Научная рациональность как ценность культуры

Введение

Рациональность - волнующая загадка. Удивительный факт: хотя без обсуждения этой темы не обходится практически ни одно современное философско-методологическое исследование, хотя споры вокруг проблемы рациональности не утихают и становятся все более острыми, хотя массив литературы, прямо или косвенно посвященной этой теме, увеличивается лавинообразно, нет ни общепринятого определения понятия "рациональность", ни согласия в том, что считать проблемой, связанной с этим понятием. Более того, высказываются сомнения в том, что это понятие вообще необходимо в философии и методологии науки. Такое положение можно назвать скандалом в философии. Но вспомним, что ряд подобных скандалов в естественных науках, в математике, в гуманистике дал мощный импульс развитию этих сфер знания (например, знаменитые "скандалы" с понятиями "бесконечно малой величины", "вероятности", "множества", "силы", "личности" и др.). Вспомнив, продолжим дискуссию.
Говорят, что проблема рациональности - сверстница самой философии, ее родословную можно возвести к Пармениду и элеатам. Во всяком случае, она давно тревожит философов. В наше время тревога возросла. Причин тому немало. Но, пожалуй, главная - это трудные времена, наступившие для рационалистического мировоззрения: парадоксы современной цивилизации, связывающей как свои жизненные надежды, так и смертельные с прогрессом науки и техники, противоречивость целей и ценностей этой цивилизации, обнаружение противоразумности исходов той деятельности, которая, казалось бы, вполне контролируется разумом, оскудение духовного бытия на фоне гигантского роста информации, наконец, реальность бесславной катастрофы, которую ощутило еще недавно мнившее себя бессмертным и всемогущим человечество.
Есть соблазн проследить исторический путь, обозначенный классическими попытками решения этой задачи. Но путь этот слишком долог. Поэтому доверимся читателю, знакомому с идеями Аристотеля и Платона, Декарта и Спинозы, Канта и Гегеля, и вместе с ним выйдем на самый близкий нам по времени отрезок этого пути.
Если наука - воплощенная рациональность, то критерии рациональности совпадают с критериями научности. Такое переименование выглядит привлекательно: наука - более "ощутимый" объект, чем Разум. Напрашивается путь: исследуем этот объект, установим его сущностные, необходимые черты, закономерности существования и развития - и получим рациональность в ее высшем проявлении: "научную рациональность".
Переключение внимания на "научную рациональность" как будто избавляет философскую методологию от "эссенциализма" - спекулятивного рассуждения о "сущностях", якобы стоящих "за спиной" у реальных объектов, доступных эмпирическому исследованию. В свое время критика "эссенциализма" К. Поппером произвела такое сильное впечатление на современных философов науки, что рассуждения о том, что такое рациональность per se , стали считать признаком дурного тона. Вместо этого предпочитали вычленять, обобщать и анализировать свойства и характеристики научного мышления, проявляющиеся в действительной практике научных коммуникаций. Выходило, что если наука рациональна, то этим она обязана наличию этих свойств и характеристик.
К. Хюбнер выделяет пять основных форм интерсубъективности (т.е. общезначимости, обеспечивающей продуктивную интеллектуальную коммуникацию), в которых проявляет себя рациональность: семантическую интерсубъективность (ясность и общая приемлемость понятий и построенных из них суждений), эмпирическую интерсубъективность (обоснованность чьих-либо высказываний эмпирическими фактами, бесспорными для всех участников дискуссии), логическую интерсубъективность (обоснованность высказываний логическими выводами), операциональную интерсубъективность (ясность, воспроизводимость и общеприемлемость определенных образцов деятельности), нормативную интерсубъективность (ясность, понятность и общее согласие относительно правил поведения). Заметив, что эти формы соответствуют лишь имеющимся интуициям и "что претензии на точные дефиниции в данном случае не могут быть выдвинуты", он делает характерную оговорку: таким путем можно избежать недоразумений, связанных с "эссенциалистской" трактовкой проблемы рациональности. "Меня интересует не чт такое рациональность как таковая, а в каком смысле употребляется сегодня это слово. Следовательно, я пытаюсь только, говоря словами Витгенштейна, выработать правила нашей современной "языковой игры", пронизанной идеалами науки". Иначе, о рациональности можно говорить по правилам, принятым в современной культуре, язык которой испытывает мощное воздействие науки и ее истории. Интерсубъективность понятий и суждений и есть то, что мы называем рациональностью .
Но интуиция "интерсубъективности" ведет к выводу, чрезвычайно важному для К. Хюбнера, но шокирующему для тех, кто видит в науке и только в ней парадигму рациональности: большинство противопоставлений "рациональной науки" и "иррационального мифа" неверны и не имеют убедительных методологических оснований. Если рациональность - это многообразие форм интерсубъективности понятий и суждений, то миф не менее рационален, чем наука.
Если же задача не в том, чтобы найти сходства и родство между различными формами мышления, как научными, так и ненаучными, а в том, чтобы найти коренное отличие научной рациональности, то опора на интуицию недостаточна. Хотелось бы иметь критерии, позволяющие четко отделить рациональную науку от нерациональных и иррациональных сфер мышления и деятельности. Методологическая стратегия, направленная на проведение этой разграничительной линии, получила название "демаркационизма".
Демаркационистами были логические позитивисты и критиковавшие их "критические рационалисты". Они расходились в вопросах, связанных с выбором критериев "демаркации" (верификация или фальсификация научных гипотез, значения терминов или принципы "логики исследования"), но были едины в том, что если выбор будет сделан правильно, проблема "демаркации" получит окончательное решение, а следовательно, критерии научности, они же критерии рациональности, получат ясное, однозначное и неизменное содержание. Научная рациональность перестанет быть проблемой, и это откроет путь к пониманию рациональности "как таковой".
Логико-позитивистский и "критико-рационалистический" варианты демаркационизма оказались неудачными, хотя их сторонникам нельзя отказать в настойчивости, последовательности и таланте, принесшим немало в высшей степени полезных и поучительных результатов в логике и методологии науки. Может быть, самым поучительным из этих результатов была как раз неудача самой идеи "демаркации". Ошеломляюще-очевидной причиной этой неудачи стало то, что проводимые с помощью тех или иных абсолютных критериев рациональности и научности границы оказались "прокрустовым ложем" для реальной научной деятельности. Это немедленно обнаружилось, как только демаркационизм был экстраполирован на историко-научные исследования: история науки становилась либо полностью иррациональной, либо искажалась до неузнаваемости.
Такая ситуация вызывала интуитивный протест. Более чем странно выглядит теория научной рациональности, согласно которой рациональная наука изображалась бы как развитие мысли, не поддающееся рациональному объяснению. Конечно, можно было бы сравнить такую теорию с "методологическим идеалом", относящимся к реальной научной практике как должное к сущему. Однако это противоречило бы исходной задаче: вместо того, чтобы найти в науке идеал рациональности, пришлось бы сопоставлять науку с таким идеалом. А значит, сам идеал должен был предшествовать исследованию критериев научности. Но ведь обращение к науке и было вызвано сомнениями в этом идеале!
Каковы бы ни были неудачи логических позитивистов и критических рационалистов - они не означают крушения самой стратегии, положенной в основу их "демаркационизма". Такая стратегия вообще не может быть разрушена отдельными неудачами. Не удалось найти "правильный", настоящий критерий научности и рациональности - что же, не все потеряно, возможен и новый поиск! Нужно только верить, что абсолютный критерий или критерии могут быть найдены. Такую стратегию можно назвать "методологическим абсолютизмом" или просто "абсолютизмом".
Антиподом "абсолютизма" является "релятивизм" - вера в то, что нет и не может быть абсолютных критериев рациональности, а потому в дело годится любой из них, если вообще имеет смысл заниматься этим делом. Ведь можно рассуждать и так: поскольку абсолютной рациональности нет, то все равно, будем мы называть какие-то критерии "рациональными" или нет, а значит, проблема рациональности - псевдопроблема.
Неужели методология науки обречена на лавирование между этими крайностями? Это было бы слишком печально. На вызов, поставленный своим же собственным развитием, она должна ответить так, чтобы не утратить перспективы развития и не потерять кредит доверия, которым ее наделяет современная наука. Вместе с тем проблема, которая выходит на первый план, имеет более общий смысл: ее решение имело бы важные последствия для философии в целом.
Понятие рациональности в контексте социокультурного феноменаКак известно, «золотым веком» рациональности явилась эпоха Нового времени и Просвещения. Это не означает, что рационализм -- в широком философского мировоззренческом смысле этого термина -- выступал исключительным монополистом в духовно-интеллектуальной сфере -- он всегда имел достаточно сильных противников, но бесспорно, что перспективы прогресса человечества в реализации его творческих сил и потенций, преодоления зависимости от природных и социальных факторов, препятствующих развертыванию этих сил и потенций, воплощению идеалов свободы человека связывались именно с развитием рационального начала в человеческом сознаниии мироотношении.
Происходящие в культуре трансформации говорят о том, что проблема рациональности является одной из актуальных на сегодняшний день. Происходит это вследствие того, что рациональность пронизывает все сферы человеческой жизнедеятельности, расширяя культурное пространство. С рациональностью как ценностью культуры связаны проблемы понимания человеческого существования, поиска смысла жизни и дальнейших путей развития цивилизации. Вместе с тем рациональность как синоним разумности и объективной научности испытывает кризис и подвергается переосмыслению. Кризис выражается через критику рациональности. А между тем, как показал генезис понятия «рациональность», она выступает в качестве смыслообразующего элемента европейской культуры. При этом выявился исторически изменчивый характер со держания понятия «рациональность» и было выделено четыре исторических типа рациональности: доклассический, классический, затем неклассический и неоклассический.
Новое понимание рациональности освобождается от вопроса как же все происходит а самом деле (не гоняется за абсолютной истиной). Познание (это парадигмальное познание) не приближается к абсолютному знанию, но предполагающее расширение области уже достигнутого, увеличение соприкосновения с еще непознанным.
Важное значение в связи с этим начинают приобретать критерии неоклассической рациональности и вопрос о существовании универсального критерия. Самым важным критерием рациональности в культуре и будет являться отношение к жизни как высшей ценности. Ядро неоклассической рациональности представлено критериями научной рациональности, образующими совокупность субстанциональных, процедурных и функциональных критериев. С позиций нравственности важным критерием будет коммуникативная практика, направленная на другого человека - не просто коммуникация, а коммуникация, направленная на понимание другого.
Одна из тенденций развития современной культуры - интеграция интуитивного, рационального и иррационального компонентов. В связи с этим воз растает интерес к восточному пониманию мира. Наиболее подробно это представлено в древнекитайской даосской философии. Мудрость восточной философии заключена в гармонии человека с миром природы, такое понимание снимает проблему противоречия и борьбы. Основные положения древневосточной мысли даются в форме непререкаемого канона, который потом воспроизводится в качестве достаточного и бесспорного аргумента.
Значительная роль в этом процессе принадлежит учителю, его слова - последняя инстанция в размышлении. Познавать на Востоке - это значит познавать высшее знание, некие универсальные основы бытия, высшие этические идеалы и ценности культуры. Человек в восточном понимании не выделяет себя из природы - он ее часть, он предстает в более слитном единстве человека и космоса. Современные проблемы техногенной цивилизации заставили западного человека обратиться к восточной мудрости с целью ощущения целостности мира, а не разорванности бытия.
Исследование рациональности как ценности культуры показало ее связь с различными сферами культуры, такими, как политика, образование, повседневность - которые являются жизненно важными. Рациональность в этих сферах культуры выступает как организующий принцип. В любой их этих сфер существует своя иерархия, каждая из них опирается на нормы и стандарты деятельности с учетом критериев рациональности. В политике рациональность проявляет себя через политическую организацию общества, политическую культуру, политическую власть. К компонентам политической системы относятся политические отношения, политические и правовые нормы, политическое сознание.
На основании вышеизложенного мы выявили, что рациональность является ценностью культуры и сама служит основанием для других ценностей, так как ни одна сфера человеческой деятельности не лишена элементов рациональности, а значит, она является объективным качеством культуры. Таким образом, рациональность как ценность культуры, на наш взгляд, понимается тогда, когда в нее включены следующие аспекты:
-когда рациональность даже архетипически и обыденно воспринимается как нечто положительное, необходимое, значимое;
-когда является интегративной основой культуры;
-когда в нее включены этические и эстетические характеристики, а не только узко логицистские и утилитарные;
- когда в ней учитывается и момент иррационального-естественного (чувства, фантазии, эмоции и др.), а не только рационально-логицистского;
- когда она участвует в конструировании культуры и сама становится более культурной.
Проследив исторический путь развития рациональности, мы выяснили, что рациональность является ценностью культуры и принимает разные формы.
Проблема рациональности является «вечной» в истории философии и культуры, многие ее аспекты будут нуждаться в дальнейшем раскрытии. Необходимо углубление проблемы диалога культур - взаимодействия рациональности Запада и Востока. Важны разработка и таких тем как рациональности индивида и общества, рационального в искусстве, рационального в иррациональном, рациональности в этике, рациональности в принятии решений.
В общем виде, ценность культуры - это особая объективная положительная значимость чего-либо в духовной жизни конкретного человека, социальной группы, общества, воплощаемая в разнообразных носителях значимости и выражаемая в знаках и знаковых системах данной культуры.
Ценности культуры в их реальном бытии, действенности тесно связаны с нормами и идеалами. Норма - стандарт (правило), регулирующий поведение в социальной обстановке. Понятие норм также подразумевает понятие социального контроля, то есть положительных или отрицательных средств обеспечения комфортности и применения санкций к дивиантному поведению.
Культурные нормы не просто регулируют и упорядочивают жизнь, но ориентируют на устремленность к подлинно человеческому существованию, и поэтому они тесно связаны с идеалами.
Во многих философских словарях и энциклопедиях идеал - это, во-первых, совершенный образ, обладающий ценностным измерением; во-вторых, образец, эталон поведения людей, обусловливающий их способ мышления и деятельность.
Сама культура, в некоторой степени, представляет собой идеал человеческого существования, реализуемый разными людьми и их группами на разных уровнях культурности.
Таким образом, ценность - это не любая значимость явления, предмета, а его положительная значимость, которая своим истоком имеет человека, его цели и идеалы.
Классический и неклассический образы научной рациональности в хх веке, антропная гипотеза в современном естествознанииНеклассическая рациональность рождена изменениями в способах описания реальности, вызванными открытиями и наблюдениями конца XIX – начала XX вв. Существенный сдвиг в классическое мировоззрение физиков внес М. Планк своим знаменитым докладом 1900г «К теории распределения энергии излучения в нормальном спектре». Планк ввел представление о неустранимых неконтролируемых взаимодействиях между системой и ее окружением, нашел численные значения двух фундаментальных констант – постоянных Планка (для квантовой динамики) и Больцмана (для статистической термодинамики), доказав, что для микропроцессов произведение импульса частицы на ее координату не может быть меньше определенной конечной величины (постоянной Планка): стремление к точности в определении импульса ведет к нарастающей неопределенности в определении координаты частицы, и наоборот. ((Первоначально этим фиксировался знаменитый квантовый парадокс: обмен энергией или действием между системой и ее окружением осуществляется исключительно дискретными порциями, тогда как сами энергия или действие могут считаться непрерывными)). Впоследствии применительно к ситуации наблюдения на основе осмысления этих идей Планка была выдвинута совершенно неприемлемая для классического естествознания гипотеза: наблюдатель самим процессом наблюдения изменяет объект, а потому должен быть включен в ситуацию наблюдения в качестве неотъемлемой части последней. Неконтролируемое воздействие становится существенной характеристикой системы «объект – наблюдатель», поведение которой оказывается нерегулярным (стохастическим).
Как видим, все 4 выделенные мною выше установки классической рациональности отрицаются. Исследователь теперь не зритель, не наблюдатель, а актер и соучастник события. Его включение в процесс познания «воспринимается» познаваемой системой как неконтролируемое воздействие, на которое система реагирует. Мы изучаем не явления мира, а его состояния; каждое состояние уникально; в качестве исследователей мы не вне, а внутри этого состояния. Состояние, т.о., включает в себя и объект, и наши действия с ним. Отсюда неклассический вывод квантовой механики, согласно которому любой наблюдаемый факт микромира не существует вне и помимо того, как реально осуществлялось его наблюдение. Для неклассической рациональности, по выражению Мамардашвили, «понимание законов мира есть одновременно элемент мира, законы которого понимаются».
Что это может означать на макроуровне? Я полагаю, то, что не только наши картины мира, но и его реальные состояния в существенной степени определяются, во-1), фактом нашего присутствия в этом мире (антропная гипотеза), во-2), способами, которыми мы действуем и даже характером нашего вопрошания. Согласно В.С. Степину, в неклассической рациональности ответ на вопрос об устройстве природы зависит и от самой природы, и от характера постановки вопроса. А это в свою очередь означает, что современная неклассическая наука, в отличие от классической, более антропологична и не проводит столь резких граней между научными и вненаучными знаниями. Изучаемые системы не просто изменчивы, они чувствительны в своих состояниях к факту и условиям их наблюдения. Кстати, в гуманитарных науках этот факт давно известен психологам, социологам, социальным философам, но традиционно объяснялся наличием у человека исключительных свойств сознания и психики. Исследования микромира физиками приводит к обобщению неклассического понимания на область физических явлений.
Критичность как критерий рациональности выкристаллизовалась именно в этих концепциях и также стала отличаться от своих классических предшественниц большей категоричностью и непримиримостью, стала тотальной. Аспекты ее расширились, охватив все области, включая сферу нравственных целей и идеалов, вплоть до самосознания индивидов. Утверждалось и обосновывалось положение о том, что в условиях современности сама способность к разумному мышлению становится проблематичной. Отсюда - критика (и самокритика) европейской культуры, переосмысление понятия рациональности и ее эффективности как разумной силы, способствующей гуманизации человеческих отношений.
В современной обстановке важнейшим направлением философии и социологии должно стать исследование условий жизни человека в научно-техническом мире, считает Хабермас, и в соответствии с этим формулирует главную теоретическую задачу: в противовес господствующим ныне технократическим теориям развития общества и концепциям научно-технической рациональности необходимо сосредоточить усилия на выявлении и адекватной интерпретации человеческих интересов и потребностей, разработке "проектов" и "моделей" новых человеческих отношений, иначе - "коммуникативной рациональности". Свое решение этой задачи Хабермас предлагает, создавая "теорию коммуникативного действия", в которой он развивает методологическую направленность определенной традиции, идущей прежде всего от Т.Парсонса и его работы "Структура социального действия" (1937) с характерным для нее способом соединения теоретико-исторической реконструкции социальной теории и понятийного анализа. Другим классикам социологии также посвящены целые разделы: подробно анализируются 1) рациональность по М.Веберу и ее влияние на концепции западного марксизма от Д.Лукача до Т.В.Адорно; 2) смена парадигм у Г.Х.Мида и Э.Дюркгейма: от целевой деятельности к коммуникативному действию, коммуникативно-теоретическим основам социальных наук; 3) проблемы структурнофункционального анализа у Т.Парсонса: от нормативной теории действия к системной теории общества; и в заключение подводятся итоги рассматриваемой методологической направленности и ее связь с учением К.Маркса. Кроме того, эта теория в какой-то степени использует методологический подход, свойственный психологическим исследованиям Х.Гарфинкеля и Ж.Пиаже (с его конструктивизмом и моделью социальной кооперации), а также языковые концепции Л.Витгенштейна, М.Хайдеггера, Х.Г.Гадамера и др.
Однако постепенно наука и техника приобрели "парадигматический характер", стали не только образцом, но и своего рода догмой понимания эволюции и прогресса, а методология науки - краеугольным камнем развития "жизненной методологии вообще". Проникновение такой методологии в другие области культуры привело к тому, что процесс рационализации в обществе и этическая ценностная ориентация оказались "разнонаправленными процессами".
Развитие же оценок в единой рациональности замедлялось образованием первых табу, фетишизации. Здесь есть внутреннее отставание в развитии смысла «этого» и оценки этого же «этого». В процессе развития практики человеку стали необходимы такие элементы логического мышления, как непротиворечивость, доказательность, способность осуществлять умозаключения. Отражая непосредственное бытие, появляются количественные и качественные характеристики предметов познания и практики. В первобытном сознании все связано многозначными связями, сложность которых основывается на фундаменте очень простой, нерасчлененной жизнедеятельности. Но наряду со способностью мыслить существовало и алогичное мышление. Оно иногда выручало, так как там имплицитно содержалась, хотя и наивная, оценка. как там имплицитно содержалась, хотя и наивная, оценка. Представители феноменологического знания пытаются преувеличить роль и значение такого мышления в действиях людей. Такой же точки зрения придерживаются и многие антропологи, в частности, Леви-Брюль, который утверждает что «мировоззрение дикарей - это путаница предрассудков и суеверий, «дологическая» смесь мистических «сопричастностей» и «несопричастностей»». Согласно позиции Леви-Брюля, ни о какой рациональности не может быть речи.

Заключение

Таким образом, рациональность возникает и оформляется в систему знаний не сразу, а на определенном этапе развития человечества и «характеризует степень соответствия человеческого существования сложившимся социально-культурным условиям». Возникновение рациональности - это «революционное» событие в истории культуры. Оно состоит в проблематизации основ миропонимания, в разработке критического отношения к традиционным формам жизни. Рациональность в этом смысле связана не столько с наличием концептуальных схем или практической эффективностью. Анализ рациональности в системе культуры предполагает осмысление, во-первых, рациональных форм самой практики освоения реальности и, во-вторых, генезиса идеи рациональности в истории человеческого сознания. Вообще становление какой бы то ни было проблемы, есть протекающий во времени процесс закрепления и развития становящейся проблемы, количественное увеличение ее качественных характеристик. Проблема рациональности была эксплицитно сформулирована в Новейшее время, однако имплицитно она присутствовала на протяжении всей истории определенного типа предстает перед нами в том, какие именно способы описания выбираются, как оформляются теории или иные массивы сведений, какие принимаются нормы, стандарты и принципы фиксации, канонизации и передачи знаний, навыков и умений, ценностного закрепления стилей поведения и эстетических восприятий, социально-значимых в данном историко-культурном контексте.
Развитие же оценок в единой рациональности замедлялось образованием первых табу, фетишизации. Здесь есть внутреннее отставание в развитии смысла «этого» и оценки этого же «этого». В процессе развития практики человеку стали необходимы такие элементы логического мышления, как непротиворечивость, доказательность, способность осуществлять умозаключения. Отражая непосредственное бытие, появляются количественные и качественные характеристики предметов познания и практики. В первобытном сознании все связано многозначными связями, сложность которых основывается на фундаменте очень простой, нерасчлененной жизнедеятельности. Но наряду со способностью мыслить существовало и алогичное мышление.

Список использованной литературы

Библер В.С. От наукоучения - к логике культуры. Два философских введения в XXI век. М., 1991. С. 368.
Касавин И. Т. О социальном содержании понятия "рациональность" //Философские науки, 1985, No 6. С. 64, 65.
Никифоров А. Л. От формальной логики к истории науки. Критический анализ буржуазной методологии науки. М., 1983; Черняк В. С. Логика, история, наука. М., 1989; Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1985.
Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания. М., 1997. С.56.
Светлов В. А. Дискуссия по проблеме правдоподобия научных теорий // Логические проблемы современной науки. М., 1980. С. 59-98.
Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С.220-222, 410.
Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии, 1992, No 6 С.5,6.