом? С точки зрения классического рационального познания (а Саттлер постоянно подчеркивает, что критикуя данный способ он пользуется его же средствами за неимением иных) косвенным доказательством такого соответствия могут служить вышеупомянутые ощущения понимания, касающиеся отдельных явлений на основании которых возможно осуществление практических действий. К сожалению, Саттлер придавая такое важное значение интуиции и пониманию, упомянул о них в самых общих чертах. Второй вопрос: а зачем нам нужно подобное знание, подобный способ мировосприятия? Ведь, если так можно выразиться, эволюция познавательных способностей человека, обусловливаемая поначалу природными, а затем — и социальными факторами, наверное, не случайно пошла по пути абстрагирования. Уже посредством чувственного восприятия мы представляем мир в виде совокупности отдельных предметов, каждый из которых в свою очередь воспринимается как совокупность (пусть даже, если угодно, целостность) отдельных, конечных по числу, свойств; в то время как этих свойств — бесконечность. Однако, надо понимать, выделение именно этих свойств определенного уровня, способствовало чисто физическому выживанию человека (или точнее, его предков). Вместе с тем, параллельно подобным чувственным образам, возникающим в результате членения мира на отдельные явления, существовало целостное мировосприятие, когда за каждым отдельным явлением ощущался весь мир. То есть, существовало ощущение полного знания о нем, полного понимания его. В природных условиях подобное восприятие также имело большое значение для выживания человека. Но, в условиях созданной им “второй природы”, подобное восприятие почти перестало быть необходимым для выживания. Перевес получило абстрактное, рационалистическое, аналитическое восприятие, представляющее мироздание в виде набора конечных явлений. И долгое время, казалось, что это единственный истинный способ достижения знания, адекватного реальности; единственный путь, следуя которому можно достичь теоретической истины, служащей основой для верных практических действий.

Но за самообман приходится дорого расплачиваться. Наличие современных глобальных проблем, порожденных глубоким разрывом между возможностями человека в преобразовании окружающего мира и его знаниями о нем, свидетельствует, что концептуальный способ познания оказывается недостаточным, чтобы действовать адекватно реальности. Но главное все же, не в удовлетворении утилитарных потребностей с целью простого физического выживания, а в стремлении человека к познанию мироздания, поискам своего места в нем, и обретению, таким образом, смысла своего бытия. И любая остановка на этом пути, любое удовлетворение чем-то одним ведет к деградации человека, его психическому и физическому вырождению.

И не удивительно поэтому, что именно в биофилософии Саттлер поднимает вопрос о необходимости новой методологии познания, без которой, в конечном итоге, невозможно сохранение человека и всех живых существ на Земле.

В итоге вернемся к авторскому пониманию термина “биофилософия”. Как уже упоминалось, по замыслу Саттлера вся книга — развернутое определение этого понятия. Но в чем его суть?

В поисках способа обретения исчерпывающего ответа на вопрос: что есть жизнь, Саттлер рассматривает все основные способы и средства познания современной научной методологии и приходит к выводу об их недостаточности для ответа на поставленный вопрос.

Следовательно, вся современная методология оказалась рассмотренной Саттлером применительно к поискам решения конкретной проблемы связанной с отдельным явлением.

Исходя из работы Саттлера можно сделать вывод о том, что основой для подобного подхода служит то место, которое явление жизни занимает среди остальных явлений космоса: оно не сводимо ко всем остальным (физическим, химическим и иным) явлениям, и, вместе с тем, возникает на их основе, вбирает их в себя, существует в тесном сплетении с ними как со своим окружением. Причем это сплетение настолько тесно, что по мнению многих исследователей представляет собой единую систему, расчленение которой в процессе изучения неприемлемо, поскольку приводит к грубейшим искажениям.

Кроме того, из вышеизложенного напрашивается вывод, что жизнь явилась основанием для возникновения такого явления как познание. Ведь только живые существа в состоянии познавать мир. (Правда, вопрос о том, что понимать под познанием, остается открытым; а значит, остается открытым и вопрос, способны ли все живые организмы к познанию, или эта способность присуща только некоторым из них. Но эта интереснейшая тема заслуживает отдельного разговора).

Впрочем, сам Саттлер в своей работе не делает подобных выводов. В принципе он только констатирует факты, ограничиваясь постановкой проблем. Но тем, как он их ставит, уже намечаются, пусть в самых общих чертах, возможные направления поисков их решения. (Недаром Лакатос в своей знаменитой работе “Доказательства и опровержения” замечает, что правильная формулировка задачи содержит в себе ее решение).

И наверное, в том и заключается новаторское значение работы Р.Саттлера, что он представил уже известные проблемы таким образом, каким их еще никто до него не представлял, указав тем самым возможность нового способа философствования, нового ракурса взгляда на мир.

Резюмируя понимание Р.Саттлером биофилософии, надо отметить, что имеющиеся в литературе разноречивости в трактовке термина “биофилософия”, отражающие реальную полярность позиций и реальную проблемность ситуации, в которой оказалось развитие современной биологии, Саттлер предлагает достаточно традиционное понимание биофилософии как методологии, но методологии не традиционной, а новой неклассической.