Эссе по статье Маяцкий М. "Освобождение от труда безусловное пособие и глупая воля"

Забота государства о своих гражданах это исторически обусловленное
свойство. В статье М. Маяцкого «Освобождение от труда безусловное
пособие и глупая воля» рассматривается западный – читай мировой вариант
такой заботы и ее издержки.
Социальное государство – это государство, осуществляющее
всестороннее социальное обеспечение населения и гарантирующее
гражданам социальную поддержку принятыми правовыми актами. Ряд
государств Западной Европы прошли сложную стадию социального
становления и социальной ответственности. В результате накопленного
опыта стало понятно, что «государство всеобщего благосостояния» – Welfare
State – это очень сложный социальный процесс, осуществить который
способно только экономически и технологически высокоразвитое
государство, в котором выстроилась система институтов гражданского
общества и осуществляется правовое обеспечение общества и человека, то
есть функционирует правовое государство. На современный момент
«государство благосостояния» – Welfare State – в учёном мире и для
политиков означает синоним системы обеспечения социальных потребностей
общества, оптимальное сочетание свободных рыночных экономических
отношений и участия правительственных институтов в решении социальных
вопросов.
Понятие «Welfare State» трактуется как государство, в котором прави-
тельство принимает на себя правовую ответственность за обеспечение основ-
ных социальных потребностей граждан. Через такой подход осуществляется
переход к концепту Welfare Mix – смешанной системы всеобщего
благосостояния, потому что целостно решать социальные проблемы
общества возможно только в единстве государственных, гражданских и
бизнес инициатив. Россия только приступила к этой сложной и благородной

деятельности, ориентируясь на свои исторические традиции, менталитет
нации, используя устремления современных социальных институтов
гражданского общества.
Современное производство все больше рассчитывает на
конструирование работником самого себя, а именно на приобретение им
навыков и «хитростей», которым не учат нигде и которыми, однако,
работодатели интересуются все больше.
Устаревание же технического знания стало таким быстрым, что
образование не только среднее, но и высшее может дать лишь самый
фундамент того здания знаний, которое человеку придется строить, уже не
мечтая о «завершении», всю свою профессиональную жизнь.
Эпоха, когда учеба занимала лишь начальную стадию человеческой
жизни, а затем сменялась работой, канула в прошлое. На человеческом пути
(который в любом случае не сводим к карьере) труд все больше чередуется с
учебой, в том числе и потому, что виды деятельности приходится менять:
скорость умирания старых и рождения новых профессий также нарастает.
Специализация, переквалификация, стажировки, система непрерывного
образования (continuing education; «непрерывное» — сказано громко и по
сути неверно, но именно этот термин, кажется, привился в русском языке),
сетевые курсы, самообразование всеми возможными способами, попытки
освоения новыобластей знания и умения (и не обязательно с прицелом на бу-
дущую смену профессии) — вот что все больше характеризует реальную
экономику. Однако эти факторы еще далеки от подобающего им признания, в
том числе инвестиционного; они пока еще вырастают скорее в зазорах между
устоявшимися неповоротливыми институтами, чем в их лоне. Фирмы
вынуждены оплачивать до- или переобучение персонала, хотя
предпочитают, конечно, пользоваться «бесплатными» навыками.
Размывается не только граница между учебой и работой. Грань между
трудом и досугом также теряет четкость. Понятие «работа на полную ставку»
меняет смысл. Сегодня работнику уже не приходит в голову толковать его

как «от звонка до звонка». Он молчаливо принимает идею быть на связи 24
часа в сутки 7 дней в неделю. В обмен на эту чудовищную занятость он
получает гибкость и пористость рабочего времени: возможность не только
делать покупки (в магазине или в Сети), но и читать, общаться с друзьями
через социальные сети, а также… искать новую работу. Сейчас это
рассматривается уже не как измена, а, наоборот, как признак здорового
честолюбия. Несомненно, что доля рабочего времени в общем календаре со-
циальных времен стираются, границы между трудом и досугом сокращаются,
инициатива все больше вытесняет простую исполнительность и т. п. Но было
бы слишком оптимистичным полагать, что тенденция однозначно направлена
в этом — желанном — направлении. Скорее, есть все признаки того, что
развитие «цивилизации досуга» отнимает у (средне(статистического)
человека те зачатки способности к самоопределению, которые он только-
только начал обретать. Порождены ли депрессии, связанные с безработицей,
лишь финансовой прекарностью? Конечно, нет. Безработица по-прежнему
переживается индивидом как доказательство его бесполезности,
несостоятельности, как симптом не только денежной, но и социальной и
человеческой «неплатежеспособности». Безработные, которые вместе с
workinpoor составляют прицельную аудиторию пособия, не могут не
воспринимать его как лишь финансовое (а поэтому недостаточное)
возмещение.
В труде практически по определению содержится нечто при-
нудительное. Но нужно ли нам обязательно быть поклонниками ждения»
(contrainte)? Можно ли чистосердечно отрицать подлинно антропогенную,
антропопойэтическую роль упражнения? Если медицина и психология труда
сообщают нам о новых и меняющихся патологиях, обусловленных трудом, то
не следует ли предусмотреть возможность появления определенных
патологий, вызванных той самой свободой, которая исключает любые формы
принуждения? Миленький и маленький современный стресс в преддверии
отпуска и выходных, от которых надо урвать все, покажется детской забавой

по сравнению с новыми фрустрациями, которые может таить в себе
завтрашнее безусловное пособие. Некоторые теоретики апеллируют
к «праву на счастье», забывая, что собираются давать его в обмен на
последнее алиби за жизненную неудачу, ибо тот, кто окажется неспособным
конвертировать пособие в счастье, станет уже полным и патентованным
ничтожеством.
В статье М. Маяцкого «Освобождение от труда безусловное пособие и
глупая воля» рассматривается значение слова «лучше» применительно к
человеку и пособию. Моральный призыв «Лучше использовать пособие
позитивно» предполагает своего акратического антипода «Лучше пожить по
своей глупой воле», то есть «столкнуть благоразумие к черту» и растратить
пособие бесполезно и негативно. Как и с курением, любой согласится, что
первое «лучше» лучше, но вместе с тем второе — богаче, интереснее и куда
полнее отвечает императиву повиноваться одной только свободе,
предпочесть ее любой другой цели.
В конечном счете Маяцкий боится, как бы пособие не оказалось
испытанием, из которого большинство населения выйдет с аттестатом
незрелости. Его введение не сможет стать плодотворным без долгого усилия
по социальной педагогике, которое совершенно не входит в горизонт
современных элит. Конечно, активно возражать по поводу такого
масштабного, всемирного, красивого и щедрого социального проекта очень
неловко. Маяцкий пишет «Я знаю, что лучше его поддержать, но
акратический демон нашептывает, что бывает еще лучше».
Сегодня идеология труда и идущий с ней рука об руку меритократизм
образуют лишь грандиозный фасад, плохо скрывающий зияющие проблемы
нынешнего, а еще больше завтрашнего мира.
Самое время готовиться и готовить общество к масштабному
преобразованию — к переходу от труда к деятельности. И вопрос о пособии
чрезвычайно важен именно в этой связи. Одна- ко и в развитых западных
обществах осознание этих проблем отстает от собственно развития: дискурс

практически всех политических партий демонстрирует все углубляющийся
разрыв между реальным процессом и идеями, застрявшими в золотом веке
бурного послевоенного промышленного роста и традиционных ценностей
труда, которые вменяют чувство вины все большему числу сограждан. Ибо
благодаря росту производительности (или из-за него) общество нуждается во
все меньшем объеме человеческого труда и поэтому все менее способно
обеспечить всех граждан работой. Экономика преследует одну цель: мак-
симум прибыли при минимуме вложений, что совсем не то же самое, что
дать каждому оплачиваемую работу. Весьма красноречиво то сопротивление,
с которым во Франции была встречена попытка ограничить рабочую неделю
35 рабочими часами: в ней умудрились увидеть причину общественных
болезней, тогда как она была пусть робкой, противоречивой, но мерой по их
излечению.
Уже нельзя и мечтать об установлении или сохранении общественной
связи на столь шаткой основе, как религия труда: больше половины
населения не включены в орбиту труда в его «традиционной», то есть
индустриальной, форме. Утверждать, как делают некоторые, что речь идет о
сознательном выборе граждан, означает вводить различие между
«хорошими» и «плохими», «трудолюбивыми» и «ленивыми» и, таким
образом, подрывать ту самую общественную связь. Как писал Андре
Горц,…для почти половины трудоспособного населения идеологиятруда
стала дурной шуткой; отождествлять себя с трудомдля них отныне
невозможно, поскольку экономическая система более не нуждается — или не
нуждается регулярно — в их рабочей силе.
Труд должен перестать быть той странной штукой, к которой
принуждают и которой удостаивают, которую вожделеют и от которой
отлынивают, — одним словом, тем центральным для индустриального
общества феноменом, который уже неадекватен модели общества,
пришедшего ему на смену. Все большее число продуктов, изобретений,
удобств, открытий обязаны сво-

им существованием скорее свободному и творческому, нежели рабочему
времени, для которого характерны монотонность, послушание, дисциплина и
строго очерченные обязанности. Все бо́льшая масса ценностей — от
«Википедии» до семейного воспитания (роль которого отнюдь не снижается,
но возрастает) — создается вне рамок труда по найму.
Обилие благ и услуг, предлагаемое обществом потребления, диктует
увеличение времени на их потребление, что, по идее, должно толкать
общество к сокращению рабочего времени в пользу досуга. Но вместо того
чтобы сократить рабочее время каждого до 3–4 часов в день, предоставив ему
время для свободы и развития (а материаль- ные условия для этого уже
налицо), цивилизация предпочитает придумывать новые виды работы, по
большей части «туфтовые» (bullshit), бесполезные или даже вредные для
общества и разрушительные для достоинства и самооценки человека.
Интересам сообщества способствовало бы запрещение телефонного
маркетинга, которое освободило бы тысячи индивидов, обреченных на эту
идиотскую и унизительную работу, и дало бы им возможность искать другую
деятельность или же, на худой конец, ничего не делать, если бы могло предо-
ставить им — в виде безусловного пособия — минимальную покупательную
способность, необходимую как для их проживания, так и для
стимулирования экономики.
Сегодня лишь часть творческого труда сегодня оплачивается. У
экономики нет никаких резонов платить за него, поскольку он падает
готовеньким в ее руки. Понятие рабочего дня уходит в прошлое. Рабочий
день становится ненормированным. Люди остаются на работе после
официального закрытия, берут задания на дом, должны быть в постоянном
доступе. От работника ждут сегодня отнюдь не рутинного выполнения
фиксированного функционала, а инициативы, изобретения новых
обязанностей, открытия новых горизонтов для фирмы, ждут, что он, —
разумеется, за рамками формализованных рабочих часов — сам себя
образует, приобретет компетенции, нужные для этих новых задач. Базисная

общественная модель, в основе которой лежит наемный труд, становится
лицемерием. Отсюда идея некоторого социального пособия, которое бы
воздавало должное творческой составляющей, остающейся неоплаченной, и
вознаграждало бы разные типы социального времени, а не только один из
них.
Эта идея была еще более радикализирована требованием
безусловности такого пособия: оно должно выдаваться безотносительно как к
уже выполненному труду, так и к тому, который когда-нибудь должен быть
выполнен. Оно должно побуждать к полноценной жизни, конкретное
содержание которой определит сам человек. Иначе говоря, идею социального
минимального пособия дополняет императив выдавать его не в форме
вознаграждения и не в обмен на обещание заняться чем-то общественно-
полезным, а без всякого условия. Андре Горц многократно подчеркивал, что
только безусловный характер пособия сможет сохранить свободу
человеческой деятельности, весь смысл которой в том, чтобы выполнять ее
ради ее самой. Возникает вопрос, будет ли она выполняться ради нее и даже
будет ли она выполняться вообще.
Для стабильного государства характерны разделяемое чувство
принадлежности к нации; преемственность форм правления; постепенная и
упорядоченная смена правящих элит; наличие системы сдержек и
противовесов баланса властных структур; функционирование
многопартийности, в рамках которой эффективно действует оппозиция;
наличие многочисленного среднего класса. Эти факторы политической
стабильности взаимосвязаны, так как нестабильность одного из них может
привести к нестабильности других. Например, сепаратизм регионального
меньшинства может привести к ослаблению поддержки политического
режима, а расслоение общества по доходам ведет к излишней политизации
интересов социальных групп. В этом отношении социальная политика
призвана выступать эффективным механизмом политической стабилизации.

Меры экономической поддержки населения положительно влияют на
легитимность государственной власти. Формируется т.н. ожидаемое
поведение.
Оно должно способствовать развитию частного и вместе с тем, в силу
этого, общего блага. Вряд ли предполагается, чтобенефициары будут на эти
деньги пуще прежнего предаваться наркотикам, табаку, алкоголю или даже
просто безвредным, но «излишествам». Думаю, не искажу мысль
сторонников пособия, сказав, что они рассчитывают на социально и
индивидуально позитивную отдачу. Но если общество рассчитывает на такой
положительный социальный навар, оно должно включить в свой расчет и
вероятную реакцию акторов-бенефициаров. Пытаясь угадать ее, нелишне
вспомнить о феномене акрасии (от греч. akratia или akrateia), который
привлекает человеческую мысль со времен самой древней
задокументированной рефлексии. На латинский она — не без семантических
потерь и смещений —переводилась словом incontinentia («несдержанность»)
и означала человеческое, слишком-человеческое свойство знать, какнужно
(необходимо, морально) действовать — и действовать совсем другим
образом. Первая подробная дискуссия об этом феномене была предпринята в
платоновском «Протагоре». Пока иные размышляли над тем, как возможна
акрасия, Сократ с порога отрицал саму ее возможность. Его радикальный
рационализм и состоял в отрицании того, что можно поступать вопреки
своему знанию о благе и о наилучшем способе действия. Для Сократа, если
индивид выбрал В, зная, что лучше всего было выбрать А, это произошло
оттого, что на самом деле он не знал, что А был наилучшим выбором, то есть
не знал действительно, заблуждался, полагая, будто знает. Другие мыслители
и простые граждане не были такими непреклонными; они признавали, чтоим
случалось быть свидетелями или исполнителями действий,которые можно
описать как акратичные.
Автор статьи Михаил Маяцкий подходит к анализу безусловного
основного дохода, или пособия, с точки зрения феномена акрасии. Он

изучает структуру безусловному пособию социально-психологически,
задаваясь вопросами: как бенефициар пособия его воспримет? как истолкует
ожидания, предъявляемые ему обществом взамен на пособие? Автор
предполагает, что труд по-прежнему является «поставщиком смысла» для
миллионов людей, a капитализируемые умения и навыки еще во многом
пересекаются с тем, которые вменяются «свободной деятельности». Многие
из этих миллионов окажутся невооруженными перед резким переходом от
труда к деятельности, который снабдит их лишь аттестатом социальной
незрелости.
Современное общество, если можно так выразиться, деэтизирует
проблему акрасии, ежедневно принуждая нас к тысячам маленьких
акратических поступков. Упомянем самое банальное — потребление. Многие
из нас считают за благо ему сопротивляться (по крайней мере в его
рекламно-компульсивной форме), но многие — осознанно или нет — ему
поддаются. В целом все больше и чаще общество навязывает нам — по
определению социально одобренные — модели поведения, многими членами
общества, однако, отторгаемые. Независимость от этих моделей,не говоря о
настоящем сопротивлении им, требует определенной субверсивной энергии и
даже мужества.
К этому следует добавить, что сложность современной жизни
умножила сами критерии блага, в результате чего «наилучший способ
поведения» оказывается результатом сложнейшего выбора и изощренной
эквилибристики между самыми разнообразными сортами блага:
психическим, моральным, гедонистическим, эгоистическим,
альтруистическим, прагматическим, экологическим, идентитарным,
мультикультурным и т. д. без конца.
В ходе дискуссий о безусловном пособии обнаруживается, что его
рассматривают не как простую дополнительную меру некоторого улучшения
современной социоэкономической ситуации, но как способ выйти из
отношений найма, а значит, из классического капитализма как такового.

Выйти куда? В сферу незаинтересованного, а потому морального действия?
Не будет ли это означать, что давление капиталистическое сменится грузом
моральным?
В западных дискуссиях о пособии (например, в специальном журнале
Multitudes6) сталкиваются друг с другом две логики: одна ставит во главу
угла развитие человека, его расцвети — наконец-то совершенно свободную
— самореализацию; для другой важнее любой ценой предотвратить
превращение человека в «самопредприятие» (self-enterprise). Эта вторая
логика идет рука об руку с безусловным характером пособия. В частности,
ставится цель всячески избегать той ситуации, когда бенефициар пособия
предпринимает что-либо (например, приобретает новый навык) для, ввиду, с
целью или даже в горизонте какого бы то ни было трудоустройства,
профессионального роста, подъема по карьерной лестнице, ведь таким
образом он лишь усугубляет изначальное рабство. Раз это делается для
какой-т цели, значит, речь уже не может идти о свободной деятельности,
и пособие теряет свой смысл. Раз это для, то доверие подорвано и договор
нарушен. Но разве в самом императиве не предпринимать никаких
целеполагающих действий не содержатся — имплицитно или, точнее, ex
negativo — условия, как раз и противоречащие заявленной безусловности?
Даром что данный человек реализовался, преуспел, достиг
удовлетворения или даже счастья в рамках капиталистического общества —
теоретики безусловного пособия объявляют всё достигнутое
недействительным (ведь оно наверняка зиждется на разделении, отчуждении,
эксплуатации, неравенстве и пр.) и намерены вырвать человека из
капиталистических отношений, чтобы повести его к уже подлинному раю7.
Даром что человек стремится к своему социально обусловленному и огра-
ниченному земному счастью (например, потому что считаетчто другого нет и
не будет), интеллектуалы толкают его к счстью метафизическому или,
скорее, метасоциальному. Что мешает теоретикам пособия в
самопредпринимательской модели — вполне понятно. Но какие иные формы

автономия индивида способна принять, кроме тех, которые в принципе могут
увеличить его профессиональную и человеческую квалификацию?
Если же мы задаем самодеятельность человека только апофатически,
через отрицание самомалейшей возможности капитализации, не рискуем ли
мы превратить эту деятельность в непроницаемую и непостижимую вещь-в-
себе? Ведь даже если представить здесь не какую-то деятельность или
приобретение знаний и умений (это слишком чревато капитализацией!), а ка-
кие-то формы досуга, близкие к абсолютной трате, то и в них не должно быть
ничего от рекреации, справедливо подозреваемой в подготовке рабочей силы
к возвращению в производственный цикл.
Как показывает отечественная и мировая практика для ХХI века
характерно что государство должно ли обеспечивать населению такую
степень свободы, которая для самого государства продуктивной не является.
В соответствии с этим можно выделить качественную особенность
гражданского общества, которая характеризует его высшие ценности и
главную цель функционирования. В отличие от первоначальных
представлений о гражданском обществе, основанных на абсолютизации
частных интересов (их главные носители, естественно, частные
собственники), современная общедемократическая концепция
постиндустриального гражданского общества должна быть основана на
признании необходимости обеспечения оптимального, гармонического
сочетания частных и общественных интересов. Особое значение это имеет
для такой страны, как Россия, с глубокими корнями евразийской культуры,
основанной не на культе индивидуализма (что всегда было характерно для
Запада), а на традициях общинного (не путать с коммунистическим!)
коллективизма. Свобода, права человека и его частные интересы должны
рассматриваться в этом случае не с позиции эгоистической сущности
«экономического человека», для которого свобода есть собственность, а
наоборот — сама собственность во всем многообразии ее форм становится
средством утверждения идеалов освобожденной личности. И это должно

происходить на основе безусловного признания в качестве высшей ценности
гражданского общества человека, его жизни и здоровья, чести и достоинства
политически свободной и экономически независимой личности..
Эта цель — глобальная, социальная, далекая, как ее ни формулируй,
как «счастье для максимального большого числа людей» или
«благосостояние всех» — не может не отобразиться на индивидуальном
уровне в виде счастья или телесного, психического благосостояния
индивида.
Это бытие (счастливым) не может не отозваться в делании чего-либо. И
очевидно, что только один тип действия предполагается в этой перспекти-
ве как желаемый, позитивный, конструктивный и т. п.
Но современный, или, скажем, постницшеанский, человек часто
склонен действовать против того общего проекта, который ему предлагают в
качестве позитивного. Этот акратический бунт части против целого, это
имманентное свободе противоречие развернется и в случае введения
пособия, поскольку оно задумано, чтобы сделать возможным свободное
развитие всех. А раз речь идет о самой его основе, не будет абсурдным
предположить, что эта свобода захочет осуществиться в действиях по
природе своей акратических: акт не может быть одновременно свободным и
абсолютно позитивным (конструктивным, полезным, оптимальным и т. д.)
всякий раз.
Государство, материально обеспечивая свободу саморазвития индивида
берет на себя определенные риски.
Свобода обладает таким свойством, как нормативность. Из этого
следует, с одной стороны, что человек обретает свободу в результате своей
способности подчиняться ее нормативным требованиям (общеобязательным
правилам поведения). С другой стороны, это означает, что внешней формой
бытия свободы личности являются социальные нормы, определяющие меру,
допустимые границы свободы. Однако это не только правовые, юридические
нормы, но и традиции, обычаи, нормы нравственности, религиозные нормы и

т. д. И только в наиболее важных, имеющих повышенную значимость для
общества или для самого человека областях меру свободы определяет,
нормирует само государство. Это делается при помощи правовых
(юридических) норм, законов. Законы, если они носят правовой характер,
являются в этом плане, по словам Маркса, «библией свободы». Главным же
юридическим средством закрепления, признания со стороны государства
достигнутой свободы личности является Конституция.
Есть две основные теоретические версии безусловного пособия: 1) от
бенефициара эксплицитно ожидается некое позитивное, или конструктивное,
поведение; 2) подчеркивается безусловный характер пособия, которое не
является ни наградой, ни авансом.
В первом случае велик соблазн акрасии, во втором — имплицитно
подразумевается одно условие, которое и делает всю затею утопичной:
свободная деятельность не должна ни под каким
предлогом иметь в качестве цели или горизонта капиталистические
отношения (Андре Горц).
Теоретики безусловного пособия много обсуждают его источники и
саму его природу. Должно ли оно быть разновидностью существующих
выплат или же базисным доходом наряду с зарплатой и пенсией?
Приводимые аргументы слишком техничны для моей скромной
экономической компетенции. Не менее важно, на мой взгляд, попытаться
представить, как пособие будет восприниматься заинтересованными лицами,
а именно всем активным населением данной страны или области. И здесь
трудно абстрагироваться от вопроса: несмотря на провозглашенный
безусловный характер пособия, что именно, в представлении бенефициаров,
общество будет ожидать от них? Речь здесь не о фактическом ожидании, а о
том, которое будет вменяться бенефициарами государственной или иной
инстанции, распределяющей эту ренту. Эти вопросы не сводятся ни к
проблемеприроды пособия, ни к проблеме официального толкования (образа,
идеологемы), которое этому неординарному пособию дадут власти.

Сколь необычным и странным оно бы ни казалось, граждане вряд ли
избегут искушения понять его по модели уже знакомых форм. Скорее всего,
они увидят в нем либо
1) вознаграждение, либо
2) подачку. Иначе говоря, пособие, вероятно, породит либо
1) ощущение, что «государство наконец возвращает нам то, что должно́»,
либо
2) убежденность, что «если государство нам его выплачивает, то это потому,
что на самом деле оно нам должно гораздо больше». В обоих случаях трудно
исключить риск, что пособие будет воспринято в перспективе не
освобождения, а очередного порабощения. И можно представить себе, что
реакция или даже сопротивление этой социальной мере примет различные
формы, как активные (левые и правые будут критиковать его с разных
позиций), так и пассивные — в виде ускользания от поведения, которое,
хотим мы этого или нет, ожидается от бенефициаров
От введения безусловного базового дохода – кто то в первую очередь
проигрывает кто то выигрывает.
Проигрывает от введения безусловного базового дохода бизнес,
выигрывают малоимущие слои населения. При этом существуют большие
риски, связанные с внедрением базового дохода. Например, размер выплаты
имеет значение.
Базовый доход решает ключевую проблему социального контракта,
или общественного договора, и именно поэтому о нем так активно пишут.
Этот новый общественный договор основан на том, что социальная политика
из маргинальной области социального целеполагания и решения социальных
проблем становится центральной.
Средний класс, бывший пока во многом источником средств для
социальной политики, — тем, кто оплачивает все системы общества
всеобщего благосостояния, — становится непосредственным участником и
бенефициаром этого нового общественного договора. Должен сложиться

определенный общественный консенсус по поводу того, кто участвует в
базовом доходе, как базовый доход должен соотноситься с системами
социального страхования (особенно пенсионного обеспечения) и как
возросшие риски климатических изменений, стихийных бедствий, а также
экономических потрясений будут соотноситься с тем запросом на
общественные ресурсы, которые предъявит базовый доход в случае его
реализации
Базовый доход стал сегодня притягательной идеей. Есть три основные
причины, объясняющие, почему базовый доход привлекает такое большое
внимание. Первая — изменении на рынке труда. Недавнее исследование
рынка труда в США показало, что 47% всех профессий, существующих в
стране, подвержено риску автоматизации и потенциальной замены людей ро-
ботами. Это очень серьезные перемены. Кроме того, размывается
стандартная модель занятости, обеспечивавшая доступ к целому набору
методов социальной защиты, касающихся как дохода, таки других форм
социального обеспечения. Появляется всё большгибких форм занятости,
возникают современные платформы, такие как Uber, новые формы
вовлечения в рынок труда, не связанные ни с какими известными типами
социальной защиты и социального страхования. В связи с этим встает
вопрос, как обеспечить работникам минимальный стандарт защиты от
рисков, которые неизбежны и нарастают, в том числе от рисков,
спровоцированных климатическими изменениями и глобализацией
экономики.
В последнее время активно обсуждается тема социальной
справедливости. Повышается запрос на справедливое распределение
сверхдоходов, которые возникают, во-первых, из-за ограниченности
природных ресурсов и, во-вторых, в связи с фантастическим развитием
интеллектуальных ресурсов и их оценкой. Существует запрос на то, чтобы
все члены общества были вовлечены в процесс их экономической
валоризации.

Наконец, эволюция систем социальной защиты пришла к всё большему
усложнению, появляются всё более многочисленные программы со
сложными условиями участия. Эта сложность уже становится препятствием
для социальной включенности — равного доступа всех членов общества к
социальной защите. Идея базового дохода во многом представляет собой
ответ на те вызовы, которые связаны с фрагментацией существующих систем
со циальной защиты и их усложнением, ставшими препятствием для
их собственного развития.
В исследовании Всемирного банка предпринята попытка струк-
турировать задачу оценки реализуемости идеи базового дохода в конкретных
условиях развивающихся стран.
Многие аналитики и сторонники базового дохода пишут о позитивном
его воздействии на занятость, на решение проблем бедности, социальной
включенности. И хотя существующие пилотные исследования и
экспериментальные проекты не демонстрируют никаких связанных с этим
рисков, высказываются и со-мнения в эффективности такого решения. Тем не
менее следует отметить, что во всех этих случаях речь идет о формах
базового дохода, не обеспечивающих тот уровень защиты, о котором пишут
сторонники этой идеи.
Должен быть баланс между тем, чтобы действительно обеспечить
удовлетворение минимальных потребностей людей, решить проблему
крайней бедности и нищеты, и тем, чтобы базовый доход не стал заменой
всех источников существования. При определенном размере базового дохода
можно действительно подогреть патерналистские настроения. Слишком
быстрый переход на одинаковые выплаты тоже может быть связан с риском.
Многие думают — и это еще один миф, — что базовый доход предполагает,
что всем членам общества выплачивается на равных основаниях одна и та же
сумма. Но, скорее всего, элементы базового дохода должны применяться
в отношении каких-то групп, а не всего населения. Еще один риск —
сохранение слишком большого числа предыдущих мер социальной

поддержки населения. Безусловно, базовый доход должен заменить их. Тогда
ситуация становится понятнее, проще, и, наверное, в этом смысле она
финансово и экономически более реализуема.
Базовый доход, если он правильно внедрен, позволяет семье получить
уровень дохода, конечно, не достигающий уровня среднего класса, но вполне
достаточный, чтобы не беспокоиться о физическом выживании. Роль
человека, его положение в обществе могут принципиально измениться,
поскольку у него появляется больше возможностей выбрать занятие в
соответствии со своими склонностями, с тем, как он хочет
самореализовываться. Изменение характера труда — от средства выживания
к инструменту самореализации личности — резко повышает качество жизни.
Бизнес как проигрывающая сторона может составить грамотное
юридическое обоснование запрета на введение безусловного базового
дохода.
Крупный бизнес страны на который ляжет финансовая тяжесть
безусловного базового дохода для всего населения страны вполне может
пожаловаться, например, в ЕСПЧ или ООН на вводящую такой доход свою
страну. Основы жалобы в том что базовый доход обеспечивает такую
защиту на индивидуальном уровне, которая ослабляет стимулы к активному
сотрудничеству наемных работников, необходимому, чтобы противостоять
работодателям, требовать нормальных условий занятости и заработной
платы.
Это важный фактор, о котором не следует забывать в условиях, когда
размывается стандартный трудовой контракт со всеми вытекающими
последствиями для социального страхования и систем социальной защиты.
Активное базовый доход стоит рассматривать как действительно важный
этап развития глобальной социальной политики, который позволяет дать
ответ и на вопросы, связанные с рынком труда, и на проблему бедности, и на
демографические проблемы, и, что не менее важно, на потребность в
сохранении психического здоровья человека. Нельзя допускать ситуации,

которая была в начале 1990-х годов, когда большинство российских граждан
оказались в состоянии безысходности, когда люди не имели возможности
найти работу, когда сломалась модель семьи, в которой мужчина, будучи
успешным рабочим или инженером, выступает в роли кормильца.
Сегодня обычно упоминаются дестимулирующий эффект для
некоторых групп и политическая невозможность замены всех пособий
базовым доходом. Еще один важный вид издержек — необходимость
повышения налогов для балансирования бюджета.
Если базовый доход внедряется полностью, то повышение налогов для
балансирования бюджета практически неизбежно.
Можно предположить, что на тех, кто сейчас получает социальные
пособия, в среднем после введения базового дохода придетсятратить
примерно столько же, сколько и прежде. А для людей, по- падающих в более
высокодоходные группы, базовый доход — это фактически налоговая льгота.
Чтобы сбалансировать бюджет, нужно будет где-то взять деньги для выплат
этим высокооплачиваемым категориям получателей базового дохода. Из
этого следует важный вывод: базовый доход как цельная мера требует
серьезного изменения бюджетной системы в целом, включая налоговую
подсистему поскольку какие-то налоги нужно будет существенно повысить.
На наш взгляд вполне справедливым станет закон, де-факто
обязывающий бизнес содержать население, которое не стремится быть
экономически активным. Это доказано историей. Сегодня базовый доход
нужен для того,