Мотив страдания в романе Л. Н. Толстого "Анна Каренина"

ВВЕДЕНИЕВ «Анне Карениной» нет масштабных исторических событий («замысел такой частный»), но в романе ставятся вопросы, волновавшие русское общество 1870-x годов. Недаром толки о романе Толстого сливались со злободневными политическими известиями, а одна из заметок Ф. М. Достоевского в его «Дневнике писателя», затрагивающая «Анну Каренину», называлась «Злоба дня». Вместе с тем Достоевский находил в романе «огромную психологическую разработку души человеческой». Сам Толстой называл «Анну Каренину» «романом из современной жизни».В отечественном литературоведении прочно утвердилось представление об «Анне Карениной» Л. Н. Толстого как об одном из крупнейших произведений русской классической литературы. Первое, на что обращалось внимание, — это удивительное ощущение потока современной писателю жизни, воссозданное в романе. Так, Б. И. Бурсов утверждает, что«проблемы, которые являются центральными для “Анны Карениной”, были выдвинуты самим ходом истории, самой эпохой».В. В. Набоков в своих лекциях по русской литературе (1999) отмечал: «Хронология в “Анне Карениной” построена на уникальном для мировой литературы чувстве времени». Определяя место и значение «Анны Карениной» в творческой эволюции Толстого, исследователи сопоставляли «роман из современной жизни» с предшествующим произведением писателя - «Войной и миром». Н. К. Гудзий писал: «“Война и мир” — апофеоз здоровой, полнозвучной жизни, ее земных радостей и земных чаяний... Совсем другое видим мы в “Анне Карениной”. Здесь господствует настроение напряженной тревоги и глубокого внутреннего смятения». Э. Г. Бабаев, как бы продолжая мысль Гудзия, утверждает, что внутренняя напряженность, тревога как раз и привлекли читателя, потому что этим ощущением была пропитана сама эпоха Толстого: «Устои нового времени оказались непрочными. Разорение, семейные драмы, крахи банков, катастрофы на железных дорогах — все это были “признаки времени”, которые поражали воображение человека 70-x годов, определяли его тревожное мироощущение.По словам В. В. Ермилова, отражение в «Анне Карениной» современной Л. Н. Толстому эпохи сделало роман «произведением, столь же гениальным, как и “Война и мир”, но противоположным по своему поэтическому настроению. Вместо поэмы о счастье — роман о несчастье. Вместо торжества жизни — угроза смерти, духовной смерти человечества, если оно не найдет пути к обновлению, — “воскресению». М. Б. Плюханова считает возможным делать и более решительные пессимистические выводы: «Если в период “Войны и мира” основным было для Толстого начало добра и любви, то теперь это начало теряет ясность, возможно, и смысл вообще и глядит зевом смерти».Исследователи отмечали существенное отличие первоначального замысла «Анны Карениной» от окончательного варианта романа. Так, Б. И. Бурсов напоминает, что сначала Толстой предполагал писать пьесу о Петре, но вскоре отказался от этой мысли и приступил к работе над романом. Оставив историческую тематику, Толстой начал писать роман семейно-бытовой: «Развитие событий писатель вначале предполагал полностью сконцентрировать вокруг семейной темы, пишет М. Б. Храпченко. - Постепенно расширялись не только рамки повествования, но изменилась внутренняя перспектива произведения, его творческая концепция. Изменение замысла, внутренней структуры романа выразилось в насыщении его широким социальным содержанием».Исследователи, как и современники Толстого, единодушны в том, что автобиографическая основа романа явственнее всего обнаруживает себя в сюжетной линии второго главного героя «Анны Карениной» Константина Левина. По мнению Б. И. Бурсова, «образ Левина отражает тот этап в идейных исканиях Толстого, когда он стоял уже перед фактом разрыва со своим классом, но окончательного шага в этом направлении сделать еще не мог. Толстой наделил своего героя такими качествами, благодаря которым он, согласно концепции писателя, мог достичь совершенства. Проблема смысла жизни, смерти и бессмертия в конце концов становится для него проблемой, как дальше жить, как вести хозяйство, как относиться к крестьянам».Вместе с тем исследователь акцентирует внимание и на том, что «Толстой не щадит своего любимого героя, всё время выставляет его слабости, особенно главную из них желание сохранить свои помещичьи привилегии».Упоминает о явном автобиографизме «Анны Карениной» и В. В. Ермилов: «Толстой и в этом романе мечтает об идеале простой, естественной человеческой жизни в единении с природой, с землей, со всем миром. Константин Левин, носитель этих устремлений, является как бы представителем самого автора (недаром, и фамилия его образована от имени Лев от имени автора)».О. Н. Осмоловский сосредоточивает свое внимание на том, как изменения в мировоззрении Толстого сказались на его романном мышлении и поэтике «Анны Карениной». В «Анне Карениной» исследователь видит «органический синтез романа с трагедией». Осмоловский подчеркивает, что Толстой «не отказался от эпической полноты изображения жизни». Вместе с тем внешний мир изображается в «Анне Карениной» «более избирательно», он теперь «тесно соотнесен с трагедией героев и подчинен ее объяснению».«Интерес писателя к личности и законам ее формирования» сменяется «интересом к внутренней драме, к исследованию душевных конфликтов и противоречий». В «Анне Карениной» писатель исследует «трагедию личности, духовный кризис и переворот». Внимание к кризисным, трагедийным состояниям человека, по мысли исследователя, обусловило изменения в поэтике Толстого: «снижается роль объяснительного психологического анализа, степень детализации психических явлений». Иными словами, психологический анализ становится более лаконичным.Актуальность исследования обусловлена тем, что в современных условиях, когда формируется новая парадигма сознания, основанная на признании духовности высшей жизненной ценностью, усилении этических и общекультурных факторов в становлении личности, обращение к страданию как источнику человеческого опыта представляется актуальным и обоснованным.Страдание является таким культурологическим «фильтром», проход сквозь который переводит личностный опыт индивида на язык религии, философии, этики, морали.Объектом исследования является роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина».Предмет исследования: мотив страдания в романе Л.Н.Толстого "Анна Каренина".В связи с вышеизложенным, целью данной работы является анализ, описание и осмысление мотива страдания в романе Л. Н. Толстого "Анна Каренина".В соответствии с поставленной целью ставятся и решаются следующие задачи:подвергнуть глубокому художественному анализу роман;раскрыть социальный и нравственный смысл мотива страдания в романе;раскрыть личные и социальные страдания Анны в ее взаимоотношениях с сыном.В нашей работе мы обращаемся к историко-генетическому, историко-функциональному и системно-структурному методам научного исследования.Методологической основой нашей работы являются фундаментальные исследования, посвящённые творчеству Л. Н. Толстого, роману «Анна Каренина» в частности (Э. Г. Бабаева, Б. И. Бурсова, Э. Е. Зайденшнур, В. 3. Горной, Л. Д. Громовой-Опульской, Н. К. Гудзия, Н. Н. Гусева, Е. Н. Купреяновой, Б. М. Эйхенбаума и др.)Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его материалов при изучении творчества Л. Н. Толстого в практике вузовского, а также школьного преподавания в классах с углубленным изучением литературы.Практическая значимость. Материал исследования может быть использован при проведении внеклассных мероприятий по литературе, открытых уроков, а также в дальнейшей научно-исследовательской работе.Структура работы. Таким образом, для решения поставленных задач, работа структурирована так, что состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ИССЛЕЛОВАНИЕ РОМАНА Л. Н. ТОЛСТОГО «АННА КАРЕНИНА»«Роман из современной жизни» в оценке литературоведенияДля литературоведения, как и для критики, главной проблемой оставалась внутренняя связь сюжетных линий Анны и Левина, то есть художественная целостность романа.О том, что сближает Анну и Левина, писал М. Б. Храпченко: «Их отношение к людям, к миру отнюдь не однозначно; их волнуют разные жизненные проблемы; взгляд на явления действительности у каждого из них свой. Но в этой разности вместе с тем есть и общее начало — отрыв от общепринятого, косного».Б. И. Бурсов видит связь между образами героев прежде всего на сюжетном уровне: «Завязка романа концентрируется вокруг проблемы счастья и несчастья в человеческой жизни. Анна Каренина приезжает из Петербурга в Москву для того, чтобы избавить от несчастья семью Облонских, но узнает здесь, что она сама несчастна. Как человек, жаждущий счастья и в каком-то смысле идущий навстречу ему, она делает несчастной Кити, которая почти в тот же самый момент сделала несчастным Левина». Эти герои равноправны, только поставлены в разные жизненные условия. «Трудности, которые стояли перед ними, имели в конечном счете одни и те же истоки, характеризуя в своей совокупности целый общественный строй, который губил человеческую личность и спасение, от которого заключалось лишь в единении с народом».Даже самая счастливая семья, если она оторвана от мира и лишена общей идеи, по мнению В. В. Ермилова, близка к несчастливой. «Семья и любовь Левина не столько противопоставляются в романе семье и любви Анны Карениной сколько сопоставляются, — пишет Ермилов. — У Анны и Левина много общего, роднящего их. Но они разъединены, как разъединено все человечество, все, предназначенное к близости. Такова внутренняя связь в романе двух фабульно-сюжетных линий — линии Анны и линии Левина».Изучая композицию романа, Б. И. Бурсов задался вопросом: «возможен ли роман об Анне Карениной без романа о Левине и Кити, или наоборот?».«Образы Анны Карениной и Константина Левина, — считает исследователь, - отражают две стороны как в самой действительности того времени, так и в мировоззрении Толстого. Поэтому каждого из них невозможно было создать вне соотношения с другим».Не оспаривая точки зрения Н. К. Гудзия и Б. М. Эйхенбаума, с точки зрения которых Анна — центральный персонаж романа, Б. И. Бурсов тем не менее настаивает на внутренней связи в романе: «Очевидным становится трагизм любимого Толстым сильного, честного и богато одаренного человека в обстановке 70-x годов: если у него отсутствовала практическая необходимость в общении с народом, оставалось только одно — искать счастья в личной жизни. Но тут все его надежды были обречены на крушение». Поэтому, продолжает исследователь, «неуклонно нараставший трагизм мировоззрения великого художника мог именно в женском образе получить наиболее сильное выражение». Вместе с тем Толстой важное место отвел и герою, «тип которого был для него излюбленным»: «Если бы он этого не сделал, то роман его стал бы не просто трагическим, но трагически безысходным. Судьба Анны, взятая сама по себе, трагически безысходная; трагизм же Левина заключает в себе возможность положительного выхода».Э. Г. Бабаев объясняет характер сопряжения сюжетных линий в романе следующим образом: «Анна мечтала избавиться от того, что мучительно беспокоило ее. Она избрала путь добровольной жертвы. И Левин мечтал прекратить "зависимость от зла". Но то, что казалось Анне "правдой", было для него “мучительной неправдой”. Он не мог остановиться на том, что сила зла владеет всеми. Ему необходим был “несомненный смысл добра”, который может изменить жизнь, дать ей нравственное оправдание. Это была одна из важнейших идей романа, составляющих его “центр ”».Е. Н. Купреянова, с нашей точки зрения, - одна из немногих исследователей советского времени, смогла ближе других подойти к пониманию характера внутренней связи, существующей между главными героями романа. «Левин ищет смыслы жизни, сознавая бессмысленность своей, весьма благополучной, и окружающей жизни. Анна же видит весь смысл своей неблагополучной жизни в удовлетворении своего стремления к личному, в конечном счете “плотскому” счастью и падает жертвой его “обмана”. Судьбы Константина Левина и Анны Карениной, двух главных героев романа, Е. Н. Купреянова осмысляет как частное воплощение общефилософской проблемы соотношения духовного и плотского в человеке.Развивая мысль Е. Н. Купреяновой, Д. В. Решетов утверждает: трагедия Анны вызвана бунтом ее совести против эгоизма собственного существования. Левин же, приобщившись к народной вере и нравственности, сумел этот эгоизм преодолеть.Как уже говорилось ранее, Анна Каренина — олицетворение страстной любви. Но такая любовь не может долго жить, она испепеляющая. Поэтому, необходима вторая линия. Так, по мнению Г. Н. Ищук, «вся “левинская линия” вообще является не только смысловым противовесом жизненным позициям Анны, но и играет роль своеобразного “заземляющего” начала в напряженном романе страстей».Главная особенность композиции романа, по мнению А. К. Степаненко, состоит в наличии «двух сюжетных линий», соотнесенных с образами Анны и Левина, олицетворяющих «два вида любви». «Изображая любовь - частную, единичную (банальный светский адюльтер, счастливый и несчастливый брак), - продолжает исследователь, - Толстой путем антитез и сопоставлений, широкого включения в более широкую философскую проблематику, подходит к мысли о законах любви всеобщей, неразрывной связи между людьми, глобальной ответственности человека за всех и все, которая рождает при отклонении от этих законов чувство вины». Таким образом, любовь в жизни Левина и Анны представлена в романе разными выражениями, но их отношения к ближним включены в общую систему общечеловеческих отношений.С точки зрения Н. В. Гуреевой, Анна и Левин — герои-протагонисты, то есть равноправные главные герои. На этом основании Гуреева также говорит о двух сюжетообразующих центрах повествования, делая интересные, с нашей точки зрения, наблюдения. Два сюжетообразующих центра повествования, по ее мнению, соотносятся с двумя разными категориями времени: «телесное» время Анны и «духовное» Левина. При этом «духовное» время Левина противопоставлено «телесному» времени Анны и Вронского. «В сюжете судьбы Левина художественное время чрезвычайно удлиняется, - замечает исследовательница. - Замедленность внешнего действия обусловлена интенцией автора воспроизвести течение мыслей героя, его сосредоточенность на своем внутреннем состоянии. Время оказывается растянутым, насыщенным душевными переживаниями, сомнениями, самоанализом (это время нравственного поиска, выбора). Художественное время Анны, напротив, стремительное и импульсивное: подчиняясь стихии страсти, Анна вплоть до событий VII части романа отказывается от самоанализа, заглушая чувство вины. Если время Левина линейно, то время Анны хаотично и замкнуто».В этой же парадигме «душа тело» рассматривает образы Левина и Анны М. Мейер, видя в co- и противопоставлении этих двух главных образов отражение внутренних метаний самого автора романа: «Конфликт души и тела - проблема извечная, и все мужчины и женщины испокон веков так или иначе страдали от этого. Толстой с его физической и умственной напряженностью, с его очень русским максимализмом, должно быть, очень страдал от испытываемого внутреннего противоречия». И далее следует категоричный вывод: «Так называемый духовный перелом Толстого имел мало отношения к Богу или Христу, или религии, он был вызван его страхом перед собственной плотью и дьяволом, имя которого женщина”». Не разделяя позиции автора данного утверждения относительно духовного кризиса Толстого, мы все-таки должны признать, что категории «духовного» и «телесного», как они художественно воплотились в романе «Анна Каренина», заслуживают внимания.В продолжение сформулированной выше мысли, приведем суждение Н. В. Горьковской, согласно которому «сердце является средоточием духовности» в «концепции личности Толстого»: «Сердце в эстетике Толстого становится регулятором поведения человека, критерием оценки его поступков, нравственным ориентиром и определяет, собственно, систему этических ценностей». С этой точки зрения, понятно, считает Горьковская, почему Толстой делает героиней своего романа именно Анну: ее «сердце открыто для мира, готово жить полноценной жизнью и любить». Вместе с тем автор показывает «драму, развернувшуюся в ... сердце» героини, в котором «поселяется любовь-страсть», разрушающее, как мы полагаем, с точки зрения Толстого, начало, ведущее к духовной гибели личности.Но вернемся к работе Н. В. Гуреевой, еще одно наблюдение которой также заслуживает, по нашему мнению, внимания: героев-протагонистов исследовательница соотносит также и с цветовой гаммой. Так, образ Анны сопровождает «концентрированный черный» цвет, превращающийся из «изобразительной детали» в «деталь-символ» (отражение губительной прелести «чуждого и бесовского», греха, блуждания во тьме). Образ же Константина Левина лишен какой-то «определенной цветовой окраски» и потому выделяется в романе: «В сюжетной линии Левина цвето-световые метафоры в совокупности с другими художественными приемами помогают раскрыть всю сложность и глубину образа персонажа, его эволюцию».Э. Г. Бабаев употребляет толстовское понятие «замок свода» («В архитектуре “замком свода” называют особую конструктивную деталь <.> Обычно он бывает или декоративно выделен, или тщательно скрыт так, что самая высота и стройность свода остается загадочной для зрителя. Своеобразие романа Толстого состоит в том, что у него не встреча Анны и Левина и не какое-либо другое событие являются “связью”, а сама авторская мысль, которая просвечивает из глубины его создания и сводит своды, как по лекалу»), объясняя с его помощью особенности внутренней организации романа. Используя это же толстовское понятие, Ж. Л. Суркова пишет: «В основе “внутренней связи” “вопросы жизни и смерти” и их художественное воплощение в идиллическом и эсхатологическом планах произведения».Размышляя над композицией «Анны Карениной», Р. Б. Ахметшин отмечает: «Здесь мы сталкиваемся со структурой произведения, в которой происходящие события представляют не как последовательно возникающие, а словно направленные и стремящиеся друг к другу. Сферичность достигается и благодаря эффекту “бесшовного” сцепления эпизодов и всего повествования: роман начинается до появления Анны и продолжится даже после ее смерти и это еще один шаг на пути создания полной иллюзии реальности происходящего — художественный мир не разрушается со смертью главного героя». Примем во внимание, что о «сферичности» композиции, о создании «бесшовной» структуры писал и сам Л. Н. Толстой: «Всякое (и мое поэтому) философское воззрение есть круг или шар, у которого нет конца, середины и начала, самого главного и неглавного, а все начало, все середина, все одинаково важно или нужно, и убедительность и правда этого воззрения зависит от его внутреннего согласия и гармоничности».Итак, исследователи пытались внести ясность в вопрос о сюжетостроении романа, который возник сразу же после выхода «Анны Карениной», а именно — необходимо было разъяснить, каким образом связаны линии Анны Карениной и Константина Левина. Нам близко мнение нескольких исследователей (а именно - М. Б. Храпченко, Э. Г. Бабаева, Б. И. Бурсова, Е. Н. Купреяновой), которые утверждают, что внутренняя связь основана на одном источнике — поиске смысла жизни. Но герои идут в разных направлениях. Мы попытаемся разобраться в особенностях сюжетостроения романа, опираясь на собственный анализ текста.Рождение образа Анны Карениной: от «отвратительной женщины» до «усыновленной» героиниГлавной задачей Толстого в 70-e годы становится изображение взаимоотношений личности с той средой, в которой она обитает. «В “Анне Карениной”, - пишет М. Б. Храпченко, - Толстой, характеризуя современную ему действительность, повседневное бытие людей, подчеркивает то гнетущее давление, которое оказывают на человека привычно ограниченные условия его существования, застойные формы социальных отношений. В общем укладе жизни Толстой оттеняет то, что мешает развитию человеческой личности, унижает ее». Толстой воссоздает в своем романе ситуацию утраты нравственных ориентиров в пореформенную эпоху. Писатель, отмечает Н. Н. Страхов, рисует людей, «у которых идеал оскудел, которые ищут прекрасного образа мыслей и чувств и страдают среди этого искания».Женщина в пореформенную эпоху оказалась в центре внимания не только русского общества, но и литературы. «В русской литературе шестидесятых семидесятых годов проблемы семейных отношений, эмансипации женщины, отношений между отцами и детьми занимают большое место. <. . > Пробуждение чувства личности, происходившее в предреформенный и особенно в пореформенный период, ясно выразилось в том интенсивном росте самосознания молодого поколения, самосознания передовых женщин, который приобрел в это время острый общественный резонанс», - пишет М. Б. Храпченко.Заголовок романа, который менялся от варианта к варианту (окончательный вариант появился только в четвертом наброске) сразу же, акцентирует внимание читателя на образе главной героини — Анне. О том, что в центре внимания Л. Н. Толстого была изначально женщина, свидетельствуют ранние варианты названий романа (в том числе, например, иронично-звучащий заголовок во втором наброске - «Молодец баба»).Известно воспоминание Л. Н. Толстого: «Это было так же, как теперь, после обеда, я лежал один на этом диване и курил. Задумался ли я очень или боролся с дремотою, не знаю, но только вдруг передо мною промелькнул обнаженный женский локоть изящной аристократической руки. Я невольно начал вглядываться в видение. Появились плечо, шея, и, наконец, целый образ красивой женщины в бальном костюме, как бы просительно вглядывавшейся в меня грустными глазами. Видение исчезло, но я уже не мог освободиться от его впечатления, оно преследовало меня и дни и ночи, и, чтобы избавиться от него, я должен был искать ему воплощения. Вот начало “Анны Карениной”.Ряд исследователей (В. А. Жданов, Н. К. Гудзий) полагает, что прообразом героини становится уже упомянутая Анна Пирогова, совершившая самоубийство, погибшая под колесами поезда, о чем было известно Толстому. Но, как вспоминает сын писателя Сергей Львович, «Толстой воспользовался лишь фактом самоубийства Пироговой. Ни по своему характеру, ни по наружности, ни по общественному положению она не была похожа на Анну Каренину. Пирогова происходила из мелкобуржуазной среды, была хорошей хозяйкой, мало образована, не имела средств к жизни и жила у Бибикова чем-то вроде экономки». С. Л. Толстой сообщает также и о другом жизненном впечатлении отца, которое могло привести его к созданию образа Анны Карениной и сюжетной линии, связанной с ней: «Самый сюжет романа, относящийся к Анне, мог быть навеян историей Марии Алексеевны Дьяковой, бывшей замужем за Сергеем Михайловичем Сухотиным, покинувшей его и в 1868 г. вторично вышедшей замуж за С. А. Ладыженского». Об этом же факте, возможно повлиявшем на замысел «Анны Карениной», пишут В. А. Жданов и Э. Е. Зайденшнур: «Задолго до замысла “Анны Карениной” Толстой узнал о семейной драме своих близких знакомых: Мария Алексеевна Сухотина, сестра приятеля Толстого Д. А. Дьякова, разошлась со своим мужем и вторично вышла замуж».Существуют свидетельства, согласно которым внешний облик главной героини мог быть навеян образом Марии Александровны Гартунг — дочери А. С. Пушкина. О впечатлении, которое произвела на Толстого дочь великого поэта, вспоминает Т. А. Кузминская: «Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный стол около нее; разговора их я не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью». Воспоминание Кузминской подтверждает сын писателя - Сергей Львович: «Она [Мария Александровна — И. П.] была, подобно Анне Карениной на балу, в черном платье. О том, что М.А. Гартунг была в кружевном черном платье и что Л.Н. обратил внимание на завитки на ее затылке, я слышал также от моей матери. Но, может быть, воображая себе наружность Анны, Толстой вспоминал также и других женщин, например Александру Алексеевну Оболенскую, урожденную Дьякову, к которой он одно время был неравнодушен, или ее сестру, Марию Алексеевну».Б. М. Эйхенбаум, связывая рождение образа героини с тем впечатлением, которое произвела на него Мария Александровна Гартунг, продолжает: «В черновом наброске указанной выше главы [глава VI второй части “Анны Карениной” - И. П.] вместо фамилии Карениной мелькает даже фамилия Пушкиной; Аня или Анастасья Аркадьевна Пушкина — так названа Анна Каренина». О чисто внешней связи образа Анны Карениной с обликом М. А. Гартунг писали также В. А. Жданов и Э. Е. Зайденшнур: «Для внешнего облика Анны Толстой воспользовался некоторыми чертами внешности дочери Пушкина М. А. Гартунг, которую однажды встретил в гостях в Туле».Изменение замысла романа в процессе его творческого обдумывания и работы над ним было связано с быстроменяющейся пореформенной действительностью. Как отмечает М. Б. Храпченко, акцентируя, вслед за Н. К. Гудзием, социальный аспект изображения в романе, «источником кризиса семейных отношений оказывалась не пагубная страсть, а явления значительно более широкого масштаба. Главная виновница бедствий, переживаемых окружающими ее людьми, сама становится страдающим лицом, человеком, жизнь которого исполнена тяжелых испытаний, противоречий с социальным миром.Известно, что в процессе работы Толстого над романом образ главной героини претерпел существенные изменения: «от каиновой самки» до «усыновленной» женщины. Так, Н. К. Гудзий, изучая черновики романа, приходит к выводу: «Толстой первоначально хотел показать в нем (в романе — И. П.) судьбу “потерявшей себя” замужней женщины из высшего общества. Замысел этот был связан с вопросом о свободе чувства для женщины, ставшем на очередь дня особенно в пореформенную эпоху. Но чем дальше подвигалась работа над романом, тем все шире раздвигались его рамки, как это большей частью бывало у Толстого».«Под пером Л. Н. Толстого, - отмечает Э. Г. Бабаев, - все изменялось от варианта к варианту так, что возникновение целого оказывалось результатом “незримого усилия”, или вдохновения. Невозможно иногда угадать в первоначальных набросках тех героев, которых мы знаем по роману.Первоначальный облик Анны выглядел отнюдь не привлекательным: «Действительно, они [Каренин и Каренина И. П.] были пара: он прилизанный, белый, пухлый и весь в морщинах; она некрасивая, с низким лбом, коротким, почти вздернутым носом и слишком толстая. Толстая так, что еще немного, и она стала бы уродлива. Если бы только не огромные черные ресницы, украшавшие ее серые глаза, черные огромные волоса, красившие лоб, и не стройность стана и грациозность движений, как у брата, и крошечные ручки и ножки, она была бы дурна». «По первому наброску, - замечают В. А. Жданов и Э. Е. Зайденшнур, - облик будущей Анны нарисован в непривлекательном виде — ее внешность, манеры не располагают к ней читателя, и разговоры об Анне в обществе закрепляют отрицательное впечатление. “Она дурно кончит”, “она дурно кончила” говорят о женщине, в манерах которой проскальзывает вульгарность, а в одежде что-то “вызывающе дерзкое”». В первоначальном наброске трудно разглядеть ту Анну Каренину, о которой сказал А. П. Чехов в письме к А. С. Суворину: «Как вспомнишь толстовскую Анну Каренину, то все эти тургеневские барыни со своими соблазнительными плечами летят к черту».Л. Н. Толстого заботила не только внешность главной женщины романа. Так, например, его очень волновало, как будет одета Анна, и чем она будет заниматься. Об этом свидетельствовали рассказы С. А. Толстой современнику Л. Н. Толстого: «Много лет спустя Софья Андреевна вспоминала и рассказывала В. Ф. Булгакову, как Толстой во время работы над “Анной Карениной” спросил у нее однажды номер дамского модного журнала. Она удивилась. — Зачем? — Оказывается, ему нужно было посмотреть, как одеть на бал или на скачки Анну Каренину». Толстой не раз прибегал к помощи жены при описании внешнего вида героини. В черновиках романа можно обнаружить его заметки на полях: «Прошу Соню описать туалет».Изначально фамилия супругов — Ставровичи, а не Каренины. Имя героини также сначала было не Анна, а Татьяна, которая «изображена эгоистическим лживым существом». В одном из набросков романа, Толстой называет «этот первоначальный образ» «отвратительной женщиной». Известно, что изначально роман задумывался именно как роман о «каиновой самке», которая нарушила все устои общества: «Героиня — неверная жена, жалкая, но не преступная. Она молода, полна неизрасходованных жизненных сил, страстно хочет любить и быть любимой».Затем во втором наброске романа Татьяна становится Наной (Анастасией). Впервые имя «Анна» героиня получает только в четвертом варианте романа. И только после того, как имя героини утвердилось, появляется заглавие романа «Анна Каренина». По мнению Б. М. Храпченко,«превращение Татьяны Ставрович в Анну Каренину было не углублением образа, а созданием нового характера». «... Вместо характера бездумной искательницы наслаждений, - продолжает исследователь, - на страницах романа возникает образ богато одаренной, яркой натуры. Скрытый огонь жизни, значительность духовного “я” — вот что угадывается уже при первом знакомстве с Анной».Давно замечено (С. Л. Толстым, В. А. Ждановым, Э. Г. Бабаевым), что фамилия «Каренина» несет в себе особую смысловую нагрузку. Образ Анны в романе связан, прежде всего, со сферой эмоционального - с чувством страсти, желаниями, эмоциями. Но фамилия совершенно противоречит ее натуре. «Однажды, - он [Л. Н. Толстой — И. П.] сказал мне: “Каренон” — у Гомера голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин”. Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин — головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, т. е. чувством?» вспоминает С. Л. Толстой. Так, даже фамилия подчеркивает несходство Анны с мужем, ее противопоставленность той аристократической среде, к которой она принадлежит. Толстой, полагает Н. К. Гудзий, «в завершительной редакции романа рассказал о трагедии молодой, внутренне незаурядной женщины, погибшей в тисках светского общественного быта и его морали, наиболее типичным выражением которой было поведение ее постылого мужа и ближайшей аристократической среды».Еще раз вспомним свидетельство самого Толстого, что замысел романа возник под влиянием прочитанногоимпушкинского отрывка «Гости съезжались на дачу». По мнению Э. Г. Бабаева, влияние Пушкина более значительно чем это обычно представляется: «” Анна Каренина” пушкинский роман Толстого, в самом глубоком значении этого слова (Пушкин “как будто разрешил все мои сомнения”). Поэтому было бы неверным сводить “влияние Пушкина” в “Анне Карениной” к одному только отрывку “Гости съезжались на дачу...”. Или даже только к одной прозе Пушкина. Ведь сюжет романа в известной мере связан и с пушкинским “романом в стихах” Пушкин как бы подсказал Толстому форму современного свободного романа. В первоначальных набросках: героиню даже звали Татьяной».Сам Толстой не скрывал аналогий между Анной Карениной и Татьяной Лариной, но именно в композиционном смысле, в свободе героя и художника друг от друга, а не в характере или внешности. Так, знакомый Толстого В. А. Русанов, жалевший Каренину, погибшую под колесами поезда, и коривший писателя за жестокость, запомнил его слова: «Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: “Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее”. То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще, герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы; они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется». По мнению Э. Г. Бабаева, Л. Н. Толстой поставил над Карениной некий психологический опыт: «Он [Л. Н. Толстой — И. П.] предоставил своей героине полную свободу действий, позволил ей торжествовать над обстоятельствами, исподволь наблюдая за тем, как страсти уводят ее все дальше от того, к чему она стремилась».В литературоведении отмечена также связь образа Анны с предшествующими героинями Толстого, в частности «Войны и мира», прежде всего с образом Наташи Ростовой. Но тут же утверждается и безусловное отличие героинь: «Обе они и Наташа, и Анна — стремятся к полноценному человеческому счастью. пишет Б. И. Бурсов. — Но, тогда как Наташа достигает его (как ей это представляется и как думает об этом Толстой), Анна погибает на пути к счастью».О сходстве и отличии этих двух героинь писал и Б. М. Храпченко:«Переполненность жизнью писатель отмечал и в облике Наташи Ростовой как особенность ее характера, органически связанную с непосредственностью, импульсивностью, способностью ее эмоционально откликаться на события действительности. Свойственный Анне внутренний огонь жизни проявляется по-иному, но известные черты близости в восприятии мира у Анны Карениной и Наташи Ростовой несомненны».Помимо русских «предшественниц» Анны Карениной также называют Эмму Бовари Г. Флобера. То, что объединяет героинь, — чувство страсти, яркое, пронизывающее, их и разъединяет. Как показывают сопоставительные исследования романов, толстовская героиня гораздо глубже, чем героиня французского писателя. Так считает, например, Б. М. Храпченко: «В отличие от Эммы Бовари, Анне Карениной большое чувство открывает подлинные качества людей, жизни; ее страсть человечнее, сама она натура духовно гораздо более широкая и богатая, чем флоберовская героиня. Дорожа истинным, чистым, Каренина не терпит лжи, лицемерия, так же как не хочет утешать себя иллюзиями». То же самое утверждает и А. Шульцева в статье «Госпожа Бовари и Анна Каренина», с полной очевидностью обнаруживая «моральное превосходство» Анны Карениной над Эммой. Отличие Анны от Эммы М. Пуйманова видит в том, что «в “Мадам Бовари” зияет смерть и гибель, а в “Анне Карениной пышет жизнь».Несмотря на сходство толстовской героини с женскими образами других авторов (Пушкина, Флобера) и даже с героинями самого Толстого, «характер Анны Карениной был новым для Толстого, справедливо подчеркивает Э. Г. Бабаев. - В “Войне и мире” не было ни одной героини подобного типа»5. «Казалось бы, - отмечает Н. К. Гудзий, - что во всем, ранее им созданном, он исчерпал все разновидности человеческой психологии и человеческих характеров, доступные писательскому и жизненному опыту одного художника. Однако в “Анне Карениной” Толстой, не повторяя себя, показал нам новые человеческие индивидуальности и проник в новые психологические глубины, им почти еще не затронутые или затронутые лишь мимоходом». Сказанное в первую очередь относится к образу Анны Карениной.В противовес честной Анне в ее окружении существуют светские женщины Бетси Тверская, мадам Шталь, Шильтон. Эти женщины не скрывают своих «незаконных» связей и при этом пользуются авторитетом в обществе. Анну же с Вронским связывает не просто интрижка, сам Вронский это понимает: «Если бы это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы оставили меня в покое». Толстой словно нарочно ставит свою героиню рядом с такими женщинами, чтобы Анна резко контрастировала с ними: «Толстой создает обстоятельства, казалось бы, оправдывающие Анну. Писатель рассказывает в романе о связях другой светской дамы, Бетси Тверской. Эти связи она не афиширует, не выставляет напоказ и пользуется в обществе высокой репутацией и уважением, — пишет А. М. Ранчин. - Анна же открыта и честна, она не скрывает своих отношений с Вронским и стремится добиться развода у мужа. Анне дано больше, чем, не хранящим верность Бетси Тверской или Стиве Облонскому. Она душевно богаче и тоньше их. И с нее взыскано строже».Характер Анны выражается в ее огромной любви сначала к Сереже, потом к Вронскому, а затем к самой себе. «Диалектика перехода чувства самоотверженной любви к другому в себялюбивую и эгоистическую страсть, сжимающую весь мир в одну сверкающую и доводящую до безумия точку, - пишет в этой связи Э. Г. Бабаев, — вот феноменология души Анны Карениной, раскрытая Толстым с шекспировской глубиной и силой».«Она [Анна — И. П.], - рассуждает Н. К. Гудзий, - правда, эгоистична и безучастна к своему жалкому, хотя и доброму мужу, но это потому, что не в ее силах совладать со своей страстью и преодолеть нахлынувшее на нее любовное влечение, которого она никогда не испытывала к супругу, обделенному природой и лишенному таланта любви». Толстой даровал ей полную свободу, и из этого вышла трагедия: «Толстой как бы не вмешивался в ее [Анны — И. П.] жизнь. Анна действует так, как если бы она была совершенно независима от авторской воли. В ее рассуждениях есть горячая логика страстей. И оказывается, что даже разум ей дан только на то, чтобы “избавиться” ...». Египетский писатель Махмуд Теймур увидел в Анне сходство с женщиной Востока: «В образе героини романа [Карениной И. П.] ясно различаются черты восточного характера. Ее сильная страсть, ее романтическая любовь, ее ревность — все это вызывает у читателя впечатление, будто она живет и дышит под небом Востока».Л. Н. Толстой в лице Анны изобразил человека, отданного своим страстям, требующего и жаждущего личного счастья. Не случайно образ Анны сопровождают такие символы как железная дорога (и символ времени - «век шествует путем своим железным» (Е. А. Боратынский), и символ личной судьбы-пути героини), свеча (которая так или иначе догорит, погаснет), а также метель. Б. М. Эйхенбаум видел в метели олицетворение того чувства, которое связывает Анну и Вронского, — страсти: «Трактовка страсти как стихийной силы, как “поединка рокового”, и образ женщины, гибнущей в этом поединке — это основные мотивы “Анны Карениной” подготовлены лирикой Тютчева». Трактовки образа метели как символа страсти придерживается и А. М. Ранчин: «Любовь Анны к Вронскому - это не высокое чувство, в котором над физическим влечением преобладает духовное начало, а слепая и губительная страсть. Ее символ - яростная метель, во время которой происходит объяснение Анна и Вронского».Чешский писатель М. Кундера подчеркнул особую связь Анны с железной дорогой, которая отражается в композиционном плане: «Анна встречается с Вронским при странных обстоятельствах. Она на перроне, где только что кто-то попал под поезд. В конце романа бросается под поезд Анна. Эта симметрическая композиция, в которой возникает одинаковый мотив в начале и в конце романа, может вам показаться слишком “романной”. <> Они [человеческие жизни — И. П.] скомпонованы так же, как музыкальное сочинение. Человек, ведомый чувством красоты, превращает случайное событие в мотив, который навсегда останется в композиции его жизни. <> Ведь могла же Анна покончить с собой каким-то иным способом! Но мотив вокзала и смерти, этот незабвенный мотив, связанный с рождением любви, притягивал ее своей мрачной красотой и в минуты отчаяния.Итак, все исследователи отмечают последовательную духовную углубленность образа главной героини Анны Карениной и нарастание трагизма ее судьбы в процессе работы автора над романом - от черновиков до окончательного текста: «От редакции к редакции Толстой духовно обогащал свою героиню и нравственно возвышал ее, делал всё более привлекательной»; «В процессе работы над романом Толстой все более и более отходил от первоначальной обрисовки характера Анны и Каренина. Чем дальше, тем больше морально повышался и духовно обогащался образ Анны...». Менялось отношение самого Толстого к своей героине.Однако, «при всех изменениях, внесенных Толстым в образ Анны Карениной», в нем до конца сохранились черты, о которых говорит С. А. Толстая в своем дневнике: Анна одновременно и “потерявшая себя”, и не виноватая женщина», так и не сумевшая развязать тот страшный «узел жизни», который обусловил неизбежность трагической развязки ее судьбы.ГЛАВА 2. ИССЛЕДОВАНИЕ МОТИВА СТРАДИНИЙ В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО “АННА КАРЕНИНА”2.1 Страдания женщины в романе “Анна Каренина”Трагедию женщины в романе можно сопоставить с трагедией столкновения живой и каждую минуту пульсирующей жизни с окаменевшими ее формами. С особой силой захватывает историю любви и гибели Анны Карениной, раскрытая, по справедливому замечанию Достоевского, “с ее страшной глубиною и силою, с небывалым доселе у нас реализмом художественного изображения”.С самого начала прочтения романа ясно одно: трагедия толстовской героини, будучи чисто семейной по своей форме, есть следствие тех античеловечных условий, в которых она принуждена была жить. Однако Толстой изображает свою героиню не только как жертву внешних обстоятельств, - в ее трагедии он усматривает и долю ее собственной вины.До конца понять и объяснить образ Анны можно лишь вдумчиво анализируя все ее поступки, мысли и чувства. Поэтому проследим историю Анны, обратившись к первым главам романа, где предстает перед нами толстовская героиня.Жена крупного чиновника Каренина, Анна, казалось бы, совершенно удовлетворена своей жизнью. Но за естественностью и оживленностью ее, за ее изяществом и обаянием внимательный взгляд не может не видеть, какой громадный душевный потенциал Анны не поглощен ни навязанным ей когда- то замужеством, ни безукоризненным материнством. Она, как и большинство женщин, создана для любви, она просто не задумывается над этим. До поры до времени.А потом в жизнь Анны впервые войдет любовь. Вот какой она в первый раз предстала перед своим еще тогда неведомым избранником: “Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, избегавшего ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке. Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке”. Кажется, что всю Анну переполняет чувство любви к жизни, к людям, к самой себе. Этот свет любви брызжет из глаз, и она не в силах противостоять ему, хоть и старается, может, чисто интуитивно, а может, из приличия, потушить. Под ее обаяние тут же попадает граф Вронский, увидевший перед собою живое существо, полное жизни. И улыбка непроизвольно застыла на его лице, пока он провожал ее глазами.Любовь к жизни, к людям... Это очень много, и на этом можно было остановиться, если бы Анна была эпизодическим персонажем, мелькнувшим на страницах романа. Но Толстой обращает наше внимание на “избыток чего-то”, переполнявший все ее существо. Этот “избыток” бушует в Анне, рвется из тесноты, не предвещая пока напряжения и грозящей гибели. Но как быстро меняется выражение ее лица: “Степан Аркадьевич с удивлением увидал, что губы ее дрожат, и она с трудом удерживает слезы”. Дурным предзнаменованием кажется Анне смерть сторожа, погибшего под колесами вагона. И это предчувствие не оставляет нас, читателей, ведомых рукой художника по жизненным лабиринтам героев романа. Все это будет совершаться на наших глазах, не сразу, постепенно. А пока Толстой изображает победную силу взгляда иной, обновленной Анны. И та особая, летящая легкость движений и в то же время точность их, грация, дающаяся только счастьем, и щедрая сердечность по отношению к миру.Но есть и что-то иное. На московском балу, где зарождается любовь Анны к Вронскому, покинутая Кити приглядывается к Анне: “Анна была прелестна в своем черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестно это красивое лицо в своем оживлении, но было что-то ужасное в ее прелести. “Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней”, - сказала себе Кити”.Анна сама ужасается на себя, борется, душит бушующие в ней силы. Но как будто что-то свыше подхватило ее и закружило в вихре танца, заставляя чувствовать себя в переполненном зале наедине с влюбленным Вронским.Отъезд ее из Москвы похож на побег от самой себя, от своих сомнений, чувств, от человека, с которым лучше больше не встречаться. Однако минутный разговор на перроне вьюжной ночью вновь “страшно сблизил их, и она была испугана и счастлива этим”. “То волшебное напряженное состояние, которое ее мучило сначала, не только возобновилось, но и усилилось, и дошло до того, что она боялась, что всякую минуту порвется в ней что-то слишком натянутое”.Когда Анна, возвратившись из Москвы, увидела на вокзале мужа, “ее поразило чувство недовольства собой, которое она испытывала при встрече с ним. Чувство то было домашнее, знакомое чувство, похожее на состояние притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу, но прежде она не замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознавала его”. Нечто подобное, фальшивое, тут же уловила в семейном быту Карениных и чуткая в подобных делах Долли.Как же высоко летала в своих мечтах Анна, если даже “сын, так же как и муж, произвел в ней чувство, похожее на разочарование”.Толстой пишет о том, что она должна была “опуститься до действительности, чтоб наслаждаться им таким, каков он был”. Действительность - это реальность восьми лет жизни с человеком, говорящим насмешливым тоном; действительность- это притворство в общении, но очень знакомое и привычное, а главное – удобное; действительность - это внешний комфорт и внутреннее пробудившееся сопротивление. Но это сопротивление кажется ей чем-то безнравственным, и она ласкает сына и испытывает нравственное успокоение матери и женщины, когда встречает его простодушный, доверчивый и любящий взгляд.Казалось бы, все возвращается на круги своя. Перед нами опять твердая, энергичная женщина, чувствующая себя безупречною, если бы не одно: ощущение Анной какого-то неправдоподобия окружающей жизни. “Ведь все это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде?” - задается вопросом Анна. Как и прежде она говорит с мужем за обедом о московских и петербургских новостях, как и прежде она снисходительна к привычкам мужа читать художественную литературу перед сном, потому что он считал своим долгом следить за всеми замечательными новинками, чтобы не отстать от времени.Удивительно точно Толстой показывает беспомощность Каренина в вопросах искусства и поэзии, в особенности музыки, понимания которой он был совершенно лишен. И показывает это тем, что подходит Каренин к этим понятиям с одним только умом, выражая самые определенные и твердые мнения: “Он любил говорить о Шекспире, Рафаэле, Бетховене, о значении новых школ поэзии и музыки, которые все были распределены с очень ясною последовательностью”. Для Толстого музыка, искусство, сложная жизнь не укладываются в ограниченные рамки слов, мыслей и убеждений. Твердость и определенность убеждений вернее всего свидетельствуют об оторванности от жизни.Но лучше всех его понимает Анна, понимает и защищает “его перед кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить”. Самое ужасное для Анны, что защищать мужа ей нужно от самой себя, от того потушенного и где-то далеко припрятанного огонька, которым так светились ее глаза и улыбка во время пребывания в Москве.Пройдет совсем немного времени, и чувство оживления, которое впервые нашло на нее при виде Вронского, составит весь интерес ее жизни. Подавляемая сознанием, неудовлетворенная потребность любви переполнит все существо Анны и помимо ее воли прорвется наружу. Пока эта любовь выражается в словах Вронского, однако, в конце концов, слова не так уж необходимы.Тесное, непрерывное общение происходит между душами и помимо слов – путем взглядов, интонаций, какой-то своеобразной интуиции: “Она все силы ума своего напрягла на то, чтобы сказать то, что должно: но вместо того она остановила на нем свой взгляд, полный любви, и ничего не ответила. “Вот оно! - с восторгом думал он, -... вот оно! Она любит меня. Она признается в этом”. Но часто даже и взгляды излишни. Люди просто чувствуют друг друга! “Два человека, муж и любовник, были для нее двумя центрами жизни, и без помощи внешних чувств она чувствовала их близость”.Однако один для нее - воплощение жизни, другой - мертвый призрак, “министерская машина”. Самое для него чуждое, самое непонятное - это живая жизнь. “Он стоял теперь лицом к лицу перед жизнью, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным. Всю жизнь свою Алексей Александрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражением жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самой жизнью, он отстранялся от нее”. Он становился жалок и беспомощен со своими суждениями и умозаключениями. Они разбиваются о ту самую пучину, название которой - жизнь.Нелогичным и бестолковым кажется Каренину то, что происходит в свете сплошь и рядом. Но он совершенно прав. Нелогично и бестолково это по отношению к той Анне, которую он знал и лепил на протяжении совместной жизни. У нее, как вдруг почувствовал Каренин, есть свои мысли, желания и, страшно подумать, своя собственная жизнь. И вроде бы все правильно решает Алексей Александрович: “Я должен сказать и высказать следующее: во-первых, объяснение значения общественного мнения и приличия; во-вторых, религиозное объяснение значения брака; в-третьих, если нужно, указание на могущее произойти несчастье”. Но жизнь, жизнь для Толстого, при всем его сочувствии к Каренину, лежит на каком-то совсем другом уровне, а не на том, где люди оперируют словами и оформленными мыслями. Это хорошо понимает, вернее, чувствует Анна, которая неоднократно, думается, убеждала себя во всем том, что хочет высказать Каренин.Но предчувствие счастья и радости ярко освещает вялость и убогость, искусственность жизни, которую ведет Анна. Разум ее отступает куда-то в сторону, чувства захлестывают ее. И это пугает Каренина. Ведь та глубина души, которую он, как ему казалось раньше, видел, оказалась закрытой. Страшно оказаться перед запертой дверью. Анна же, вялая, принужденная, безразлично и рассеянно лгущая, произносит тем же чужим голосом: “Не понимаю, что тебе от меня надо?... Ничего не понимаю. Ах, боже мой, и как мне на беду спать хочется!”. Как ничтожен сейчас в ее глазах человек, через которого так вот просто не переступить, человек, камнем лежащий на ее победном пути, - муж! Как ненавидит Анна это бесстрастие его, эту эмоциональную глухоту - все, что она безмятежно терпела, пока не знала иного, пока свет истинной любви не ударил ее в лицо! Как раздражает Анну внешняя, формальная, никому не нужная его правота, правота прекрасно отлаженной машины. Что все усилия этой машины перед человеческой страстью, что машина может в этом понять?Как заметила исследователь Гинзбург Л.Я., во всяком почти человеке, по убеждению Толстого, “есть некая общечеловеческая сущность, свободная человечность, которая раскрывается не только в Болконском, увидевшем небо Аустерлица, но и в Каренине у постели больной Анны. Эту человеческую сущность можно проследить уже на первых этапах развития любовного романа Анны.Толстой прямо говорит, что предостеречь Анну от ошибки в глазах света - не главное для Каренина, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной. Однако непроницаемые глаза Анны и стена непонимания, которую очень хорошо чувствует Каренин, заставляют говорить его не о чувствах, а о законах приличия, которые нельзя преступать безнаказанно.“Ему все равно, - подумала она. - Но в обществе заметили, и это тревожит его”. Она сама удивляется натуральности собственного тона и выбору слов, которые употребляет. Но этот тон, его кажущаяся искренность разбиваются Толстым об одну маленькую фразу, которую с усилием произносит Каренин: - Анна, ты ли это?.Читая “Анну Каренину”, мы невольно смотрим на Каренина глазами Анны. До некоторой степени так это и должно быть. Но только до некоторой степени. В своем отношении к Каренину Анна только частично права, но не менее несправедлива. Трудно не согласиться с таким исследователем, как Маймин Е.А., что “взгляд Анны на Каренина не углубленный, не проницательный, а сознательно внешний”. Мы обязаны видеть Каренина не только таким, каким его видела Анна, но и таким, каким его видит Толстой: не только подобным механизму, но и человеком. Возможно, в отношении Анны к Каренину одна из причин постигшей ее трагедии.Два страшных явления людской жизни - жестокость и лицемерие - стоят над любовью Анны, давят эту любовь и уродуют. Но, несмотря на это она полна радостного ужаса любви. В ней как бы два человека: одна полна презрения к себе и к постыдной своей любви, а другая ей возражает: “Я живая, мне нужно любить и жить, все это не могло быть иначе”. И когда совершилось то, что неизбежно должно было совершиться, то “было это не радостным счастьем, а сугубым ужасом, мукою и позором”. Удивительно, что при чтении главы, повествующей о падении Анны, возникает ощущение физического сосуществования меня, читателя, с героиней романа. Я не только вижу, я чувствую так же, как и она, а значит, и понимаю ее лучше, чем тот, кто стоит перед ней “бледный, с дрожащею нижнею челюстью”.Еще Горький писал, что при чтении произведений Толстого возникает ощущение “как бы физического бытия его героев, до такой степени ловко у него выточен образ: он как бы стоит перед вами, вот так и хочется пальцем тронуть”. Толстой находит потрясающие детали: постыдная голова, опускающаяся все ниже и ниже, прижатые к груди руки, холодное отчаяние - характеризующие состояние героини именно в данную минуту.“Боже мой! прости меня! - всхлипывая, говорила она, прижимая к своей груди его руки. Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощения: а в жизни теперь, кроме него, у нее никого не было, так что она и к нему обращала свою мольбу о прощении. Она подняла эту руку и поцеловала ее”. С мольбой о прощении Анна обращается к возлюбленному, понимая, что нет ей прощения от бога. Как будто сама перед собой Анна хочет подчеркнуть свое унижение и свой позор, первая бросить в себя камнем презрения. Минутами счастья называет эти мгновения Вронский. “У меня ничего нет, кроме тебя”, - говорит ему Анна. Осталось одно: любовь - настоящая, сильная, но... больше ничего. Без любви прошли все восемь лет ее брачной жизни. “Любит? - с насмешкою думает Анна. - Разве он может любить? Если бы он не слыхал, что бывает любовь, он никогда бы не употреблял этого слова. Он и не знает, что такое любовь. Они не видели, что я видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил все, что было во мне живого, - что он ни разу не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна любовь. Не знают, как на каждом шагу он оскорблял меня и оставался доволен собой”.Но они (Анна и Каренин) продолжают жить в одном доме, и лгут друг перед другом, лгут перед собою и притворяются, будто между ними есть то, что единственно освящает соединение женщины и мужчины”. А между ними есть сын Сережа, который не должен быть между родителями. Он должен быть с родителями. В это крошечное существо Анна пытается вложить весь запас женской силы, которым ее наделила природа. Но мать и жена неразделимо слиты в женщине. Жажда любви не может быть возмещена материнством. Анна пытается это сделать. Не получается. “Неужели они не простят меня, не поймут, как все это не могло быть иначе? - думала Анна, с внутренним ужасом глядя на сына. - Пришло время, я поняла, что я не могу больше себя обманывать, что я живая, что я не виновата, что бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить. Я не могу раскаиваться в том, что я дышу, что я люблю”.Самым страшным в этой ситуации ей казалась невозможность соединить в одно целое любовника и отца своего сына. Разрыв с мужем неминуемо означал потерю ребенка, запрет встреч с ним. И она отвергает предложение Вронского оставить Каренина. Главной причиной этого решения Анны Толстой называет сына. “Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно, что она старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем, чтобы все оставалось по-старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос: что будет с сыном”. Инстинкт материнства заставляет Анну продолжать жить во лжи, испытывая чувство отвращения к мужу, к своему положению в обществе, временами к самой себе.Но невозможно долго поддерживать супружеский союз, лишь формально закрепленный церковью, если человек одержим страстью, переполнен любовью. И он не может быть несчастлив “в свободном проявлении всего богатства и разнообразия заложенных в людях естественных сердечных чувств и потребностей”. Сама Анна говорит об этом так: “...Я - как голодный человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно, и платье у него разорвано, и стыдно, но он не несчастлив”. Силой своего чувства Анна заражает и Вронского. Да, есть в ней что-то “бесовское и прелестное”. Но эта бесовская прелесть, на первый взгляд, столь привлекательная и милая, с развитием страсти настолько укрепилась и усилилась в Анне, что не только слегка смущает, но и по-настоящему устрашает, угнетает и даже оскорбляет влюбленного в нее Вронского: “В чувстве его к ней теперь не было ничего таинственного, и потому красота ее, хотя и сильнее, чем прежде привлекала его, вместе с тем теперь оскорбляла его”.А пока, понимая, что она одарила его необыкновенным счастьем, он просто немел перед ней, покорно следуя судьбе. Любовь к Карениной возбудила в нем много новых и сильных чувств и неведомых раньше мыслей, пошатнула в самых основах окаменевший кодекс чести, нарушила все привычки, сделала равнодушным к карьере. Необходимость лгать и обманывать вызывало чувство омерзения, и он приходит к мысли бросить все и “скрыться куда-нибудь одним со своею любовью”.Развязка наступила очень скоро, на скачках. Переживая за Вронского, Анна с ожесточением думает о сидящем рядом муже: “Я дурная женщина, но я не люблю лгать, я не переношу лжи, а его (мужа) пища - это ложь. Он все знает, все видит: что же он чувствует, если может так спокойно говорить? Убей он меня, убей он Вронского, я бы уважала его. Но нет, ему нужны только ложь и приличие...”. Алексей Александрович раздражает ее своей словоохотливостью, но Анна не понимала, что разговорчивость мужа была только выражением его внутренней тревоги и беспокойства. Тревогу и беспокойство вызывало лицо жены, на котором он с ужасом читал то, чего не хотел знать, от чего желал спрятаться, что представляло собой живую жизнь любящих друг друга людей. Очевидно, уже в этой сцене Толстой хочет показать, что каждый человек, даже самый внешне непривлекательный, как Каренин, в потаенных глубинах своих хранит живую душу.На скачках под Вронским упала лошадь. Испуг Анны выдал ее. И в объяснении с мужем она заявила, что не может переносить, ненавидит его, что она - “любовница” Вронского. Самое удивительное - это то, что и он, и она после объяснения чувствовали какое-то облегчение. “Муж! ах, да... Ну и слава богу, что с ним все кончено”, - думает Анна накануне свидания с Вронским. А в то же время Каренин “испытывал чувства человека, выдернувшего долго болевший зуб, когда после страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря еще своему счастью, чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь”. С этой болью куда- то ушла та искорка душевной теплоты, которая теплилась в нем при виде страданий Анны, ее слез.На следующее утро каждый из героев в страхе думает о том позоре, который падает на их головы, если обо всем прознает свет. Анна “спрашивала себя, куда она пойдет, когда ее выгонят из дома, и не находила ответа. Для Алексея Александровича “выход был только один - удержать ее при себе, скрыв от света случившееся и употребив все зависящие меры для прекращения связи, а главное - в чем самому себе он не признавался - для наказания ее”. Это решение воплощало в себе, по определению исследователя Бабаева Э.Г. одну из “фарисейских жестокостей Каренина и представляемого им общественного мнения”. Полное успокоение Каренина, вследствие того что его решение отвечает также и правилам религии, восстановило его жизненные силы и обратило к проблемам более близким, а именно - служебным. И когда он, “лежа в постели, вспоминал о событии с женой, оно ему представилось у же не в таком мрачном виде”.Письмо Каренина повергло в ужас Анну. Душа ее стремится разорвать паутину лжи, которой она оказывается запутанной. Но разум подсказывает, что она не в силах будет ничего разорвать, не в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно. Ей дорог сын, дорого ее положение в свете, которое она не может променять на неизвестность. Как утопающий хватается за соломинку, так Анна пытается найти защиту у Вронского и идет к нему на свидание.Во время объяснения с Анной у Вронского мелькает мысль: “Лучше не связывать себя”. Словами он продолжает говорить о необходимости разрыва, но Анна уже поняла, что последняя ее надежда была обманута. Первая сцена, в которой мы чувствуем, что судьба Анны предрешена, та, где Вронский предается размышлениям: как же я увезу ее теперь, если я на службе... С деньгами и службой он уладил, но преодолеть страх перед судом общества не смог. При разговоре с Анной возле дачи Вреде он старается увести ее на боковую дорожку, чтобы скрыться от шедших навстречу двух дам. Ему не все равно, что о них подумают.Вронский с удивлением ловит себя на мысли, как он похож в этом на Каренина: для того главным тоже было, чтобы все внешнее было прилично. Для Анны же главным остается любовь Вронского. “Если она моя, - говорит Анна, - то я чувствую себя так высоко, так твердо, что ничто не может быть для меня унизительным. Я горда своим положением, потому что...горда тем...горда... Она не договорила, чем она была горда. Слезы стыда и отчаяния задушили ее голос”. Любовь, высокая любовь, которой гордится Анна, “как будто покрывается грязными, сальными пятнами”, любовь, от которой Вронского временами охватывает “странное чувство беспричинного омерзения”, любовь, к которой потянулись, как щупальца, руки Каренина, и, наконец, любовь, на которую, в случае подтверждения, всей тяжестью своего презрения готов был обрушиться весь свет.Чем яснее проступает и крепнет чувство любви Анны к Вронскому и ненависть к мужу, чем глубже становится конфликт между Анной и высшим светом, тем сильнее чувствует Анна необходимость лжи в этом мире фальши и лицемерия. Анна продолжает жить с мужем, видится с Вронским вне дома, и муж знает про это. Она ждет, придет “что-то”, от чего все изменится. Ждет, не предпринимая никаких действий, ждет, презирая себя, перенося оскорбления мужа, порой чувствуя их справедливость. “Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость - бросить мужа, сына ради любовника и есть хлеб мужа!” - говорит ей в порыве ярости Каренин. Анна лишь ниже опускает голову. И все-таки остается жить у него.Что-то в Анне меняется. Широко и цельно полюбившая женщина вянет. “Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его”. И вместе с упоением любовью приходят мысли о смерти, видятся страшные сны, значение которых она видит в освобождении от всего бренного.Толстой обращает наше внимание на тончайшие нюансы внутренней жизни героини. Но вместе с тем “диалектика души” - неизменный толстовский принцип создания человеческого образа - находит отражение и в образе Каренина. Анна живет своим миром и все менее оказывается способной видеть в муже человеческое. Смешное слово “пелестрадал”, с трудом выговоренное Алексеем Александровичем, в первый раз вызывает у нее жалость. Но Каренин - это человек, по-своему страдающий, но приученный подавлять свои чувства, носить холодную маску величавой и даже чуть иронической непроницаемости. И ее жалость тут же пропадает. “Нет, это мне показалось, - подумала Анна, - нет, разве может человек с этими мутными глазами, с этим самодовольным спокойствием чувствовать что-нибудь?”.И наконец, кульминационная сцена романа у постели тяжело заболевшей Анны. Теперь, перед лицом возможной близкой смерти, все формальное, все привычные личины слетают - является человеческое. И в результате все приобретают иной, чем прежде вид и иные размеры. Ничтожный и неживой, каким казался Каренин, вдруг оживает и в этом своем оживлении приобретает величие. Здесь, в этой сцене, он так же человек, как Анна. И это дает нам до конца почувствовать всю глубину показанной Толстым трагедии.Достоевский писал об этой сцене: “Явилась сцена смерти героини (потом она опять выздоровела) - и я понял всю существенную часть целей автора. В самом центре этой мелкой и наглой жизни появилась великая и вековечная жизненная правда, и разом все озарила. Эти мелкие, ничтожные и лживые люди стали вдруг истинными и правдивыми людьми, достойными имени человеческого, - единственно силою природного закона, закона смерти человеческой. Вся скорлупа их исчезла, и явилась одна их истина. Последние выросли в первых, а первые вдруг стали последними, потеряли весь ореол и унизились, но, унизившись, стали безмерно лучше, достойнее и истиннее, чем когда были первыми и высокими”.Сцена у постели больной Анны показывает не временное и суетное, а вечное, и своим нравственным светом она освещает и прошедшее, и все, что будет потом. Она позволяет человеку заглянуть в те глубины, куда до читателя сумел заглянуть сам Лев Толстой. В пятой части романа Толстой рассказывает, что Левин пережил два события (смерть брата и рождение сына), которые “одинаково были вне всех обычных условий жизни, но были в этой жизни как будто отверстия, сквозь которые показывалось что-то высшее”. Это говорится о Левине, но это можно отнести и к Каренину, когда он находится в комнате, где его жена была на пороге смерти. Никогда не испытанное счастье вдруг охватило Каренина, “радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу. Он стоял на коленях и, положив голову на сгиб ее руки, которая жгла его огнем через кофту, рыдал, как ребенок”. Счастье прощения! Вот чем охвачена душа Каренина. Его не понимает Вронский, уж тем более не поймет свет, возможно, не до конца понимает себя сам Каренин, но чувствует, что это на него снизошло “что-то высшее”. Бесспорно, прав великий Достоевский, который называет это высшее “великой и вековечной жизненной правдой”.Углубленному художественному исследованию в романе подверглась личность Каренина, но еще больше - личность Анны. Возвращаясь к данной главе, хочется отметить парадоксальность ситуации. Мы как-то забываем об Анне, потому что слишком необычно происходящее с Карениным. Однако чувство прощения, охватившее Каренина, передается ему от Анны. Это она, прощая мужа, в страхе, как будто защищаясь, ждет прощения и от него. Это она примиряет (пусть на короткое время) соперников, заставляя каждого пережить незабываемые мгновения. Наконец, это и ей “как будто отверстия, открылось “что-то высшее”.Каренин во время болезни простил Анну и готов ей дать развод. Но ему мешают довести дело до конца и предрассудки общества, к которому он принадлежит, и превратные - тоже этим самым обществом освященные - представления о достоинстве и чести, и государственные законы, которые в основе своей бесчеловечны. Бесчеловечны в своих мыслях и поступках люди света, бесчеловечны служители государственной машины, бесчеловечны те порядки, которые отнимают у матери сына и мешают хорошему, правдивому человеку устроить жизнь по собственному разумению. Потому и проблески хорошего человеческого чувства у Каренина неустойчивы и непродолжительны, он вновь прячет их и входит в свое привычное состояние холодности и окаменелости.Анна, решив прекратить это мучительное и ложное положение, которое становится для нее совершенно нестерпимым, уезжает с Вронским за границу. “Неужели это возможно, чтобы мы были, как муж с женой, одни, своей семьей с тобой?” - говорит Анна, глядя на Вронского. Может быть, это еще возможно. Но есть что-то ужасное в их любви, которое, по мнению Вронского, должно ее усилить. Любовь и что-то ужасное, которое выплеснется в нужный момент и разрушит все то радостное и счастливое, что ждут от жизни влюбленные.Перемена жизни, хотя бы временный выход из состояния лжи и натянутости снова возвращают Анне прежнюю обаятельность. Толстой говорит о ее “милом грудном голосе, который был одною из ее главных прелестей”, о Вронском, который с новой любовью взглянул на свою прелестную, полную жизни и радости подругу. Анна чувствует себя “непростительно счастливой”, причем этот эпитет несколько раз повторяется в романе. А он, Вронский, “несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастья, которой он ожидал. Вероятно, он сам не знал, как ему было скучно”.В связи с трагической историей Анны возникает один существенный вопрос: почему она не могла оставаться спокойной и счастливой, уехав с Вронским за границу? Ведь там ее уже не преследовало общественное мнение, там она чувствовала себя свободной и даже о сыне почти забыла. Она была свободной - и несчастной.Счастье Анны подтачивается вопросом, который мучает ее беспрестанно: любит ли ее Вронский. Так ли любит, как прежде? Ее любовь не могла быть не мучительной, потому что она жила только ею. “Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге”, - замечает Толстой. А в любви, как известно, бывают свои приливы, отливы, разного вида оттенки, взлеты, ушибы, которым в обычной обстановке люди не придают особого значения, - в обычной, то есть в той, где, кроме любви, существуют разные дела, обязанности, заботы. Окруженная всевозможным комфортом, Анна ни дел, ни обязанностей, ни забот не имеет. У нее есть только любовь. В таких условиях каждая черточка в отношении с Вронским, каждый нюанс общения становится единственным предметом, занимающим думы и рождающим сомнения, переживания. И ощущение “непростительного счастья” и “преступной радости” начинает исчезать, а при возвращении в Петербург исчезло совсем.Приехав в Петербург, Вронский с Анной остановились в одной из лучших гостиниц. Все петербургское великосветское общество осуждает Анну, хотя при этом вовсе не сочувствует Каренину. А что представляло собой это общество? Еще ранее Толстой показал сущность высшего света, державшего Анну в тисках. Две главы посвящены обществу на даче Бетси Тверской. “Партия крокета”, на которую приглашены гости, показывает все то же моральное разложение великосветской среды. Здесь, конечно, присутствует Тушкевич, любовник Бетси. Другая пара возлюбленных, Стремов и племянница его жены Лиза Меркалова, - это “сливки сливок общества”, и они приняты везде. Кроме того, у Лизы есть какие-то отношения с князем Калужским. “Муж Лизы Меркаловой носит на ней пледы и всегда готов к услугам. А что там дальше в самом деле, никто не хочет знать”. В таком же духе описаны и другие.Словом, моральное разложение прикрыто здесь внешним блеском, и не это общество должно было бы отвечать запросам Анны, которая тогда боялась потерять его. Именно на таком фоне ярче выделяются душевные качества Анны Карениной.По мере углубления личной драмы Анны, усиливаются преследования ее со стороны светского общества. Проблема психологическая перерастает в социальную. Анна не может принять ни ложь, ни фальшь норм светской жизни, отстаиваемых Карениным, ни вступить на путь Бетси, ни приспосабливаться и обманывать себя и других. Анна оказалась перед судом людей, вообще не знающих, что такое нравственность, ответственность. Социальные условия, в которых она жила, губили все истинно человеческое. И тогда Анна бросает вызов отвергшему ее высшему свету. Люди считают ее “потерянной женщиной”, так пусть же все смотрят. Она решает ехать в оперу, где будет “весь свет”. Вронский тщетно пытается отговорить ее. Анна как будто ничего не понимает и удивленно спрашивает: Отчего же мне не ехать?Неожиданно неприятно действует на Вронского ослепительная красота Анны, собравшейся в театр. “Анна была одета в светлое шелковое с бархатом платье, которое она сшила в Париже, с открытою грудью, и с белым дорогим кружевом на голове, обрамлявшим ее лицо и особенно выгодно выставлявшим ее яркую красоту”. “В этом наряде, с известной всем княжной появиться в театре - значило не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, то есть навсегда отречься от него”, - думает Вронский. Он не может вслух произнести то, что прекрасно понимает сама Анна, сознательно идущая на этот шаг.И вот она в театре. Вронский не рискует появиться с ней в ложе. Анна сидит гордая и улыбающаяся под перекрестным огнем насмешливых взглядов и шепотов. Наконец, дама в соседней ложе громко заявляет, что позорно сидеть рядом с Анной, и уходит из ложи. Внешнее спокойствие Анны, мобилизовавшей все силы, чтобы выдержать эту роль в театре после нанесенного ей оскорбления, передано следующими словами: “Кто не знал ее и ее круга, не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления женщин, что она позволила себе показаться в свете и показаться так заметно в своем кружевном уборе и со своей красотой, те любовались спокойствием и красотой этой женщины и не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставляемого у позорного столба”. Эйхенбаум Б., исследователь творчества Толстого, в свое время отметил близость основной проблематики “Анны Карениной” к любовным стихам Тютчева так называемого “денисьевского” цикла. Сходство между “Анной Карениной” и любовной лирикой Тютчева, действительно, существует. Стихи Тютчева о любви, вызывая ассоциации с “Анной Карениной”, в чем-то проясняют проблематику толстовского романа, помогают его лучше понять. Особенно интересно в этом отношении, по мнению Маймина Е.А., стихотворение Тютчева “Две силы есть - две роковые силы...”Свет не таков: борьбы разноголосья - Ревнивый властелин - не терпит он, Не косит сплошь, но лучшие колосья Нередко с корнем вырывает вон.И горе ей - увы, двойное горе, Той гордой силе, гордо молодой, Вступающей с решимостью во взоре, С улыбкой на устах в неравный бой.Когда она, при роковом сознанье Всех прав своих, с отвагой красоты, Бестрепетно, в каком-то обаянье Идет сама навстречу клеветы.Личиною чела не прикрывает, И не дает принизиться челу, И с кудрей молодых, как пыль, свевает Угрозы, брань и страстную хулу, - Да, горе ей - и чем простосердечней, Тем кажется виновнее она... Таков уж свет: он там бесчеловечней, Где человечно - искренней вина.Сходство этого стихотворения с “Анной Карениной” и в сюжетных ситуациях, и в особенном повороте проблемы, и в характерах героинь. Героиня лирической пьесы Тютчева и Анна, безусловно, похожи в одном. Они виноваты. Но их вина человечна, а вина света по отношению к ним бесчеловечна.Но Анна не боится приговора света, о чем свидетельствует объяснение ее с Вронским после театра: “Если бы ты любил меня, как я, если бы ты мучался, как я,” - сказала она с выражением испуга взглядывая на него”. Увы, ее слезы и испуг вызывают во Вронском лишь жалость и досаду. Но он уверяет ее в своей любви, произносит слова, “которые ему казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их”. Анна жадно впитывала в себя эти слова и успокаивалась при мысли, что еще любима. Однако обреченные на общую жизнь, они все больше разъединялись. Трагедия Анны углублялась, несмотря на временное примирение и отъезд в Воздвиженское.В шестой части романа мы вновь видим Анну “непростительно счастливой”, полной жизни и неотразимой прелести, переданной автором глазами Долли. Долли подъезжает в коляске и встречает Анну верхом на лошади. “Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая голова ее с выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли”. Но к этому обычному впечатлению от красоты Анны в представлении внимательно наблюдающей Долли присоединилось ощущение какой-то особенной перемены в Анне, отразившейся и в ее внешности. Она поражена “тою временною красотой, которая только в минуты любви бывает в женщинах и которую она застала теперь на лице Анны. Все в ней было особенно привлекательным, и, казалось, она сама знала и радовалась этому”. Она все время повторяет, что она счастлива, и при этом с робкой улыбкой вопроса глядит на Долли. Анна, чуткая и добрая, сильная и непреклонная, пренебрегшая мнением света, не может пренебрегать мнением людей. которых сильно любит. Оттого и ждет она оправдания себя самой в глазах Долли. Долли отвечает ей так, как некогда советовала Анна в ситуации со Стивой: “Если простить, то простить совсем.” - “Я ничего не считаю, если любишь, то любишь всего человека, какой он есть, а не каким я хочу, чтоб он был”.Перемена в Анне, которую уловила хорошо знавшая ее Долли, подчеркнута еще одной деталью ее портрета: Анна приобрела привычку щурить глаза, когда вопрос касался каких-то сокровенных, никому не высказанных мыслей и чувств, глубоко волновавших ее. “Точно она на всю жизнь щурится, чтоб не все видеть”, - подумала Долли. Так, сообщив Долли, что она видела в Москве Сережу, Анна сказала это сощурившись, “точно вглядываясь во что-то далекое”. На просьбу Вронского уговорить Анну согласиться на развод Долли ответила: “Хорошо, я поговорю. Но как же она сама не думает? - сказала Дарья Александровна, вдруг почему-то при этом вспоминая странную новую привычку Анны щуриться”. И ей вспомнилось, что Анна щурилась именно тогда, когда дело касалось задушевных сторон жизни. Все сильнее Долли сомневается в счастье Анны, все большая стена непонимания возникает между ними. Дарью Александровну неприятно поражает в Анне какая-то новая черта молодого кокетства. Дни усиленно заполняются всевозможными удовольствиями, но чувствуется страшная пустота и скука. А главное - фальшь. Добрая и искренняя Долли, “чтобы не расстроить других и как- нибудь провести время... притворилась, что ей весело”. Возникает ощущение ненатуральности окружающих людей, которые стараются заполнить скуку собственной жизни за счет хозяина дома. И та Анна, которая уверяла Долли в своем счастье, со слезами в голосе говорит: “Я не стою презрения. Я именно несчастна. Если кто-то несчастен, так это я”. Отчего же вновь, как и за границей, Анна не может быть спокойной и счастливой? Отчего она не хочет развода? Ведь, казалось бы, как все хорошо устраивается: они поженятся, Анна восстановит свое положение в свете - и будет прекрасный брак, основанный на любви. Ложностью их положения одинаково мучаются и она сама, и Вронский. Но, несмотря на это, Анна категорически отказывается от развода. Она ссылается на сына, на невозможность соединения двух любимых существ - Вронского и Сережи. Но есть какая-то недосказанность в ее словах, словно она опять щурится, пытаясь изгнать из души что-то мрачное и ужасное. И этим мрачным и ужасным. Вересаев В. считает то, что “и в наизаконнейшем браке они с Вронским будут теми же любовниками, та же между ними будет внешняя любовь, где самым важным остается чувственное наслаждение, красота, “круглые колени и выпуклые бедра”, та темная арцыбашевщина, которая в самой себе несет гибель, взаимную ненависть и разъединение. Анна чувствует это и бессознательно противится браку; тогда уже нельзя будет себя обманывать, банкротство их любви станет очевидным”.А ведь у них есть все, что необходимо для нормальной полноценной жизни: достаток, ребенок, здоровье, любовь. Но нет того, что Толстой считает главным в единении мужского и женского начала: “Кити крепче оперлась на руку Левина и прижала ее к себе. Он наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о ее беременности ни на минуту не покидала его, то еще новое для него и радостное, совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой женщине. Ему хотелось слышать звук ее голоса, изменившегося теперь при беременности. В голосе, как и во взгляде, была мягкость и серьезность, подобная той, которая бывает у людей, постоянно сосредоточенных над одним любимым делом”. Для Толстого любовь - это внутреннее единение людей. В одном из своих писем он писал: “...муж и жена не отдельные существа, а одно”. Бессознательным, интуитивным чувством любящие чувствуют душу друг друга и как бы живут одним целым. Между мужем и женой, считает Толстой, существует таинственная живая связь. Наружно она сообщается словами, но души их, помимо слов, все время соприкасаются в каком-то другом общении, неизмеримо более глубоком, тесном и правдивом.А что же Анна? Благополучная Анна, а именно такова она чисто внешне к концу романа, Анна, окруженная всем возможным комфортом, любящая и любимая, она загнана в свою любовь, замурована в ней. Именно так. Ее любви нечем дышать. Анна не виновата в этом, но у ее любви, если можно так выразиться, нет выходных. Нет ни дел, ни отвлечений, ни других привязанностей, ни свободного человеческого общения, есть только любовь, ее приливы и отливы, мелочи и нюансы, которые решительно ничего не значат в обычной жизни, но значат так много, если думать о них непрерывно. А о чем же думать, если ничего больше нет? Есть только любовь, и это - противоестественно, невозможно. Учащаются ссоры, в каждой отлучке Вронского Анна видит угрозу для своей любви. В каждой сцене ревности Вронский видит посягательство на свою независимость, свободу. Каждый из них словно желает сохранить маленький неприкосновенный островок, чувствую приближение катастрофы. Самое страшное это то, что речь идет о любящих друг друга людях. Потому что не только Анна любит Вронского, но и Вронский любит Анну, и любит ничуть не меньше, чем раньше. “Ах, Анна, почему ты так раздражаешься? Разве ты не знаешь, что я не могу без тебя жить?”. Как это ни странно, но любовь Анны начинает его душить, от этой любви невозможно перевести дыхание. И Анна испуганно сжимается под холодным и отчужденным взглядом возлюбленного, заполняя жизнь сценами и попреками, теряя самообладание.В седьмой части романа, где драматическая коллизия разрешается трагической развязкой, Анна вновь предстает пред нами во всем блеске своей неповторимой красоты и обаятельности. Толстой убеждает нас в этом, показывая Анну через восприятие ее образа людьми, относящимися к Анне с предубеждением, как, например, Левин, и даже враждебносью (Кити). Левин оказался в квартире Анны, куда едет по приглашению Стивы Облонского, едет очень неохотно, видя в этом нечто неловкое и неприятное. Но стоило Левину увидеть Анну, поговорить с ней, как вся предубежденность исчезла. Он открывает в ней одну новую черту за другой, а самое главное, “кроме ума, грации, красоты, в ней была правдивость”.Огромное впечатление на Левина произвел портрет Анны, сделанный талантливым художником Михайловым в Италии. “Левин смотрел на портрет, в блестящем освещении выступавший из рамы, и, не слушая того, что говорилось, не спускал глаз с удивительного портрета. Это была не картина, а живая прелестная женщина с вьющимися волосами, обнаженными плечами и руками и задумчивою улыбкой на покрытых нежным пушком губах, победительно и нежно смотревшая на него смущавшими глазами. Только потому она была не живая, что она была красивее, чем может быть живая”. Это впечатление усиливается и переходит в восхищение, когда Левин увидел живую Анну, наблюдая за теми переменами, которые говорили о внутреннем напряжении и глубоких переживаниях. Когда вошла Анна, Левин увидел, что “она была менее блестяща в действительности, но зато в живой было что-то такое новое, привлекательное, чего не было на портрете”. Забыв о приличиях, Левин упорно глядит на ее красивое подвижное лицо, поражаясь “переменой ее выражения” и стараясь угадать ее чувства. “И, прежде так строго осуждавший ее, он теперь, по какому-то странному ходу мыслей оправдывал ее и вместе жалел и боялся, что Вронский не вполне понимает ее”. Вместе с силой ее обаяния деликатный и наблюдательный Левин почувствовал и прилив нежности и жалости к Анне. “Какая удивительная, милая и жалкая женщина”, - думает он.“Жалкая” - вот тот новый эпитет, который сопровождает образ Анны на последних страницах романа и вносит новый и важный штрих в восприятии героини. Анна обречена в глазах Левина, и он восхищается ее мужеством и правдивостью, с которой она не скрывает от него всей тяжести своего положения. Но более собственного положения Анну мучают сомнения, одна и та же мысль неотвязно преследует ее: “Если я так действую на других, на этого семейного, любящего человека (Левина), от чего же он так холоден ко мне?”.Она чувствует физически тот “злой дух какой-то борьбы”, который они оба не могут изгнать из своего сердца, оказавшись прикованными к одной цепи. Между ними любовь, превратившаяся со временем в мрачную и тяжелую, а торжество победы как с одной, так и с другой стороны, не приносит никому счастья. Но самым страшным является ощущение того, что происходящее сейчас - это не временное, не преходящее, это может быть концом любви, катастрофой. Какие могут быть мелочи, если все поставлено на карту любви! Не пришел тогда, когда собирался прийти, где-то задержался? Ну, конечно же, он больше не любит. Приедет от матери по первой же посланной вслед записке - все в порядке, любит по-прежнему. Не приедет, попросил, чтобы до вечера не ждала, - все ясно, не любит вовсе, давно уже не любит, не знает, как отделаться, отвязаться. Жизнь - смерть, любит - не любит, только так. Только этим живет загнанное в любовь сердце. Сердце совершает смертельные взлеты и смертельные падения на невидимых качелях, и все круче, круче. Анна хочет удержать упреки, а они против воли рвутся наружу. Хочет скрыть ревность, а ревность все равно прорывается недостойными сценами. Малейшая оплошность Вронского тут же оборачивается трагедией, взвинчивающейся необратимо. С какой точностью прослеживает Толстой этот непредсказуемый и неостановимый, не от любящих людей зависящий разлад. Раздражение, разделяющее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, “для него - раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того, чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу”. Понять Анну, понять эти упреки и объяснения по каждой мелочи Вронский не может, потому что, кроме любви, живет обычной человеческой жизнью, появляется в обществе, посещает родных, друзей, имеет свои дела, и обязанности. И любовь Анны требовательная, нервная до абсурда, душит его. Инстинктивно Вронский сопротивляется тому, чтобы и его загоняли в духоту и мрак. Сознает он это или нет, но сопротивляется он, в конечном счете во имя все той же любви, потому что ни огонь не горит, ни любовь не живет в замкнутом безвоздушном пространстве. И взаимное раздражение двух любящих людей, из которых один чувствует себя ни в чем не повинной жертвой, а другой - ни в чем не виновным палачом, все чаще напоминает ненависть, т.е. превращается в чувство, исключающее любовь, составляющее ее противоположность. И Анна решает покончить с собой. Что бросит Анну на рельсы? Прежде всего ненавистническое желание отомстить. Желание наказать измучившего ее человека. Хотя Вронский и неподдельно любит Анну, он открывает перед ней лишь часть своей души, - кроме любви их ничего не связывает. Анна теряет доверие к нему, уличает его в неискренности, и это была неискренность не столько к ней лично, сколько вообще. Мысль о неискренности Вронского перерастает у Анны в мысль о всеобщей неискренности: “Все гадко. Звонят к вечерне, и купец этот как аккуратно крестится! - точно боится выронить что-то. Зачем эти церкви, этот звон и эта ложь? Только для того, чтобы скрыть, что мы ненавидим друг друга, как эти извозчики, которые так злобно бранятся. Яшвин говорит: он хочет меня оставить без рубашки, а я его. Вот это правда!”.Анна едет на вокзал. В поездку, которая кончится ее смертью. Новыми глазами смотрит на все кругом, и думает, думает. Мысли отрывисты. Она перескакивает с одного на другое, но так или иначе возвращается к Вронскому. Одна мысль страшно взволновала ее. Это то, что она силилась скрыть от Долли, Вронского, самой себя: “Если бы я могла быть чем-нибудь кроме любовницы, страшно любящей его ласки: но я не хочу и не могу быть ничем другим. И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе.” И далее: “Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он мое, и переделать ни его, ни меня, нельзя. Все попытки были сделаны, винт свинтился”. Так размышляет Анна по поводу своих отношений с Вронским. Мучимая ревностью и ужасом перспективы потерять навсегда то, что единственно теперь оправдывало ее существование, почувствовав невыносимое одиночество, Анна приходит к мысли: “Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на все это?”.Еще раз она прошла перед читателем, по-прежнему производящая неотразимое впечатление на всех, кто ее встретил, смертельно одинокая и жалкая в своем трагизме и безысходности. Еще раз мы увидели ее живой и бесконечно близкой, с красным мешочком на коленях, дожидающейся набегающего на нее вагона, который погасил свечу, вспыхнувшую зловещим ярким блеском.И затуманивается в нашем воображении образ Анны, какой ее хотел представить Вронский, “таинственной, прелестной, любящей и дающей счастье”, и вырисовываются - бессмысленно чудовищный в его жестокости символ - очертания стального колеса в крови и трупа”.Таков трагический конец Анны - этой ищущей истинного счастья женщины и стремясь к нему, Анна сама попадает в ложное положение, пытаясь удержать Вронского одной только любовью и, таким образом, извращая это чувство. Человек любовью цветет, любовью счастлив. Но нельзя человека загонять в любовь, ограничивать, травить его, как офлаженного волка, любовь воспротивится. Человеческая личность разрушается, гибнет: нельзя - во имя любви! - жить только любовью.Значит, причиной гибели Анны явилось то, что было сначала ее счастьем, любовь! Невероятно, противоестественно? Да. Не внешние обстоятельства погубили ее, - но и внешние обстоятельства тоже. Не Каренин ее погубил, но и он приложил руку. Не Вронский, но и Вронский - при несомненной его любви. Не Анна по доброй воле выбрала эту мрачную свою судьбу - все вокруг словно сговорилось, чтобы ее в этот мрак загнать. И жизнерадостный, сердечный человек, живший с такой редкостной полнотой, с такой увлеченностью, так щедро отдававшийся чувству, превратился в вечно разраженное, вечно несчастное существо, рядом с которым ни жить, ни дышать невозможно. Воистину: “Мне отмщение, и Аз воздам”. Нельзя так с любовью. Этот главный закон любви нарушен, и она, любовь, мстит за себя. Ей воздух нужен, иначе она не существует, свобода нужна от себя же, иначе ей нечем жить!2.2 Мотив страдания материи в романе “Анна Каренина”Проблема семьи - одна из решающих в мировоззрении и духовных исканиях Толстого. Она занимает исключительно важное место не только в “Анне Карениной”, но и в таких его произведениях, как “Утро помещика”, “Семейное счастье”, отчасти “Война и мир”.Что касается “Анны Карениной”, то решению этой проблемы подчинена в значительной степени вся структура этого романа. Для Толстого строить семью - это значит строить жизнь, или, наоборот, строить жизнь - это значит строить семью. Личная жизнь, по мнению Толстого, немыслима без семьи. А семья, как мы уже писали выше, это духовное единение мужчины и женщины, это зарождение новой жизни, которая должна прийти в мир любви и добра, что несут с собой родители. Но Анна разбивает свою далеко не идеальную семью, и идет гибельным путем. Личная и социальная трагедия Анна усиливается тем, что она находит выражение в ее взаимоотношениях с сыном. Будучи по структуре сюжета как бы второстепенным мотивом, эти отношения служат самым точным показателем внутреннего состояния и душевных качеств Анны.Сын упоминается при первом появлении Анны на московском вокзале. Старая графиня говорит о ее переживаниях, оставившей малыша на попечение мужа. “У Анны Аркадьевны, - сказала графиня, объясняя сыну (Вронскому), - есть сынок, восьми лет, кажется, и она никогда с ним не разлучалась и все мучается, что оставила его.Да, мы все время с графиней говорили - я о своем, она о своем сыне”, сказала Каренина, и опять улыбка осветила ее лицо, улыбка ласковая, относившаяся к нему”. Так, впервые, косвенно, каким-то, на первый взгляд, незначительным штрихом автор сталкивает Вронского с сыном Анны. Толстой сделал так, что с момента встречи с Вронским сын, едва заметный в романе, эпизодически почти неуловимо проходящий в нескольких сценах, непосредственно связанных с Анной, играет большую роль в развитии сюжета. Скупыми средствами, но выразительно Толстой показывает своего рода единоборство между Вронским и сыном. Сближаясь с Вронским, Анна отталкивалась от сына, который, в свою очередь, мешал новой жизни.Показателен рассказ о впечатлении, которое произвел Сережа на мать после ее возвращения из Москвы: “Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал: “Мама, мама!”. Добежав до нее, он повис на ее шее.- Я говорил вам, что мама! - кричал он гувернантке. - Я знал! И сын, так же, как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на разочарованье. Она должна было опуститься до действительности, чтобы наслаждаться им таким, каков он был”. Анна, вся под впечатление недавней встречи с Вронским, усматривает в этом что-то порочное, неприличное, но близость и ласка мальчика приводят ее к нравственному успокоению. Сам того не подозревая, Сережа своим простодушием и доверчивостью успокаивает материнские чувства Анны, возвращая ее к обыденной реальности. Дальше по поводу смятения, которое произвела в ее душе встреча с Вронским, сказано: “Чтобы совершенно успокоиться, она пошла в детскую и весь вечер провела с сыном, сама уложила его спать, перекрестила и покрыла его одеялом”.После такого, как бы случайного, но искусного сопоставления сына с Вронским, не была неожиданностью исчерпывающая характеристика роли Сережи, появившаяся как раз в той сцене, которая окончательно определила судьбу Анны - перед скачками.Когда Вронский входил на террасу дачи Карениных, весь поглощенный мыслью о свидании, он “вдруг вспомнил то, что он всегда забывал, и то, что составляло самую мучительную сторону его отношений к ней, - ее сына с его вопрошающим, противным, как ему казалось, взглядом. Мальчик этот чаще всех других был помехой их отношений”. А мальчик с недоумением смотрел на взрослого человека, пытаясь найти объяснение собственным сомнениям, чувствуя в нем что-то инородное, мешающее ясности и покою во взаимоотношениях взрослых в семье. И ребенок мучался, задавался вопросами, ответа на которые не находили даже взрослые: “Что же это значит? Кто он такой?” Взгляд ребенка стеснял Вронского, вызывая “то страшное чувство омерзения, которое он испытывал последнее время”. Но омерзение не было беспричинным, оно было вызвано тем ложным положением, в котором он оказался в силу обстоятельств.Присутствие этого ребенка, как писал Толстой, должно было показать взрослым “степень их отклонения от того, что они знали, но не хотели знать”. Он вызывал чувство, “подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить движение не в его силах, что каждая минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении - все равно, что признаться в погибели”. И тем не менее Анна идет к своей гибели, не порывая с Карениным, оберегая, как ей кажется, сына, борясь за любовь. Толстой объясняет это её материнскими чувствами, тем словом “сын”, которое она лишний раз не произносит в присутствии Вронского, чувствуя, что этим может смешать ребенка с чем-то порочным. “Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно, что она старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем, чтобы все оставалось по-старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном”.Порой страсть настолько захватывает Анну, что она забывает обо всем, с восторженной улыбкой любви глядя на Вронского. Так было и во время свидания на даче, о котором мы писали выше. В этот же момент она услышала голос возвращавшегося сына. Анна шепотом назначила время следующего свидания “и, тяжело вздохнув, пошла своим легким и быстрым шагом навстречу сыну”. Так тяжело вздыхает Анна не потому, что сын прервал ее любовные объятия, а потому, что облик его вновь возвращает к действительности, от которой хочется скрыться.Объяснение с мужем после скачек, страх остаться одной, быть изгнанной из дома держит ее в состоянии оцепенения. Именно “напоминание о сыне вдруг вывело Анну из того безвыходного положения, в котором она находилась”. Она с радостью почувствовала, что “у ней есть держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому. Эта держава - был сын... У ней есть цель жизни”. Мысль о сыне успокоила ее. Она смотрит на него робким взглядом и чувствует, как любовь к этому крохотному с испуганными и радостными глазенками человеку переполняет ее. Она решает взять сына и уехать.Отношение Анны к сыну очень сложно. В одном из отброшенных вариантов Толстой не удержался-таки от мотива осуждения Анны-матери; “Анна покраснела от стыда и боли, когда ей напомнили о роли матери, которую, как она сама понимала, она не выдержала”. Так было в черновиках. Но Толстой не мог сделать Анну сознательной виновницей рокового шага, не мог сделать ее матерью, добровольно оставившей сына Это страшное решение. Толстой нашел другой путь. Он нарисовал картину безотчетной страсти, охватившей Вронского и Анну, и в минуту полного забвения ими действительности ввел грозную тему сына.Анне все равно, что будет с ней, даст ли развод Каренин, но одно ее не может не беспокоить: “Я не знаю только, что он решит об Сереже”. Вновь между влюбленными мелькнула тень сына. Глубокий смысл ее появления почувствовал Вронский: “Он не мог никак понять, как могла она в эту минуту свидания думать и помнить о сыне, о разводе. Разве не все равно было?”. Все равно для матери, сжигающей за собой мосты? Уже в этом непонимании проглядываются первые признаки начавшегося за границей распада отношений Вронского и Анны. И тем не менее Анна, не имея сил сопротивляться любви к Вронскому, простилась с сыном, оставив его с Карениным, а сама уезжает с Вронским в Италию.Они живут в Италии. Анна чувствует себя “непростительно счастливой и полной радости жизни”. Разлука с сыном, которого она любила, и та не мучила ее в первое время. Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну, что она редко вспоминала о сыне. Но глубоко в душе воспоминание это непрерывно живет у нее. Они возвращаются в Петербург. “И чем ближе она подъезжала к Петербургу, тем радость и значительность этого свидания представлялись ей больше и больше. Она и не задавала себе вопроса о том, как устроить это свидание. Ей казалось натуральным и простым видеть сына, когда она будет с ним в одном городе”. Но оказалось не так. Та “грубая, властная и таинственная сила”, которая помешала Каренину проявить пробудившиеся в нем человеческие чувства, - сила окоченелых понятий людских о добре и зле, - загораживает Анне дорогу к сыну.А сын в это время жил своей жизнью, обреченный матерью на сиротство, потому что иначе не назовешь взаимоотношения ребенка с отцом. Он начинает задумываться о жизни и видеть людей вокруг. Люди для него - это Капитоныч и добрая няня, подвязанный чиновник, несчастная судьба которого беспокоит мальчика. Он размышляет о том, отчего взрослые говорят все одним манером, а самое главное - отчего отец отталкивает его от себя и не любит. Всю свою нежность готов отдать Сережа человеку в чопорном сюртуке, он даже научился подделываться под того книжного мальчика, которым хотел видеть его отец и которым Сережа, увы, не был. Оттого и взгляд его становится испуганным и не понимает он требовательного тона Каренина. Воспитатели жаловались, что мальчик не хочет учиться, а он просто берег свою душу, “как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал туда”. Как похож в этом Сережа на свою мать: мать, которая в мире его раздумий стояла особняком; мать, в смерть которой он не верил, как “не верил в смерть вообще”. Незримая, но физически осязаемая связь соединяет Анну с сыном. Она придумывает различные средства для свидания с ним и наконец решается писать графине Лидии Ивановне. Ее письмо остается без ответа. Анна чувствует себя униженной и оскорбленной, но “горе ее было тем сильнее, что оно было одиноко. Она не могла и не хотела поделиться им с Вронским... Она знала, что никогда он не будет в силах понять всей глубины ее страдания: она знала, что за его холодный тон при упоминании об этом она возненавидит его. И она боялась этого больше всего на свете и поэтому скрывала от него все, что касалось сына”. И действительно, он не понял ее чувства, он только видел “какое-то новое, непонятное для него настроение”, понимая, что “она чем-то мучалась и что-то скрывала от него и как будто не замечала тех оскорблений, которые отравляли ее жизнь и для нее, с ее тонкостью понимания, должны были быть еще мучительнее”.Анна сильнее, чем Вронский, испытывала тяжесть своей отверженности от высшего света, но она вся была переполнена восторжествовавшей любовью к сыну, поэтому не замечала того, что творилось вокруг нее. Ответ графини с отказом свидания с сыном резко изменил ее отношение к окружающим. Возмущенная лицемерием и притворством, она произносит гневные слова, обращенные к мужу, графине Лидии Ивановне, ко всему свету, которые обволакивают жизнь ее и сына безобразным обманом. “Эта холодность - притворство чувства! - говорила она себе. - Им нужно только оскорбить меня и измучить ребенка, а я не стану покоряться им! Ни за что!”.В атмосфере борьбы с темными силами проходят сборы к сыну. Незабываемо мучительна сцена свидания Анны с сыном, когда ранним утром, подкупив швейцаров и лакеев, Анна, как воровка, пробирается в спальню сына. Вся сцена свидания с сыном дана не столько словами Анны, сколько ее порывистыми движениями, взглядами, невысказанными чувствами. Мать пришла навестить сына, отнятого у нее суровыми законами жизни. И она с виноватой мольбой смотрит на старика Капитоныча, и мы действительно чувствуем, что Анна только смотрит на него с мольбой, а голос отказывается ей повиноваться. Мы слышим даже ее быстрые, легкие шаги по лестнице. И слезы, душившие Анну, которые она судорожно проглатывает, и испуг на лице, и что-то похожее на стыд (няня, очевидно, шепнула о приходе Алексея Александровича) - все это создает впечатление живой ощутимости переживаний матери, разлученной с сыном. Нет нарочитости, навязывания в авторском изображении. Сцена свидания Анны с сыном не отличается многословием, но само многословие, повторение только отдельных коротких незавершенных фраз - “Сережа... Сергей Александрович... Милый мой... душечка” - передают всю сложность психологического момента, все богатство материнских чувств героини. Она по-детски рыдает и целует мальчика, впивая “милый, сонный запах и теплоту, которые бывают только у детей” и твердит: “Милый, милый Кутик!” Нота торжества справедливости звучит в героической сцене свидания с сыном. “Апофеоз материнства показан на фоне полного морального поражения окружающей Среды”. Никто не смеет нарушить уединение сына с матерью, никто не в силах встать на ее пути. Изо всех сил прижимает Анну к себе дрожащими ручонками Сережа, чувствуя, что минуты счастья близятся к концу. Своим детским сердцем он понимает одно: “Она не виновата... она страдает”. Но есть иные силы, способные разлучить сына с матерью, властные, таинственные силы, извечно именуемые законами общества, которые заставляют Анну покинуть дом.Нужна была великая сила и гордость, чтоб выдержать это надругательство над материнским своим чувством. У Анны этой силы не хватило. Победило другое чувство. Вернувшись от Сережи, она почувствовала себя страшно одинокой, она вновь и вновь видела перед собой сына и понимала, что “в нем уже боролись мысли, чувства,... и она навсегда не только физически, но духовно была разъединена с ним, и поправить это нельзя было” Анна подумала о Вронском. “Она ни разу не вспоминала о нем все это утро. Но теперь вдруг, увидав это мужественное, благородное, столь знакомое и милое ее лицо, она почувствовала неожиданный прилив любви к нему”. Увидела она милое ей лицо не самого Вронского, а на фотографической карточке, с помощью которой - какой страшный смысл! - она только что вытолкнула из альбома крепко удерживавшуюся в нем и не поддававшуюся ее усилиям карточку сына!Теперь Анна боялась потерять не сына, а Вронского. И в тот же день, одеваясь к обеду, она занялась больше, чем все эти дни, своим туалетом, как будто он мог, разлюбив ее, опять полюбить за то, что на ней будет то платье, и та прическа, которые больше шли к ней. Как будто луч ясного света, озарявший Анну во время свидания с сыном, гаснет, и мы видим тьму, в которой бьется героиня романа, пытаясь соединить несоединимое - сына и мужчину, которого любит больше жизни. И в этом - главный источник ее страданий.В Воздвиженском, куда Анна уехала, она отчетливо понимала, что любовь к сыну и Вронскому “одно исключает другое”, и она не могла их соединить.Проведать их приезжает Долли, которую поражает роскошь жизни Вронских и какая-то театрализованность. Они заходят в детскую. Общий дух детской очень не понравился Дарье Александровне. Видно было, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычное.“- Мне иногда тяжело, что я как лишняя здесь, - сказала Анна, выходя из детской. - Не то было с первым.- Я думала, напротив, - робко сказала Долли.- О, нет!”.Долли заводит с Анной разговор и пытается убедить ее в необходимости развода. Основная причина, по мнению Долли, это дети. Но она опять сталкивается с прищуренным взглядом Анны, уходящей вглубь себя, и слышит страшное для себя возражение: “Это он может быть спокоен: у меня не будет больше детей”. Причина такого решения просто не укладывается в головке “прозаичной” Долли: “Он любит меня до тех пор, пока любит. И что же, чем же я поддержу его любовь? Вот этим? - она вытянула белые руки перед животом”. В ответ Долли только вздохнула, выражая этим свое несогласие. Анна оправдывает себя тем, что не хочет быть виноватой перед несчастными детьми, а значит, рождения их следует избежать.Казалось бы, все логично, умом Дарья Александровна все понимает, но сердцем... Сердце подсказывает мысль: “Могло ли быть в каком-нибудь случае лучше для ее любимца Гриши, если б он никогда не существовал? И это показалось ей так дико, так странно, что она помотала головой, чтобы рассеять эту путаницу кружащихся сумасшедших мыслей”. Чувство гадливости испытывает Долли от этих слов. Нечто подобное испытала она на постоялом дворе, спрашивая молодайку, есть ли у нее дети, и услышав в ответ, что от детей одна забота, никакой радости.С Анной все иначе. Она приводит много аргументов в пользу того, что ей не нужны больше дети и, наконец, ссылается на сына. Даже голос отказывает ей при мысли, что никакой развод не решит ее проблемы сыном: “Я получу согласие, а сы... сын? Ведь они не отдадут его. Ведь он вырастет, презирая меня, у отца, которого я бросила. Ты пойми, что я люблю, кажется равно, но обоих больше себя, два существа - Сережу и Алексея”. Но она отчетливо понимает, что любовь к сыну и Вронскому - одно исключает другое, и она не может их соединить. А если так, то все пусть идет своим чередом, как бог пошлет.Долли от всей души жаль Анну. Но она с ужасом выслушивает признание Анны не иметь больше детей, о способах к этому, не понимает до конца ее решения жить вне развода. “Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день”. Долли вдруг начинает ощущать жизненность своего мира, ту трепещущую в нем жизнь, которая делает сумасшедше-нелепым ряд самых логических, рассудительных доводов. Отметаются в сторону и ее собственные доводы, высказанные выше на страницах романа: “Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута... Потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные от треснувших сосков... И все это зачем? Что же будет из всего этого? То, что я, не имея ни минуты покоя, то беременная, то кормящая, противная мужу, проживу мою жизнь, и вырастут несчастные, дурно воспитанные дети... В самом лучшем случае они только не будут негодяи. Вот все, что я могу желать. Из-за всего этого сколько мучений, трудов... Загублена вся жизнь”. Да, в минуту уныния Долли могла задавать себе вопросы о бессмысленности своей жизни, о бесцельности своих страданий и суетни с детьми. Но жизнь эта полна и прекрасна, несмотря на все ее страдания, - прекрасна потому, что для Долли жизнь именно в этом: “Дарья Александровна ничем так не наслаждалась, как этим купаньем со всеми детьми. Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивать на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги, видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными веселыми глазами лица этих брызгающихся херувимчиков было для нее большое наслаждение”.А ведь Долли несравненно больше, чем Анна, имела право уйти из семьи, разорвать со своим неисправимо беспутным и очаровательно благодушным мужем - и все-таки она этого не сделала. Она смирилась, согласилась даже на унижение, чтобы сохранить семью. Ради сохранения семьи она отказалась от женского счастья. Особенно ярко это описывается Толстым в сцене, где она отправляется к обедне причащать своих детей. Глядя в зеркало, “она видела, как она подурнела. Но теперь она опять одевалась с удовольствием и волнением. Теперь она одевалась не для себя, не для своей красоты, а для того, чтобы она, мать этих прелестей, не испортила общего впечатления. И, посмотревшись в последний раз в зеркало, она осталась довольна собой. В церкви никого, кроме мужиков, дворников и их баб, не было. Но Дарья Александровна видела, или ей казалось, что видела, восхищение, возбуждаемое ее детьми и ею”.Долли, несчастная с мужем, в детях находит оправдание своей трудной жизни и свое счастье. Это высокое, но нужно сказать, не очень радостное счастье. Слишком дорогой ценой оно досталось. Ведь семьи у Долли, по существу, тоже нет. То, что для других формально считается ее семьей, на деле есть пустая личина, прикрытие лжи, неправда. Но она оправдывается великой любовью к маленьким детям, ради которых Долли готова на все.Совсем иной путь у Анны. В чем-то даже противоположный. Семейное счастье ее разрушено. Рана в душе Анны от потери сына очень тяжела, усугубляется она по мере возрастания любви к Вронскому. Со всей силой трагедия Анны и Сережи выражается в краткой беседе Степана Аркадьича с племянником после переговоров с Карениным о разводе. Робко, с жалостливым выражением лица, как бы вымаливая милостыню, Анна просит брата увидеть сына, узнать подробно, где он, кто при нем. А самое главное - решить вопрос о разводе так, чтобы сын остался при ней.Последнее свидание с матерью настолько потрясло мальчика, что он тяжело заболел, находясь на грани жизни и смерти. Итогом явился общий запрет для всех упоминать ее имя. Внешне мальчик изменился, те мечты и воспоминания о матери, которые после свидания с нею сделали его больным, теперь уже не занимали его. Когда они приходили, он старательно отгонял их от себя, создав нечто вроде психологического барьера, оберегающего его душу. Но это спокойствие оказалось разрушенным с приходом дяди. Поднимаясь с глубин души, накатывают на него воспоминанья, заставляя страдать и мучиться. Не к одному дяде относятся его раздирающие душу крики: “Оставьте меня! Помню, не помню... Какое ему дело? Зачем мне помнить? Оставьте меня в покое!” - а ко всему свету, разрушившему его детские мечты и счастье и пытающемуся смешать с грязью то, что олицетворяло собой самое нежное и ласковое. Наконец, в финале краткое упоминание о сыне подводит итог. Мысль о сыне входит составной частью в предсмертный бред Анны, но по своему значению она резко выделяется из компонентов этого бреда, завершая свою идейную функцию. Доказательством служит тот факт, что в первой редакции сцены нет этих раздумий о сыне - они возникли впоследствии, как результат углубления идейного замысла.Тема введена очень искусно. Чтобы не было нарочитости, она появляется дважды, одним приемом ассоциации, но с разной реакцией. Первый раз, когда Анна ехала к Долли, на бульваре встретились три мальчика, играющие в лошадки. Мать тут же ассоциирует их с собственным сыном: “Сережа! И я все потеряю и не возвращу его”. Кого? речь идет не о Сереже, о Вронском. Мысль о сыне только промелькнула, заострив другое чувство. Немного позже, по дороге на вокзал, встретились смеющиеся гимназисты. та же, как будто реакция: “Сережа?” - вспомнила она. Однако при вторичном напоминании загнанная внутрь мысль о Сереже прорвалась и столкнулась с мыслью о Вронском. Анна сопоставила их и подвела итог: “Я тоже думала, что любила его, и умилялась над своей нежностью. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась этой любовью”.Здесь, как и на протяжении всего романа, тема сына, только мелькающая, точнее всего измеряет душевные глубины Анны Карениной. Борьба в ее душе между Вронским и сыном кончилась. Мысль о сыне помогла Анне с отвращением вспомнить о своей любви к Вронскому. Морально победила мать, и, погибая, Анна побеждала морально убивший ее социальный строй. Но смерть ее, так же, как и жизнь, ставит “вечный” вопрос об ответственности родителей за счастье детей, о нравственных обязанностях взрослых перед теми, кто только начинает жить. В глубине материнской души, по мнению Толстого, заложена могучая инстинктивная сила, ведущая ее к благу. И горе тому, кто идет против этой силы, кто не повинуется душе своей, как бы ни было это тяжело и трудно. В браке Анна познала счастье материнства, но не познала счастье жены. Сила любви была столь велика, что бросилась она в нее, как в омут, став “духовно-бездетною любовницей, как раньше была только матерью”. Она пытается соединить в себе мать и любовницу, но тщетны ее усилия. Поруганная, разорванная надвое, Анна страдает, но ничего не может изменить. И тогда грядет наказание, вынесенное автором в эпиграфе к роману: “Мне отмщение, и Аз воздам”.Анна изменила мужу, бросила сына - и сделалась жалкой и потерянной женщиной. Никакая новая любовь, никакие разводы, по мнению Толстого, не в состоянии снять с нее грязного клейма. Достойный выход для Анны был только один: принять прощение мужа, задавить отвращение к нему, возвратиться в прежнюю ложь, мрак, узаконенный позор. Ведь так живут многие. Анна этого не сделала - и гибнет. Но так ли справедливо наказание? Эти сомнения зарождает в нас сам Толстой, заглянувший в самые тайники ее души. Когда он узнал свою героиню, оценил и полюбил, осуждать просто и безоговорочно уже не мог. Прав Эйхенбаум Б.М. “чем больше роман подходит к концу, тем вина Анны становится все менее ясной”.Да, Анна, возможно, виновата. Но люди не должны бросать в нее камнями, потому что первый камень в себя бросает она сама, потому что неизмеримы страдания, ниспосланные ей свыше, и жестока кара, обрушившаяся на женщину, задавленную колесами вагона.Толстой, осуждавший развод, уход от мужа, устранение женщины от материнских обязанностей, нарушительницу морального закона представил, как это ни парадоксально, единственным благородным человеком в той среде, в которой она живет.Очевидно, произошло то, о чем Толстой лет двадцать спустя обмолвился в одном письме: “Часто осуждаешь в душе и кажется, что прав, начнешь осуждать на бумаге и переменишь мнение”.Вот так и меняется мнение об Анне Карениной из поколения в поколение, но никто не в состоянии вынести безоговорочное осуждение женщины, потому что перед осуждением стоит страдание матери, потерявшей сына, стоит огромная любовь, во имя которой нарушены моральные законы общества.ЗАКЛЮЧЕНИЕИтак, какие же выводы можно сделать из предпринятого исследования? Мы рассмотрели важнейшие нравственные проблемы, связанные с трагедией женщины и матери в романе - о праве человека на счастье и любовь, ответственности родителей за судьбу своих детей, раскрыв их в переживаниях главной героини романа Анны Карениной - жены, матери, страстно любящей женщины.Как же решаются Толстым столь важные и острые проблемы? Прежде всего, Толстой, как всегда, не хочет и не может ограничиваться видимым, он и здесь, в “Анне Карениной”, стремится проникнуть в самые глубины человеческих характеров и душ, стремится обнаружить скрытые пружины, тайное тайных человеческого поведения. Он не просто изображает жизнь, но в точном смысле слова исследует, анализирует философски на конкретном материале.Особенность таланта Толстого состоит в том, что он не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс, - едва уловимые явления этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайной быстротою и неистощимым разнообразием. Законы человеческого действия, игру страстей, сцепление событий, влияние обстоятельств и отношений мы можем изучать, читая его романы.Произведения Толстого отличаются высокой художественностью - точному следованию идее, осуществлению единства рассказа, нет ничего чуждого его содержанию, что является, по мнению Чернышевского Н.Г., одним из главных требований художественности. Толстой широко использует прием проникновения в психологию действующего лица художественного произведения - внутренний монолог: размышление, дума, внутренняя (“про себя”) речь, рассуждения персонажа. Внутренние монологи Толстой часто сочетает с несобственно-прямой речью, т.е. вторгается в потаенные мысли героя, перебивает их, разъясняет, ищет причины тех или иных поступков, от себя передает впечатления персонажа. Невозможно охватить все грани творческого мастерства Толстого, но важнейшие особенности его художественного таланта нашли отражение в предпринятом нами исследовании.Трагедия семьи - вот что лежит в основе “Анны Карениной”. Судьба героини постепенно вырисовывается как трагически безысходная. Особенность толстовского психологизма, как мы уже отмечали, состоит в том, что художника интересует сам процесс, его развитие, переходы психологических состояний, “диалектика души”. Характер Анны, его глубина, сложность, богатство внутренней жизни героини отличают ее в значительной степени от того окружения, что именуется высшим светом.Анна у Толстого - натура незаурядная, душевно богатая, наделенная живым чувством. Любовь к Вронскому помогла ей впервые ощутить фальшь и ложь своего положения, а поняв все это, прочувствовав ее, примириться с нею Анна не могла. Эта любовь побуждает ее яснее, чем прежде, осознать себя как личность, обостряет ее критическое чутье по отношению к окружающему миру и к себе самой. Но при отсутствии любви к мужу искажалась и ее любовь к сыну, ее материнское чувство. В любви к Вронскому для Анны сосредоточилось все, все ее чаяния и надежды; поэтому так велики были ее требования к этому чувству и в себе и в любимом человеке. Поэтому крушение надежд на такую любовь, в которой она нуждается, должно было стать для Анны концом жизни вообще, катастрофой. Со своей точки зрения, Толстой этой сосредоточенностью поисков Анной настоящей жизни только в сфере любви подчеркивает и “греховность” избранного ею пути, преодоления обмана и фальши. Толстой считает, что в стремлении к жизни, свободной от лжи и фальши, Анна с самого начала пошла по ложной дороге. Поэтому все ее действия не открывают ей выхода, приносят несчастье сыну и другим людям.Говоря о социальных причинах трагедии Анны в романе, мы сознательно рассматривали как одну из главных и вечных причин - лицемерие светской среды. В 70-х годах Толстой увидел порочность и фальшь не только в поведении большинства людей света, но и в самих нормах светской морали. Подобных примеров немало у Пушкина, Лермонтова и других русских писателей. Каренин предлагает Анне остаться его женой и сохранить при этом ее отношения с Вронским. Автор показывает приемы, которыми Каренин пытается сломить в Анне живое человеческое чувство, заставить ее отказаться от поисков освобождения от лжи и фальши. И сам он искренне убежден, что отстаивает высший нравственный закон. Сами устои общества, нормы светской морали оказываются не состоятельными, формальными по своему существу и поэтому обращаются в свою противоположность, становятся стимулом и опорой для безнравственных дел. Но примечательно, что в 70-х годах большинство крупнейших русских писателей (в их числе и Толстой) увидели еще и другое. Они поняли, что наряду с разложением старого жизненного уклада в пореформенной России стали бурно развиваться новые, не менее жестокие и не менее бесчеловечные формы отношений между людьми, примером чего могут служить Бетси Тверская, Ергушов, сам Каренин. Может, поэтому Каренин, страдающий и одинокий, не вызывает сочувствия, - так сильно впечатление от него как от “министерской машины”, “сухого холодного формалиста”, одного из тех, кто подтолкнул Анну к гибели.Так или иначе, виновником ее гибели - при несомненной любви - оказался и Вронский, у которого не хватило сил порвать с обществом, понять страдания Анны - матери, а главное - раствориться в ее любви. И он тоже погибает, превратившись в бледного, безразличного ко всему человека, опустошенного, изжившего все то, что когда-то было сияющим победительным Вронским.И тем не менее главная причина ее гибели - не только лицемерие светской среды или препятствие к получению развода, но и разрушающее действие страсти на ее собственную душу, невозможность примирить чувство к Вронскому и привязанность к сыну, и шире того - невозможность найти себя в мире, где “все неправда, все ложь, все обман, все зло”. Для Толстого критерием подлинной семьи было взаимопонимание, душевное согласие супругов - то, что с таким искусством передано раньше в сценах семейной жизни Пьера и Наташи в эпилоге “Войны и мира”. Но брачный союз Анны с нелюбимым ею, внутренне чуждым Карениным не мог стать основой подлинной семьи. Не могло возникнуть подлинной семьи и из совместной жизни Анны с Вронским, потерпевшим крушение в своей военной и светской карьере, но кровно привязанным к тому обществу, которое отвергло его любовь. И Толстой не осуждает Анну (она, как бы то ни было, остается для него “жалкой и не виноватой”), но неотвратимо приводит ее к трагической развязке.У Толстого в процессе не поверхностного, а внутреннего постижения истины, один вопрос вызывает другой и так до бесконечности. В “Анне Карениной” нет одной исключительной и безусловной правды - в ней многие правды сосуществуют и одновременно сталкиваются между собой. Есть правда Анны и правда Каренина, есть правда нравственных принципов и правда человечески живая. Но над всеми правдами стоит общество людей бесчеловечных в своих мыслях и поступках, которые устанавливают столь же бесчеловечные порядки, которые отнимают у матери сына, обрекая ее на глубокие страдания.Толстой, не прямо, косвенно, сопоставляет две женские судьбы в романе, отдавая предпочтение материнскому подвигу Долли. Путь Долли - это путь, отвечающий высоким нравственным принципам. Через любовь Долли к детям можно полнее понять трагедию женщины - матери, разрывающейся между двумя чувствами. И это хорошо видит Толстой, потому что осуждая, он понимает, а понимая, оправдывает.Таким образом, роман “Анна Каренина” - это одно из характерных произведений Толстого, главный смысл которого в великих и вечных нравственных вопросах, поставленных и своеобразно решаемых писателем: в чем счастье семьи, к чему обязывают узы брака и можно ли пренебречь ими, если в твою жизнь вошла настоящая любовь, в чем вообще счастье человеческое - эти вечные вопросы требуют ответа. Каждый человек рано или поздно сталкивается с ними. И эти проблемы - проблемы счастья, любви, долга, семьи - самые главные человеческие проблемы - заставляют книгу жить, не говоря о глубине социально-философского анализа и языка. Прав академик Храпченко М.Б., утверждая, что интерес к литературе прошлого появляется “не вследствие неустранимого желания открыть в ней недосказанное, а в силу огромной ценности для читателей всего того, что выражено в классических произведениях литературы, что вступает в соприкосновение с их опытом, отвечает на их духовные, эстетические запросы”.Пройдут годы, сменятся поколения, а героиня Толстого будет все так же грустно - вопрошающе вглядываться в читателей, как бы требуя ответа на главные нравственные вопросы; роман Толстого будет все также покорять и захватывать людей, обогащая их знанием давно ушедшей эпохи, мыслей, чувств и душевных движений, свойственных всему человечеству.СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВАхметшин Р. Б. Романы Л. Н. Толстого 60–70-x годов // URL: http://www.dissercat.com/content/romany-ln- tolstogo-60-70-kh-godov (дата обращения: 19.05. 2022).Бабаев Э. Г. «Анна Каренина» Л.Н. Толстого. М.: Худож. лит., 1978.Бабаев Э. Г. Комментарии. «Анна Каренина» // Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. М.: Худож. лит., 1982. T.9.Бабаев Э.Г. Роман и время. - Тула, 2005Бабаев Э. Г. Роман «широкого дыхания» // Толстой Л. Н. «Анна Каренина». М.: ACT, 2007.Бурсов Б.И. Л.Н.Толстой. Семинарий. - Л., 1963.Бурсов Б. И., Опульская Л. Д. Л. Толстой // История русской литературы: в 10 т. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 9. Ч. 2.Вересаев В. Живая жизнь. - М., 1991.Гинзбург Л. О психологической прозе. - Л., 1971.Горький М. Ст. О литературе. - М., 1953.Горьковская Н. В. Художественная феноменология эмоциональной жизни в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» . стыд и вина // URL: http://www.dissercat.com/content/khudozhestvennaya-fenomeno1ogiya- emotsionalnoi-zhizni-v-romane-ln-tolstogo-anna-karenina-sty (дата обращения: 19.05. 2022).Григорьев А. Л. Роман «Анна Каренина» за рубежом // Толстой Л. Н. Анна Каренина: роман в восьми частях. М.: Наука, 1970.Гудзий Н. К. Вступительная статья и примечания // Толстой Л. Н. «Анна Каренина» неизданные тексты // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1939. Т. 35–36. Л. Н. Толстой.Гудзий Н. К. Лев Толстой: Критико-биографический очерк. М.: Худож. лит., 1960. Гуреева Н. В. Поэтика романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» : бессознательное, художественное время, цветовая образность // URL: http://www.dissercat.com/content/poetika-romana-ln-to1stogo-anna-karenina- bessoznatelnoe-khudozhestvennoe-vreшya-tsvetovaya-o (дата обращения: 19.05. 2022).Достоевский Ф. М. Дневник писателя 1877, 1880, август 1881 // Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15 т. CП6.: Наука, 1995. Т. 14.Ермилов В. В. Толстой — художник: Доклад, прочитанный 30 июня 1960 г. на Международной конференции памяти Толстого в Венеции // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1939. Т. 69. Л. Н. Толстой. Кн. 1.Жданов В. Творческая история «Анны Карениной». - М., 1997.Жданов В. А., Зайденшнур Э. Е. История создания романа «Анна Каренина».Жданов В. А., Зайденшнур Э. Е. Текстологические пояснения // Толстой Л. Н. Анна Каренина: роман в восьми частях. М.: Наука, 1970.История русской литературы XIX века. - М., 1987Ищук Г. Н. О художественном воздействии романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина».Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной поляне: Воспоминания: в 3 ч. Тула: Тульск. кн. изд-во, 1960. Ч. 3.Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. 70-90-е годы. - М., «Высшая школа», 1993.Кундера М. Невыносимая легкость бытия. СПБ.: Азбука-классика, 2002. С. 66.Купреянова Е. Н. Выражение эстетических воззрений и нравственных исканий Л. Толстого в романе «Анна Каренина» // Русская литература. 1960. №3. Купреянова Е. Н. Выражение эстетических воззрений и нравственных исканий Л. Толстого в романе «Анна Каренина» // Русская литература. 1960. №3.Мейер М. Проблема семьи в творчестве Л. Н. Толстого, 1850-e - 70-e годы.Маймин Е.А. Лев Толстой. - М., 1978.Набоков В. В. Лекции по русской литературе // URL: http://www.e-reading.c1ub/book.php?book=115358 (дата обращения: 19.05. 2022).Нлюханова М. Б. Творчество Толстого. Лекция в духе Ю. М. Лотмана // Л. Н. Толстой: pro et contra. СПб. Изд-во Pyc. Христ. гумaнит. инст., 2000.Переписка Л.Н. Толстого с гр. А.А. Толстой. Спб., 1911.Плахотишина В.П. Мастерство Л.Н. Толстого-романиста. - Днепропетровск, 1990.Ранчин А. М. Роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина» : замысел, смысл эпиграфа и авторская позиция // URL: http://www.portal-slovo.ru/phi1o1ogy/43318.php (дата обращения 23. 05. 2022).Решетов Д. В. Романы Г. Флобера «Мадам Бовари» и Л. Н. Толстого «Анна Каренина»: Философско-эстетическое осмысление проблемы самоубийства // URL: http://www.dissercat.com/content/romany-gflobera-madam-bovari-i-1n-tolstogo-anna-karenina-fi1osofsko- esteticheskoe-osmyslenie (дата обращения: 20.05. 2022).Русанов Г. А., Русанов А. Г. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1972.Скворцова Г. Некоторые вопросы мастерства Л.Н. Толстого (к истории создания образа Анны Карениной). - М., 1975.Степаненко А. К. Сюжетно-композиционная структура романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» // URL: http://www.dissercat.com/content/syuzhetno-kompozitsionnaya-struktшa-romana-ln-tolstogo- anna-karenina (дата обращения: 25. 05. 2022).Страхов Н. Н. Взгляд на текущую литературу // Страхов Н. Н. Литературная критика. М.: Современник, 1984.Суркова Ж. Л. Поэтика романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» : Идиллические мотивы и эсхатологическая символика // URL: http://www.dissercat.coш/content/poetika-romana-1n-tolstogo-anna- karenina-idillicheskie-motivy-i-eskhatologicheskaya-siшvolik (дата обращения: 20.05. 2022).Тарасов А.Б. О «поэзии» разнообразия и «прозе» однообразия в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина». - М., «Литература в школе», № 4, 2007.Толстой Л. Н. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты // Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: в 90 т. М. Худож. лит., 1939. Т. 20.Толстой Л. Н. Письмо А. А. Толстой. Между 8 и 12 марта 1876 г. // Л. Н. Толстой и А. А. Толстая. Переписка (1857–1903). М.: Наука, 2011. С. 329.Толстой Л. Н. Письмо Н. Н. Страхову. 30 ноября 1875 г. // Толстой Л. Н. Поли. собр.. соч.: в 90 т. М.: Рос. гос. библ., 2006. Т. 62. Письма 1873–1879. С. 225.Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 12-ти томах.- М., 1959. Т.8,9.Толстой С. Л. Об отражении жизни в «Анне Карениной»: Из воспоминаний // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1939. Т. 37–38. Л. Н. Толстой.Успенский И.Н. Роман «Анна Каренина» – в кн. Творчество Л.Н. Толстого // Сб. статей. - М., АН ССР, 1954.Храпченко М.Б. Время жизнь литературных произведений. – В сб. «Художественное восприятие». - М., 1991.Храпченко М. Б. Лев Толстой как художник.Чехов А. П. Из письма А. С. Суворину, 24 февраля 1893 г. // Л. Н. Толстой в русской критике: Сб. ст. М. Худож. лит., 1952.Эйхенбаум Б.Л. «Анна Каренина» – в кн. Лев Николаевич Толстой Семидесятые годы. - Л., 1960.Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой: Семидесятые годы.Эйхенбаум Б. М. Пушкин и Толстой // Эйхенбаум Б. О прозе: сб. ст. Л.: Худож. лит., 1969. С. 179.